Путешествия и исследования в Африке

Дорогой мне пришлось слышать, как некоторые из присоединившихся к нам попутчиков-туземцев, не знавших, что я немного понимаю их разговор, обсуждали мою наружность и физические качества: «Он – не сильный, он совсем тонкий и только кажется толстым, потому что вставляет себя в эти мешки (брюки); он скоро свалится с ног». Эти слова заставили заговорить во мне мою шотландскую кровь. Я постарался не уступать им в быстроте и шел целыми днями, совершенно презирая усталость, до тех пор, пока они не выразили надлежащего мнения о силе моих ног.

Когда я вернулся в Куруман для того, чтобы доставить свой багаж к намеченному месту поселения, то следом за мной пришло известие, что оказавшее мне весьма дружественный прием племя баквейнов изгнано из Лепелоле баролонгами, так что моим надеждам на устройство поселения пришел конец. Вспыхнула одна из тех периодически возникающих войн, которые с незапамятных времен случаются здесь из-за обладания скотом, и эта война так изменила отношения между племенами, что я вынужден был снова отправиться на поиски подходящего места для миссионерской станции.

Когда мы шли на север, то нашим взорам предстала яркая комета, возбудившая любопытство у всех туземцев, которых мы посещали по пути. Появление кометы 1836 г. сопровождалось внезапным вторжением матабеле, самых жестоких врагов бечуанского народа, и они поэтому думали, что и настоящая комета может предвещать такое же бедствие или может быть предзнаменованием смерти какого-нибудь великого вождя.

Так как в Куруман меня сопровождало несколько человек из племени бамангвато, то я должен был возвратить этих людей с их багажом к вождю Секоми. Возникла необходимость нового путешествия к месту пребывания этого вождя, и – первый раз в моей жизни – я проехал несколько сот миль верхом на быке.

На обратном пути в Куруман я облюбовал для миссионерской станции прелестную долину Мабоца (25° 14 ю. ш., 26°30 в. д.) и переехал туда в 1843 г. Здесь произошел случай, о котором меня часто расспрашивали в Англии и который я намеревался держать в запасе, чтобы, будучи уже в преклонных летах, рассказать о нем своим детям, но настойчивые просьбы моих друзей превозмогли это намерение. У бакат-ла, жителей деревни Мабоца, вызвали сильную тревогу львы, которые ночью ворвались в их скотный загон и уничтожили несколько коров. Львы нападали на стадо даже среди бела дня. Это было необыкновенное явление, и причиной его бакатла считали колдовство. «Мы отданы во власть львов соседним племенем», – говорили они. Они вышли один раз охотиться на львов, но, будучи в подобных случаях несколько трусливее бечуан, возвратились обратно, не убив ни одного.

Кейптаун времен Ливингстона

Гравюра середины XIX в.

Известно, что когда один из львов бывает убит, то все остальные, почуяв опасность, покидают эту местность. Поэтому, когда львы еще раз напали на стадо, я отправился вместе с туземцами на охоту, чтобы помочь им уничтожить хищника и тем избавиться от бедствия. Мы застали львов на небольшой, заросшей деревьями возвышенности, длиной около мили. Люди оцепили возвышенность кругом и, поднимаясь по ней, постепенно сблизились вплотную. Находясь внизу на равнине вместе с туземным учителем Мебальве, весьма замечательным человеком, я увидел одного льва, который сидел на скале внутри замкнувшегося теперь круга людей. Прежде чем я мог сделать выстрел, Мебальве уже выстрелил в него, и пуля ударилась о камень, на котором сидел зверь. Он сейчас же укусил то место, в которое ударилась пуля, как собака кусает палку или камень, брошенные в нее; затем, соскочив со скалы, он прорвался через раздавшийся перед ним круг людей и убежал невредимым. Люди боялись напасть на него, вероятно, вследствие своей веры в колдовство. Когда из людей был снова образован круг, мы увидели внутри его еще двух львов, но побоялись стрелять, чтобы не попасть в людей, и они дали уйти также и этим зверям. Если бы бакатла действовали по принятому обычаю, то они бросали бы свои колья в зверей в момент их попытки к бегству. Увидев теперь, что мы не можем добиться от этих людей, чтобы они убили одного льва, мы направились обратно в деревню, но, когда мы огибали конец возвышенности, я увидел, что один из хищников, как и прежде, сидит на скале, только на этот раз нас с ним разделяли кусты. Находясь приблизительно в 30 ярдах [27 м] от него, я хорошо прицелился через кусты и выстрелил. Люди сразу закричали: «Убит! Убит!» Другие кричали: «Тот человек [Мебальве] тоже убил его, пойдемте к нему!» Я не заметил, чтобы кто-нибудь еще, кроме меня, стрелял в зверя, но увидел, как там, за кустами, у льва поднялся от ярости хвост, и я, повернувшись к народу, сказал: «Подождите немного, пока я еще раз заряжу ружье». Когда я забивал шомполом пули, кто-то закричал. Вскочив и полуобернувшись, я увидел, что как раз в этот момент лев прыгнул на меня. Я стоял на небольшом возвышении; он схватил меня за плечо, и мы оба вместе покатились вниз. Свирепо рыча над самым моим ухом, он встряхнул меня, как терьер встряхивает крысу. Это встряхивание вызвало во мне оцепенение, по-видимому, подобное тому, какое наступает у мыши, когда ее первый раз встряхнет кошка. Это было какое-то полусонное состояние: не было ни чувства боли, ни ощущения страха, хотя я отдавал себе полный отчет в происходящем. Нечто подобное рассказывают о действии хлороформа больные, которые видят всю операцию, но не чувствуют ножа. Такое состояние не было результатом мыслительного процесса. Встряхивание уничтожило страх, и я, оглядываясь на зверя, не испытывал чувства ужаса. Вероятно, это особенное состояние переживают все животные, убиваемые хищником… Повертывая свою голову, чтобы освободиться от тяжести лапы, которую лев держал на моем затылке, я увидел, что его взгляд направлен на Мебальве, который, находясь в 10–15 ярдах [9—13 м] от нас, хотел выстрелить в него. Но его кремневое ружье дало осечку на оба курка, и лев мгновенно оставил меня и, бросившись на Ме-бальве, вцепился зубами в его бедро. В это время другой негр, которому я однажды спас жизнь, когда его вскинул на рога буйвол, хотел ударить льва копьем. Оставив Мебальве, лев вцепился негру в плечо, но в этот момент возымела действие пуля, попавшая в него, и он упал мертвым.

Все вышеописанное произошло в несколько мгновений и было последней вспышкой предсмертной агонии льва. Для того чтобы уничтожить связанные с ним магические чары, бакатла на следующий день сожгли его труп, который, по их словам, был крупнее всех виденных ими прежде. У меня, кроме раздробленной кости руки, осталось еще одиннадцать ран в мягких тканях плеча…

Названия различных бечуанских племен происходят от названий некоторых животных. Возможно, что это является остатком обоготворения животных в древние времена, как это было у египтян. Название «бакатла» означает «они обезьяньи», «бакуена» – «они крокодиловы», «батлапа» – «они рыбьи»; каждому племени свойствен какой-то суеверный страх перед животным, по имени которого оно названо. Для обозначения их племенной принадлежности ими употребляется при разговоре слово «бина» – «танцевать»; когда хотят узнать, к какому племени они принадлежат, то их спрашивают: «Что вы танцуете?» Танец в древности был, вероятно, частью религиозного культа. Ни одно племя никогда не употребляет в пищу мясо того животного, которое является его тезкой; у них существует специальное слово «ила», выражающее понятие ужаса или отвращения к убийству такого животного. В именах отдельных личностей сохранились следы существования в древности многих ныне вымерших племен, например, «батау» – «они львовы», «банога» – «они змеевы», хотя таких племен теперь не существует. В названиях африканских племен весьма часто встречается личное местоимение «они» (ба-ма, уа, ва, или ова, ам-ки и т. д.), причем слогом «мо» или «ло» обозначается отдельная личность. Так, «моквейна» – «единичная личность из племени баквейнов», а «локоа» – «единичный белый человек, англичанин», в то время как «макоа» – «англичане».

Я стал жить среди племени бакуена, или баквейнов, которые под управлением своего вождя Сечеле находились тогда в местности, называемой Шокуане. С первой же встречи с этим вождем я был поражен его умом и умением располагать к себе людей.

Когда Сечеле был еще мальчиком, его отец, Мочоазеле, был убит своими же людьми за то, что он отобрал себе жен у богатых князьков своего племени. Детей его не тронули, и их друзья призвали вождя макололо, Себитуане, который был тогда поблизости, прося его восстановить детей Мочо-азеле в их царственных правах. Себитуане ночью окружил город баквейнов, и, как только начался рассвет, его глашатай громко объявил, что они пришли отомстить за смерть Мочо-азеле. Вслед за этим люди Себитуане, осадившие город, произвели сильный шум, стуча своими щитами. Поднялась ужасная паника, и началась свалка, как во время пожара в театре. Макололо пускали в ход свои копья с такой ловкостью, с какой они только одни умели ими пользоваться. Себитуане отдал своим людям приказ сохранить жизнь детям погибшего вождя, и один из воинов, встретив Сечеле, спас ему жизнь, ударив его по голове так, что он потерял сознание. Сечеле, восстановленный в правах вождя, всей душой привязался к Себитуане.

Сечеле взял себе в жены дочерей у трех подвластных ему князьков своего племени, которые, вследствие своего кровного родства, оставались ему верными в дни его испытаний. Это – один из установившихся способов укреплять верность народа своему вождю. Управление у них – патриархальное, каждый, в силу отцовства, является естественным начальником для собственных детей. Дети строят свои хижины вокруг хижины отца, и чем больше у него детей, тем большим уважением он пользуется. Поэтому дети считаются величайшим благом и с ними хорошо обращаются. В каждом круге хижин около центра у костра находится место, называемое «котла»; здесь они работают, едят или сидят и толкуют о текущих новостях. Бедняк строится около «котла» богача и считается его сыном. У любого князька вокруг собственного семейного круга хижин имеется группа таких же кругов, а в множестве таких отдельных «котла» вокруг одного, самого большого, находящегося в непосредственно окружающих «котла» вождя, живут его жены и ближайшие родственники. Женитьбой на дочерях князьков самого вождя, как это было в случае с Сечеле или его братьями, он привязывает к себе князьков и делает их своими верноподданными. Негры любят быть в родстве со знатными семействами. Если вы встретитесь в пути с компанией незнакомых вам негров и если они не заявят вам с первого же слова, что главный среди них доводится родственником дяде такого-то вождя, то вы можете услышать, как он шепчет своим спутникам; «Скажите ему, кто я такой». За сим следует обычно перечисление по пальцам некоторой части родословного дерева, и это заканчивается многозначительным заключением, что глава данной компании приходится троюродным братом некоему известному вождю.

Родственное кафрам племя

Рисунок с натуры

Перехожу к краткому описанию нашего пребывания среди бакуена, или баквейнов. Когда мы [Ливингстон и его жена] приехали к ним с намерением поселиться среди них, то купили себе под сад небольшой участок земли, хотя совершать покупку в стране, где сама мысль о покупке вообще являлась новостью, едва ли было необходимо. Полагалось просто, чтобы мы попросили себе подходящее место и заняли его, как это делает всякий, принадлежащий к их племени. Но мы объяснили им, что хотели бы избежать споров из-за этого участка в будущем, когда он будет представлять собою ценность или когда у власти будет какой-нибудь неразумный вождь, который может заявить претензию на все здания, сооруженные нами с большим трудом и затратами. Эти аргументы были признаны удовлетворительными. За участок земли было отдано мануфактуры приблизительно на 5 фунтов стерлингов; кроме того, мы пришли к соглашению о предоставлении нам такого же участка земли во всяком другом месте, куда племя баквейнов может переселиться. Подробности этой сделки звучали весьма странно для слуха туземцев, но, несмотря на это, они охотно на все согласились.

По отношению к ним мы держали себя просто, как поселенцы, не проявляя никакого стремления к власти или контролю. Мы действовали на них только путем убеждения; занимаясь обучением их и в частной беседе и публично, я хотел, чтобы они поступили так, как подскажет им их собственная совесть. Мы никогда не хотели, чтобы они поступали правильно только в угоду нам, и не намеревались порицать их, если они поступали дурно, даже если мы сознавали всю неразумность такого отношения к ним. Мы убедились в том, что наше обучение благотворно действовало на людей, пробуждая в них новые и лучшие стремления. Мне положительно известно пять случаев, когда, благодаря нашему влиянию на общественное мнение, была предотвращена война; а когда в отдельных случаях мы не имели успеха, то эти люди поступали не хуже, чем до нашего прибытия в их страну. Подобно всем африканским народам, баквейны проявляют необычайную остроту и смышленность, когда дело идет об их житейских делах и интересах. Ко всему, что находится вне сферы их непосредственного наблюдения, их можно назвать индифферентными и тупыми, но в остальных вещах они обнаруживают больше понимания, чем его можно встретить у наших необразованных крестьян. Они необычайно хорошо знают все, что касается коров, овец, коз, и точно знают, какого рода корм нужен каждой породе скота; для посева различных злаков они с полным знанием дела выбирают строго соответствующие разновидности почвы. Они хорошо знакомы с особенностями диких животных. Они прекрасно осведомлены также в руководящих принципах своей текущей политики.

Место, на котором мы поселились среди баквейнов, называлось Чонуане. В первый же год нашей жизни там случилась такая засуха, которая время от времени случается даже в самых благоприятных местностях Африки.

Вера в способность или власть вызывания дождя посредством колдовства есть одно из наиболее укоренившихся верований в этой стране. Вождь Сечеле славился между туземцами как «дождевой доктор», и сам он слепо верил в это. Он часто уверял меня, что для него гораздо труднее отказаться от веры в это, чем во что-либо другое. Я сказал ему, что единственно возможным способом орошения садов было бы проведение канала от хорошей непересыхающей реки. Эта мысль была немедленно принята, и скоро весь народ двинулся к р. Колобенг за 40 миль. Канал был проведен. В течение первого года этот эксперимент дал блестящий результат. За мою помощь, оказанную баквейнам при постройке четырехугольного дома для их вождя, они соорудили канал и плотину. Под моим наблюдением они построили также собственную школу. Наш дом на р. Колобенг, давшей название поселку, был третьим по счету, сделанным моими руками. Один туземный кузнец научил меня сваривать железо, и, совершенствуясь в этом, так же как и в плотничестве и в садоводстве, – благодаря отрывочным сведениям в этой области, полученным мною от мистера Моффета, – я стал искусным почти во всех ремеслах, а так как моя жена могла делать свечи и мыло и шить одежду, то мы достигли почти всего, что можно считать необходимым для благоустройства семьи миссионера в Центральной Африке, именно, чтобы муж был мастером на все руки вне дома, а жена – тем же самым внутри дома.