Путешествия и исследования в Африке
Шрифт:
Порт-Элизабет – исходный пункт первого путешествия Ливингстона
Гравюра середины XIX в.
На втором году снова не выпало ни одного дождя. На третий год последовала такая же необычная засуха. За два года не выпало 10 дюймов [25 см] осадков. Река Колобенг иссякла, погибло такое множество рыбы, что отовсюду сбежались на небывалое пиршество гиены, но они не в состоянии были уничтожить массы гниющей рыбы. Около берега в тине был найден среди своих жертв старый большой крокодил. Четвертый год был таким же неблагоприятным; для полевых посевов не было достаточно дождя. Хуже этого не могло быть ничего. Все глубже и глубже копали мы на дне реки по мере того, как вода в ней уходила дальше в землю; мы старались добыть хоть немного воды, чтобы спасти фруктовые деревья для лучших времен, но напрасно. Иглы, месяцами лежавшие на воздухе, не ржавели, и смесь серной кислоты с водой, употребляемая для батареи, вся испарялась в воздух, вместо того, чтобы впитывать воду в себя, как это происходило бы у нас в Англии. Все листья на туземных растениях поникли, стали вялыми и сморщились, хотя и не засохли, а листья мимозы в полдень оставались закрытыми, что бывает обычно только ночью. В разгаре этой ужасной засухи странно
Дождь все не выпадал. Поведение негров во время этой засухи было замечательным. Женщины расстались с большей частью своих украшений, чтобы купить на них зерно у более счастливых племен. Дети бродили всюду в поисках съедобных луковиц и корней, а мужчины занимались охотой. Около источников близ р. Колобенг собралось очень много диких животных – буйволов, зебр, жирафов, цессебе, кам, антилоп, носорогов и т. д., и для ловли их в прилегающих к источникам местностях были устроены специальные ловушки, называемые «хопо».
Хопо состоит из двух изгородей, поставленных одна к другой под углом в форме римской цифры V, причем ближе к суживающемуся углу эти изгороди делаются толще и выше. В самом углу они не соединяются вплотную, а образуют узкий проход длиною в 50 ярдов [45 м], заканчивающийся обрывом в яму; глубина ямы – 6–8 футов [до 2,5 м], а длина и ширина ее – 12–15 футов [до 4,5 м]. Края ямы покрываются настилом из бревен и особенно тщательно – ближе к проходу, там, где животные должны в нее падать, а также в дальнем конце, где они могут пытаться выбраться из ямы. Бревна, таким образом, образуют навес, частично закрывающий яму с краев, и благодаря этому навесу уйти из ямы почти невозможно. Зияние ямы тщательно маскируется зеленым тростником, что делает его совершенно незаметным. Изгороди нередко делаются около мили в длину; и приблизительно на столько же отстоят друг от друга их концы. Выходя на охоту, все племя образует кольцо вокруг местности, прилегающей к широкому проходу между концами обеих изгородей, и охотники, сближаясь друг с другом, обязательно оцепляют в замкнутом таким образом пространстве большое количество диких животных. Когда люди, образующие кольцо оцепления, сблизившись вплотную друг с другом, своими криками загоняют животных в узкую часть хопо, то другие, ранее укрывшиеся там охотники начинают кидать в перепуганных животных свои копья; животные бросаются к единственному выходу, образуемому суживающимися изгородями, и одно за другим падают в яму, пока она вся не наполнится живой массой. Некоторые животные выбираются из ямы по спинам других. Это – страшное зрелище. Приходя в дикий восторг, люди вонзают копья в грациозных животных; несчастные твари, загнанные в яму, задавленные тяжестью мертвых и умирающих своих сотоварищей, заставляют вздыматься время от времени всю эту массу, задыхающуюся в предсмертной агонии.
Яма, которой заканчивается хопо
Рисунок Д. Ливингстона
Баквейны часто убивали в нескольких хопо от 60 до 70 голов крупного скота в неделю. В охоте принимали участие все – и богатые, и бедняки. Мясо оказалось прекрасным противодействием по отношению к неприятным последствиям исключительно растительной пищи. Когда бедняки, у которых не было соли, были вынуждены питаться одними кореньями, они часто страдали от расстройства желудка. Впоследствии мы часто имели возможность наблюдать такие случаи. Когда в данной местности не бывает соли, то одни только богатые бывают в состоянии покупать ее. Туземные лекари, понимавшие причину болезни, обычно предписывали соль в виде составной части назначаемых ими лекарств. Так как у них лекарств не было, то бедные обратились за помощью к нам. Мы поняли суть дела и с этого времени лечили болезнь, давая по чайной ложке соли, минус все остальные лекарства. Такое же действие производят молоко и мясо, хотя и не так быстро, как соль. Спустя долгое время, когда у меня самого в течение четырех месяцев не было соли, я совсем не испытывал потребности в ней, но зато появилась мучительная потребность в мясе и молоке. Эта потребность ощущалась мною все время, пока я питался исключительно растительной пищей, а когда я достал себе мясное блюдо, то, хотя мясо было сварено в чистой дождевой воде, у него был такой приятно-солоноватый вкус, как будто оно слегка было пропитано солью. Весьма ничтожного количества молока и мяса оказалось достаточно, чтобы подавить в себе мучительное желание и мечту о жарком из жирной говядины и о большой кружке холодного густого молока, льющегося с бульканьем из большой шарообразной бутылки; и тогда я мог понять благодарность, так часто выражаемую мистрис Ливингстон со стороны бедных баквейнских женщин, находящихся в интересном положении, за небольшое количество того и другого.
Глава II
Буры. – Их обращение с туземцами. – Увод туземных детей в рабство. – Туземный шпионаж. – Сказка о пушке. – Буры угрожают Сечеле. – Они нападают на баквейнов. – Их способ вести войну. – Туземцы убиты, а школьники обращены в рабство. – Ведение домашнего хозяйства в Африке. – Как проводится день. – Саранча. – Съедобные лягушки. – Навозный жук. – Поездка на север. – Приготовления. – Пустыня Калахари. – Растительность. – Арбузы. – Обитатели. – Бушмены. – Их кочевой образ жизни. – Наружность. – Бакалахари. – Их любовь к земледелию и домашним животным. – Робкий характер. – Способ получения воды. – Женщины, высасывающие воду. – Пустыня. – Скрытая вода
Другой враждебной силой, с которой должна была бороться миссия, было соседство буров, живущих в Кашанских горах [Мегалисберг]. Этих буров не следует смешивать с кейптаунскими поселенцами, которых иногда также называют бурами. В целом они представляют собой трезвое, трудолюбивое и весьма гостеприимное крестьянство. Но те из них, которые по разным причинам спаслись бегством от английского суда и примкнули к дезертирам и ко всяким
другим разновидностям дурных людей в их отдаленных убежищах, к сожалению, люди совершенно другого сорта.Буры были и теперь являются большими противниками английского закона за то, что он не делает различия между черными и белыми людьми. Они обиделись за мнимый ущерб, причиненный им в результате освобождения порабощенных ими готтентотов, и решили создать свою республику, в которой без помехи могли бы «обходиться с черными надлежащим образом». Нет нужды добавлять, что «надлежащее обхождение» всегда заключало в себе существенный элемент рабства, именно принудительный и бесплатный труд.
Один из их отрядов под управлением покойного Гендрика Потжейтера проник вглубь до Кашанских гор, откуда известным кафром Дингааном был изгнан вождь зулусов, или кафров, Мозиликаце; бечуанские племена, которые только что избавились от жестокой власти этого вождя, оказали им радушный прием. Буры пришли с престижем белых людей и освободителей; но бечуаны скоро убедились в том, что «если Мозиликаце был жесток к своим врагам, то он был добр к побежденным, а буры, уничтожив своих врагов, сделали своих друзей рабами». Племена, которые все еще удерживают видимость независимости, вынуждены бесплатно выполнять для буров все полевые работы, удобрять почву, полоть, жать, строить плотины и каналы и в то же самое время должны были содержать самих себя. Я видел собственными глазами, как буры пришли в одну деревню и, по своему обыкновению, потребовали двадцать или тридцать женщин для прополки огородов; я видел, как эти женщины отправились выполнять бесплатно этот тяжелый труд, неся свою пищу на головах, детей – на спине и орудия своей работы – на плечах. Все буры, начиная с их начальников – Потжейтера и Джерта Кригера, хвалились своей гуманностью, проявившейся в создании справедливого порядка. «Мы заставляем их работать на нас на том основании, что мы разрешаем им жить в нашей стране».
У меня нет никакого предубеждения ни в пользу этих буров, ни против них. Во время нескольких поездок, совершенных мною к этим несчастным порабощенным туземным племенам, я никогда не избегал белых, но старался быть им полезным и давал их больным лекарства без денег и вообще без всякой платы. Воздавая им должное, я заявляю, что они относились ко мне с неизменным уважением. Но, к великому сожалению, это – совершенно опустившиеся люди, испытывающие отвращение к чернокожим из-за своего глупого предубеждения против окраски их кожи.
Этот новый вид рабства, сделавшийся у них обычаем, служит для возмещения недостатка рабочих рук на полевых работах. Домашних же слуг они добывают себе во время набегов на соседние племена. Португальцы могут рассказать о таких случаях, когда черные, благодаря своей страсти к крепким напиткам, настолько опускаются, что продают сами себя в рабство. Но никогда на памяти людей не было ни одного случая, чтобы бечуанский вождь продал кого-либо из своих людей или какой-нибудь бечуан – своего ребенка. Отсюда у буров необходимость в набегах для похищения детей. Даже те единичные буры, которые не хотели бы принимать в этом участие, редко могут устоять против искусной выдумки о подготовляющемся будто бы восстании среди обреченного работорговцами племени и против представляющейся возможности поживиться при разделе награбленного скота. Для человека любой цивилизованной страны трудно представить себе, чтобы люди, обладающие общечеловеческими свойствами (а буры нисколько не лишены лучших свойств нашей природы), осыпав ласками своих детей и жен, все, как один, отправлялись хладнокровно расстреливать мужчин и женщин, правда, другого цвета кожи, но таких же людей, которым свойственны чувства привязанности к своей семье. В домах буров я разговаривал с детьми, которые, по их словам и по словам их хозяев, были похищены, и в нескольких случаях я находил родителей этих несчастных детей, хотя по постановлению, одобренному предусмотрительными бюргерами, следовало уводить только таких маленьких детей, которые скоро забыли бы и родителей и родной свой язык. Это было задолго до того, как я мог поверить рассказам о кровопролитиях, передаваемым очевидцами из туземцев, и если бы у меня не было других доказательств, кроме их рассказов, то я, вероятно, и до настоящего дня продолжал бы скептически относиться к их сообщениям. Но когда я убедился в том, что сами буры – одни оплакивают и обвиняют, а другие – гордятся кровавыми подвигами, в которых они принимали деятельное участие, то я вынужден был допустить достоверность сообщений туземцев и постараться найти объяснение этой неестественной жестокости. Единственное объяснение ее заключается в следующем. Буры живут среди туземных племен, более многочисленных, чем они; селения буров расположены около источников, удаленных один от другого на много миль; ввиду этого они все время чувствуют неуверенность и непрочность своего положения. Первый вопрос, который они задают прохожему, это вопрос о том, спокойно ли вокруг них, и когда они получают от недовольных или завистливых туземцев донесения, направленные против какого-нибудь из соседних племен, то им представляется, будто бы это племя подготовляет восстание. Тогда суровые меры представляются неотложной необходимостью даже и более мягко настроенным среди них, и каким бы кровопролитным ни было последующее избиение, оно не вызывает у буров угрызений совести. Это – жестокая необходимость для водворения мира и порядка. Конечно, покойный Гендрик Потжейтер сам весьма искренно верил в то, что он является великим умиротворителем страны.
Но почему туземцы, во много раз превосходящие буров численностью, не восстанут и не уничтожат их? Потому, что буры живут среди бечуанов, а не кафров, хотя никто никогда не узнал бы от бура, в чем их различие. В истории нет ни одного случая, когда даже те из бечуанов, у которых есть огнестрельное оружие, напали бы на буров или на англичан. Когда на бечуанов нападали, они защищали себя, как это было в одном случае с Сечеле, но они никогда не начинали сами наступательной войны против европейцев. О кафрах же мы должны сказать совершенно иное, и разница между ними и бечуанами для граничащих с ними буров была всегда настолько очевидной, что с того времени, как эти «великолепные дикари» стали располагать огнестрельным оружием, ни один бур никогда не пытался поселиться в стране кафров или встретиться с ними лицом к лицу на поле боя. Буры вообще проявляли заметную антипатию ко всяким иным способам ведения войны, кроме использования дальнобойных орудий, и в своих передвижениях, подойдя бочком к женственным бечуанам, они предоставили англичанам улаживать споры их, буров, с кафрами и оплачивать английским золотом их войны.
Баквейны, живущие на Колобенге, имели перед своими взорами зрелище нескольких племен, обращенных бурами в рабство. Бакатла, батлокуа, баукенг, бамосетла и еще два других баквейнских племени стонали от гнета принудительного неоплачиваемого труда. Но бурами это считалось не столь великим злом, как то обстоятельство, что молодые люди этих племен, желая иметь собственный скот, – единственный способ достигнуть уважения и значения в глазах своих сородичей, – имели обыкновение уходить в поисках заработка в Кэпскую колонию. Проработав там три или четыре года на сооружении каменных запруд и плотин у голландских фермеров, указанные молодые люди бывают очень довольны, если к концу этого времени они могут вернуться к себе с тремя или четырьмя коровами. Подарив одну из своих коров вождю, они навсегда становятся в глазах своего племени людьми, достойными уважения. Эти добровольцы, называемые у голландцев мантатами, пользовались у них большим уважением. Им платили по шиллингу в день и выдавали по большому караваю хлеба на шесть человек ежедневно.