Путешествия на берег Маклая

Не стану более приводить примеров ухищрений разного рода, к которым мне пришлось прибегать вследствие поспешного и неполного приготовления к путешествию, затянувшемуся пребыванию в Новой Гвинее и разных лишений, происшедших от запоздания прихода шхуны. Тех и других я мог бы привести дюжины. Перейду лучше от этих mis`eres de la vie journali`ere [неприятностей каждодневной жизни (франц.)] к серьезному вопросу, который занимал меня часто.

Размышления о судьбе туземцев, с которыми я так сблизился, нередко являлись сами собою, и прямое следствие их был вопрос: окажу ли я туземцам услугу, облегчив моим знанием страны, обычаев и языка доступ европейцам в эту страну?

Чем более я обдумывал этот шаг, тем более склонялся к отрицательному ответу.

Иногда я ставил вопрос этот иным образом. Рассматривая вторжение белых как неизбежную необходимость в недалеком будущем, я снова спрашивал себя: не помочь ли доступу миссионеров, чтоб они своим влиянием предупредили и парализовали вредное действие на туземцев со стороны шкиперов и тредоров (vulgo [обычно, сплошь и рядом (лат.)]: торгашей)? Ответ снова оказывался отрицательный, так как миссионеры, к сожалению, нередко занимаются под маскою наставников и друзей туземцев деятельностью тредоров и вообще подготовляют даже путь к вторжению тредоров с их аксессуарами: введению в употребление спиртных напитков, огнестрельного оружия, распространению болезней, проституции, вывоза туземцев силою или обманом в рабство и т. п. [200]

200

Возражения вроде того, что темные расы как низшие и слабые, должны исчезнуть, дать место белой разновидности Species Homo [человеческого вида], высшей и более сильной, мне кажется, требуют еще многих и многих доказательств. Допустив, однако, это положение, извиняя тем истребление темных рас (оружием, болезнями, спиртными напитками, содержанием их в рабстве и т. п.), логично идти далее, предложить и в самой белой расе начать отбор всех неподходящих к принятому идеалу представителей единственно избранной белой расы; для того чтоб серьезными мерами помешать этим «неподходящим экземплярам» оставить дальнейшее потомство, логично ратовать за закон: чтоб всякий новорожденный, не дотягивающий до принятой длины и веса, был устранен, и т. п.

Дойдя при помощи беспристрастного наблюдения до противного положения, что части света с их различными условиями жизни не могут быть заселены одною разновидностью Species Homo, с одинаковым организмом, с одинаковыми качествами и способностями, додумавшись, что поэтому существование многих рас совершенно согласно с законами природы, придется признать за представителями этих рас права людей, согласиться, что истребление темных рас не что иное, как применение грубой силы, и что каждый честный человек должен осудить или, если может, восстать против злоупотреблений ею.

Простите, что я остановился так долго на теме, слишком ясной для каждого беспристрастного, не ослепленного высоким мнением о совершенствах расы, к которой он сам имеет счастье принадлежать и для которого так подходят слова Епихарма:

… Так кажется собаке – песПрекраснейшим созданием, так бык – быку,Осел – ослу и свинья – свинье.

Я решил поэтому положительно ничем, ни прямо, ни косвенно, не способствовать водворению сношений между белыми и папуасами.

История европейского влияния и европейской колонизации на островах Тихого океана так характеристична и переполнена такими примерами, что невозможно взять на себя ответственность, привлекши сюда белых, стать причиною увеличения реестра подвигов бессовестной эксплуатации, насилия и жестокости!.

Чтобы отогнать эти невеселые думы, мне стоило только обратиться к моим научным занятиям, которые всегда были и всегда останутся главнейшею целью моих странствований и при этом верность замечания Шопенгауэра: «Im Reiche der Intelligenz waltet kein Schmerz, sondern Alles ist Erkenntniss» [201] – здесь снова подтверждалась.

201

А. Schopenhauer. Parerga und Paralipomena, 2-te Aufl. Bd. 1. S. 355 (В царстве интеллигенции нет места боли – там все познавание. – Нем.) (Приведенный в тексте перевод принадлежит Миклухо-Маклаю. Более точный перевод: «В царстве интеллекта нет места для скорби, здесь – всё познание».).

Так как это письмо не имеет назначения трактовать о научных результатах (а бумага еще есть), то, чтоб переменить тему, расскажу случай, который может послужить примером, насколько надо быть осторожным при делании «открытий» в стране, подобной Новой Гвинее.

Обходя горные деревни, я провел первую ночь в Теньгум-Мана, следующую – в Сегуана-Мана, где мои спутники из Бонгу пожелали остаться ждать меня, пока я вернусь из деревни Сам-буль-Мана, куда я направился на другое утро с новыми проводниками и носильщиками, жителями Сегуана-Мана. Спустившись в лощину между обоими хребтами и перейдя вброд весьма быстрый горный поток (верховье реки Колли), мы снова поднялись на противоположный хребет, где стояла деревня Самбуль-Мана. В деревне я расположился в барле, или хижине, назначенной для хранения принадлежностей «ай», для гостей и вообще для мужского населения деревни. Барлы в горных деревнях отличаются от соответствующих построек в береговых деревнях. В горах, как, например, это было в Самбуль-Мана, они малы, низки, темны, так как они не открыты спереди и сзади, как в береговых деревнях; небольшое отверстие (1 м вышины и 1/2 или 3/4 м ширины) в 1/2 м расстояния от земли в переднем фасаде служит единственною дверью. Крыша с боков доходит почти до земли, так что боковых стен снаружи почти не видно. Передняя и задняя стены образованы большею частью из расколотого бамбука, корзинообразно переплетенного. Над дверью под крышею висят или воткнуты в известном порядке нижние челюсти свиней или остатки черепа собак, кускуса, Perameles, рыб и т. п., сохраненные «в память» пиршеств и угощений гостей, происходивших в разное время в этой барле. Там же сохраняются, прикрепленные разным образом, разные предметы, напоминающие что-нибудь или кого-нибудь [202] или чем-нибудь обратившие на себя внимание туземцев. Не только над входом, но и внутри барлы сохраняются разные достопримечательности. Осмотрев по порядку все предметы, навешанные у входа, я вошел в барлу, где было так темно, что днем пришлось зажечь свечу.

202

Придя недавно в деревню, в которой я провел одну ночь как-то в 1871 г., я заметил висящий в барле обломок сучковатой палки, которой форма мне показалась знакома. Видя, что я обратил внимание, один из присутствовавших туземцев предупредительно напомнил мне, что это была моя палка, которую я сломал дорогою из Гарагаси в Мале. Я действительно припомнил это обстоятельство, случившееся шесть лет назад; эти шесть лет жители Мале сохраняли обломок палки, чтоб при разговоре обо мне указывать на нее как на вещественное доказательство существования Маклая и посещения его Мале. Когда я бросал при моих посещениях деревень пустую жестянку от консервов или пустую коробку от спичек, они подбирались туземцами и сохранялись в барле, где я провел ночь; дорогою, когда случалось бросать изодранные перчатки, они поднимались обыкновенно спутниками и привешивались на сучке ближайшего дерева и т. п.

Кроме двух вырезанных из дерева масок, употребляемых при Ай-Мун, двух или трех выдутых яиц Megapodius, почерневшего от дыма обломанного черепа казуара, мое внимание обратило на себя главным образом несколько костей, привешенных в самом видном месте среди хижины. Это были два позвонка быка (!) средней величины. Из тщательного образа, каким они были привязаны хорошо скрученным снурком к одной из перекладин под крышею, и по выражению физиономий окружавших меня жителей деревни я мог заключить, что они весьма дорожат этим украшением барлы.

– Анде рие? (это что?), – спросил я, удивленный, забыв, что, кроме людей Бонгу, оставшихся в Сегуана-Мана, никто здесь не понимает диалекта Бонгу. Хотя ответили многие, и некоторые вдались в длинные рассказы, понять я ничего не мог. Находка эта меня, однако, сильно заинтересовала. Каким образом эти бычьи позвонки попали сюда, в эту деревню между горами, в трех днях ходьбы от моря? Хотя я читал, что в Новой Гвинее были найдены следы не только быка, [203] но и носорога, [204] видеть, однако, в этих позвонках доказательство одного из этих открытий мне не пришло в голову, и чтоб найти разгадку, я послал за одним из людей Бонгу.

203

Гг. Макфарланом и Стоном на юге Новой Гвинеи.

204

Офицеры английского парохода «Базилиск» сообщили, что видели в Новой Гвинее следы и кал, которые, по их мнению, могли принадлежать большому животному, например носорогу.

Вечером жителям Самбуль-Мана удалось объяснить мне, что эти позвонки – кости «большой свиньи» и что они получили их из Энглам-Мана. На другое утро от пришедшего туземца Бонгу я услыхал следующую повесть. По уходе корвета «Изумруд» (в декабре 1872 г.) сильным волнением были выброшены на берег многие предметы, между которыми находилось несколько костей, которые были признаны жителями деревень Горенду и Бонгу за «сурле бульборо рус» (кости большой русской свиньи). [205] Туземцы собрали и сохранили как редкость эти кости и два позвонка, подаренные в Горенду одному из жителей Энглам-Мана, <от него они> перешли к отцу невесты его, туземцу Самбуль-Мана, в барле которого я их увидал. Другие кости были подарены в разные деревни в горах и, может быть, пространствуют подобным описанному образом еще дальше, не только удивят, но и послужат к разным гипотезам, если будут найдены европейскими путешественниками по ту сторону Мана-Боро-Боро (хребет Финистер).

205

Мне помнится, что во время трехдневной стоянки «Изумруда» в бухте Габинау на корвете находился небольшой бык, который привел в величайшее удивление видевших его папуасов, называвших его «большой русскою свиньей с зубами (рогами) на голове».

При посещении горных деревень я имею обыкновение осматривать со вниманием не только хижины, но и матерьялы всех украшений, [206] и разных мелких орудий, [207] которые отличны значительно, смотря по деревням, надеясь найти следы существования животного, которое, вероятно, живет в Новой Гвинее не только на севере, где его нахождение было доказано мне в 1874 г. [208] Я говорю о Gen. Echidna.

206

К сожалению, некоторые и даже самые интересные украшения вынимаются и носятся туземцами только в экстраординарных случаях, например при Ай-Муне и т. п., так что в обыкновенное время их не приходится видеть.

207

Например, зубы видов кускуса употребляются папуасами как маленькие долота для орнаментировки (резьбы) наконечников стрел; острые кости рыб и обточенные кости птиц употребляются как ланцеты; куски кожи акул употребляются для полирования дерева и т. п.

208

На Берегу Ковиай в Новой Гвинее в марте 1874 г. я видел у одного жителя той местности несколько игл, образующих концы ожерелья, которые я принял за иглы ехидны, так как нахождение ее в Новой Гвинее мне казалось довольно вероятным. Спрошенный об их происхождении туземец не только сказал мне название животного (обрывок бумаги, на котором я записал это название, к сожалению, затерялся), но прибавил, что животное это отыскивается часто собаками в лесу гор. Мои люди из Серам-Лаут (Речь идет о гесерцах, которых Миклухо-Маклай нанял во время экспедиции в Папуа-Ковиай в 1875 г.), нередко посещавшие берег Оним, также знали его, называя малайским именем «ландак» (это название дается на Яве роду Hystrix), <они> рассказали мне, что это животное привозится макассарскими падуаканами живым в Серам, что один такой ландак был привезен недавно в Кильвару (небольшой островок у юго-восточной оконечности о. Серама). Расспрашивая далее, я узнал, что ландак не кусает, так как у него зубов нет, и это обстоятельство укрепило меня во мнении, что этот ландак не что иное, как вид рода Echidna. Не добыв, однако, в 1874 г. никаких других доказательств существования этого животного на Берегу Ковиай, я совершенно забыл о виденном и слышанном до тех пор, пока прочел (кажется, в итальянском географическом журнале «Cosmos») письмо г. О. Беккари с островка Соронг (около берега Оним в Новой Гвинее), что г. Л. М. Д'Албертис получил там от туземцев животное, покрытое иглами, но которое г. Беккари в том письме, однако, не называет ехидною. Существование ехидны в Новой Гвинее оказалось подтвержденным на севере (в горах Папуа-Нотан), она описана под именем Acanthoglossus Brunyi, на южном берегу найденная около Порт-Морезби под именем Acanthoglossus Lavessii. Что касается последнего вида, которого два экземпляра я видел в Австралийском музее в Сиднее, по моему мнению, он не более отличается от австралийского вида (Echidna Hystrix), как последний от тасманского (Echidna Setoca).

Я думал найти, может быть, иглы его, употребленные как украшение какого-нибудь рода, или, может быть, его череп, сохраненный как memento [здесь: на память, в воспоминание (лат.)] туземного угощения. Но иглы ехидны не нашлись между украшениями, и ревизия всех костей и черепов, которые до сих пор попадались мне на глаза, не повела к ожидаемому открытию. К тому же это животное так характерно и отлично (своими иглами) от прочих, что туземцы, которым я не раз описывал его и расспрашивал о нем, должны были бы его знать, а они постоянно уверяют меня, что никогда такого животного не видели. Сегодня меня очень забавило открытие, что папуасы считают меня не только «человеком с луны», но и столетним, по крайней мере, дедушкою!

Я сидел после обеда в Бугарломе, любуясь пространным видом и вечерним освещением моря и далеких гор у горизонта, когда мой приятель, старый Саул, пришел поболтать.

После обычных вопросов и ответов Саул замолк, а я продолжал смотреть на далекий горизонт с голубыми и лиловыми горами и островами. Саул снова прервал молчание. Положив руку мне на плечо, он таинственным тоном спросил: «Маклай! Скажи мне, сколько у тебя «там» (под «там» он подразумевал мою родину – луну или большой, большой остров, Россию или вообще что-то большое и далекое) внуков?» Этот вопрос не мог не вызвать моей улыбки. Видя, что я не отвечаю, и думая, что я его не понял, он продолжал: «Я не спрашиваю, сколько у тебя детей; скажи, сколько у тебя внуков? Ты, Маклай, ведь очень стар. Седых волос у тебя очень много, зубы у тебя плохи; ты не хочешь более есть сахарный тростник; ты никогда не бегаешь, я не видал тебя никогда бегущим; ты ходишь и говоришь, как старый, старый человек. Ты, Маклай, так же стар, должно быть, как это дерево, – добавил он, указывая на громадный старый Calophillum inophillum, который стоял вблизи, – а это дерево было точно такое же, когда я был маленьким ребенком». Мой ответ, что ни жены, ни жен, ни детей, ни внуков у меня нет. Он не поверил и ушел, досадуя, что Маклай не хочет говорить с ним…

Я и теперь смеюсь, когда вспоминаю странный вопрос Саула, сколько у меня внуков. Определяя лета туземцев, белые часто ошибаются лет на 10, даже на 15; но составить себе такую идею о моих летах (мне в этот год было или будет 30 лет), какую составил себе Саул, положительно курьезно, но характеристично…

Бугарлом, на Берегу Маклая в Новой ГвинееВ октябре и ноябре 1877 г.

P. S. Мое письмо было прервано приходом шхуны. Шхуна не привезла ни писем, ни провизии. Г. Ш. в Сингапуре предположил, что, соскучившись ждать шхуну (ждал я, правда, 12 месяцев), я покинул, вероятно, Берег Маклая на одном из мимо проходящих судов, почему он заблагорассудил оставить мои письма у себя в Сингапуре; но не будучи уверен, однако, положительно в верности своей гипотезы, он дал инструкцию шкиперу заглянуть сюда. Хотя я прождал письма терпеливо 21 месяц, мне теперь кажется весьма долго ждать еще два месяца! От шкипера узнал весть о войне России с Турцией и о взятии Константинополя.