Путешествия на берег Маклая
Шрифт:
Несколько мальчиков, перегоняя друг друга и запыхавшись, прибежали с известием, что «тамо-рус» с «буль-боро-рус» (большая русская свинья) приближаются в «кобумани-боро» (в шлюпке очень большой). Все бросились бежать; я тоже последовал за толпою.
Действительно, большой баркас шел недалеко от берега. Так как по причине отлогости берега тяжелому баркасу нельзя было подойти близко к нему, то офицер, в распоряжении которого находился баркас, скомандовал нескольким матросам, чтобы они, засучив панталоны, соскочили в воду. Большая толпа жителей Бонгу, Горенду и Гумбу молча стояла вдоль берега, следя за каждым движением людей. Двое из выскочивших матросов держали концы веревок, привязанных к рогам бычка. Из накренившегося на один бок баркаса выскочило молодое животное и, очутившись в воде, направилось сперва вплавь, а затем бегом к берегу, так что матросам нелегко было задерживать его. Он побежал вдоль берега и тянул бегущих за ним матросов. Было крайне комично видеть, как около сотни туземцев, которые при виде нового для них животного, казавшегося для них, не знающих животных больше
В деревне была сооружена изгородь, метров 15 в квадрате, для бычка и коровы. С некоторым затруднением матросы заставили их перепрыгнуть через высокий порог изгороди. Калитка была сейчас же заточена, так как я полагал, что пройдет некоторое время, пока животные привыкнут к своему новому положению. Несколько из матросов с баркаса, пришедшие поглядеть деревню, наломали в лесу молодых ветвей разных дерев и бросили их за изгородь; по-видимому, угощение пришлось по вкусу корове, которая тотчас же принялась жевать ветки. Бычок же был очень неспокоен, он ходил вдоль изгороди, нюхая воздух и как бы ища выхода. Присутствие матросов, которые ухаживали за ними во время переезда из Амбоины, как бы успокаивало их. Рога были освобождены от веревок, и животные, кажется, чувствовали себя спокойнее. Козла и коз, за неимением другого помещения, я предложил туземцам поместить в одну из хижин и рассказал, чтобы женщины принесли им завтра молодого унана.
Один из матросов заметил, что недурно было бы показать туземцам, каким образом доят коз. Когда спрошенный мною табир был принесен и матрос стал доить одну из коз, все туземцы сбежались посмотреть на это диво. Возгласам и расспросам не было конца, но никто не отважился попробовать молока, которое и было выпито матросами.
Солнце уже садилось, почему я сказал матросам, что им пора собираться на корвет. Оба матроса, находившиеся в изгороди, должны были перепрыгнуть через забор, так как калитки не было. Я продолжал давать туземцам кой-какие инструкции относительно их поведения в случае прихода белых. В это время возгласы туземцев заставили меня обратить внимание на поведение бычка. По уходе матросов он стал очень беспокоен, все бегал вдоль изгороди и, как мне сказали туземцы, хотел сломать забор. Я поспешил на место и увидел, что рогами бычку удалось разворотить в одном месте верхнюю часть забора. Сбегавшиеся туземцы приводили беднягу в ярость. Он еще раз бросился к забору с нагнутой головой, и еще несколько палок вылетели из изгороди. Не успел я крикнуть одному из туземцев, чтобы он побежал за тамо-рус, как бычок, отбежав от забора, ринулся опять к нему, но на этот раз уже с намерением перескочить через него. Это ему удалось, и он, вырвавшись на свободу, как бешеный полетел по деревне. Туземцы в ужасе быстро попрятались кто куда. Я остался один и мог видеть, как телке удалось тоже перескочить через ограду и побежать стремглав вслед за бычком. Сомневаясь в удаче, я все-таки скорым шагом пошел по тропинке к морю, где был встречен возвращающимися матросами. Я в двух словах рассказал им, в чем дело. Они отвечали, что, вероятно, им удастся загнать бычка обратно в изгородь, так как он очень ручной.
Когда мы вернулись в деревню, то оказалось, что бычок и телка нашли тропинку, ведущую в лес, почему я послал туземцев в обход, чтобы не допустить бычка зайти слишком далеко; матросы же должны были, стараясь по возможности не пугать животных, попытаться загнать их обратно в деревню. Не стану распространяться далее. Вся эта история кончилась тем, что попытка вовсе не удалась, так как, завидев людей, бычок стремительно пустился вперед; туземцы, разумеется, разбежались в разные стороны. За бычком последовала и телка, и интересная парочка унеслась на ближайшие холмы.
Было уже темно, когда мы вернулись на корвет после постигшей нас неудачи. Я был так утомлен происшествиями дня, что, несмотря на большое желание, не мог исполнить обещанного, т. е. вернуться ночевать в Бонгу.
19 марта на рассвете корвет «Скобелев» снялся и направился к островку Били-Били. Так как предполагалось сделать съемку порта Великий князь Алексей, то для нас было очень важно иметь переводчиков, потому что диалектов жителей Архипелага Довольных людей несколько и они мне незнакомы; в Били-Били же я мог рассчитывать найти кого-нибудь из знакомых, которые согласились бы отправиться с нами. Так как глубина в этом месте была достаточна, то корвет направился в пролив между островом Били-Били и материком Новой Гвинеи. Подходя к деревне, мы уменьшили ход и спустили шлюпку, и я направился к деревне. На берегу нас ожидала большая толпа, узнавшая меня и вопившая: «О Маклай! О Маклай! Эме-ме! Э-аба! Гена!»
Несколько пирог приблизилось к шлюпке. В одной из них находился Каин, в другой – Марамай и Гассан и несколько других.
Чтобы не терять времени на лишние переговоры, я предложил им всем следовать за мною на корвет, обещая дать табаку и гвоздей. Каин перебрался ко мне в шлюпку и стал предлагать всевозможные вопросы, на которые я, разумеется, не мог отвечать за недостатком времени.
Очутившись на палубе, туземцы были очень смущены и перепуганы шумом машины и множеством матросов. Они сейчас же стали просить меня отпустить их домой. Сказав Каину и Гассану, что мне их нужно для того, чтобы говорить с людьми о.
Сегу, куда идет корвет, я роздал остальным очень щедро то, что им было обещано (т. е. табак и гвозди), и отпустил их, задержав Каина, Гассана и Марамая, который сам пожелал отправиться с нами. Когда корвет двинулся, я почти насильно должен был удержать Каина; Гассан же, улучив момент, когда я на него не глядел, взобрался на полуют и оттуда бросился в море.Проходя мимо островка Урему, где я в 1877 г. посадил несколько кокосовых пальм, я имел удовольствие видеть, что они принялись и росли хорошо. Каин и Марамай, указывая на них, повторяли мое имя, приговаривая: «Нуи Маклай», «Мунки Маклай» («остров Маклая», «кокосы Маклая»), «Навалобе Маклай Урему ина таль атар» («Со временем Маклай прибудет в Урему и построит себе дом»). Туземцам очень хотелось, чтобы корвет прошел через узкий пролив между о. Григером и мысом Бэйле на материке Новой Гвинеи и таким образом направился бы к о. Сегу. Адмиралу, однако ж, это показалось слишком рискованным, почему мы продолжали путь вдоль островов Архипелага Довольных людей. Мы прошли острова […], [210] попытались проникнуть в порт Алексей около острова […], [211] но и это оказалось неудобным вследствие множества рифов. Наконец, мы прошли длинный о. Сегу и увидели пролив между материком, совершенно чистый от всякой опасности. Пройдя пролив, корвет бросил якорь у западного берега о. Сегу, на […] [212] саженях глубины.
210
Оставлено место для названия.
211
Оставлено место для названия.
212
Оставлено место для числа.
Так как было еще не поздно, то в тот же день было сделано несколько промеров.
Я отправился вместе с несколькими офицерами на паровом баркасе осмотреть несколько бухт обширного порта Алексей. При моем возвращении мне было сообщено, что Каин и Марамай последовали примеру Гассана, т. е. воспользовались приблизившеюся пирогою, которая забрала их из воды, и более не возвращались. Хотя я отчасти извинял страх туземцев, но все-таки был сильно раздосадован их поступком, почему, увидев пирогу с туземцами, я приказал рулевому направиться к ней и почти что силою взял одного из них, другой же бросился в воду. Я отвез моего пленника на корвет, убежденный, что это обстоятельство побудит Каина или Марамая вернуться на корвет. На палубе я начал с того, что убедил знаками (диалект Сегу был для меня незнаком) моего пленника, что его не ожидает никакая опасность и напротив того – он получит много подарков, из которых многие были вручены ему немедленно.
Перед заходом солнца вид высоких гор, с их вершинами, пиками Канта и Шопенгауэра, был великолепен. Двум людям из команды было поручено смотреть за пленником, который, благодаря благодушию матросов, чувствовал себя совершенно спокойно, принимая все, что ему только давали.
20 марта. Был одет в половине пятого и после завтрака отправился с лейтенантом Б. {109} в бухту Эремпи, которая оказалась гораздо более обширною, чем мы думали, и состояла собственно из трех бассейнов. Глубина воды в бухте совершенно достаточна для больших судов. Берега кругом были покрыты лесом. Мы видели нескольких туземцев, которые, однако ж, побоялись приблизиться к паровому баркасу, дым которого очень смущал их.
На обратном пути я попросил лейтенанта Б. войти в речку Аю, которая была мне знакома еще с 1877 г. Речка оказалась достаточно глубокою, хотя и узкою. Растительность кругом была роскошная. Одна лиана, с пучками лиловых цветов, попадалась очень часто. Очень высокие бананники росли у самого берега. Кроме высокого ствола и узких листьев, они отличались маленькими несъедобными плодами, полными зерен. [213]
Недалеко от устья речки Аю я заметил небольшое озеро <Моут-Монгун>, которое я видел, отправляясь в деревню Эремпи в 1877 г. Я решил, вернувшись на корвет, отпустить нашего вчерашнего пленника, и поэтому сам отправился с ним в деревню Сегу, которая, однако ж, оказалась совершенно безлюдною. В одной из покинутых хижин я увидел два круглых щита, несколько горшков с орнаментами вокруг горла и один очень замечательный «телум», представляющий мужскую и женскую фигуры in copula.
213
Этот вид дикого банана по рисунку цветов, плодам и по моему описанию был назван бароном Ф. Мюллером в Мельбурне «Musa Maclayi» (См. «Proceedings of the Lynnean Society of New South Wales»).
Наш пленник остался на острове и не отходил от шлюпки до нашего отъезда. Он был бы не прочь вернуться обратно на корвет, где все обращались с ним очень хорошо. Встретив на обратном пути к корвету несколько пирог, я стал уговаривать туземцев (говоря на диалекте Бонгу, который они, по-видимому, отчасти понимали) вернуться в деревню, откуда они выбрались вчера вечером вследствие прихода нашего корвета. Дав им несколько подарков (табаку, красного коленкору и бус), я сказал, чтобы они привезли нам на другое утро кокосовых орехов.