Путешествия по розовым облакам
Шрифт:
Когда его, обездвиженного, обернутого свинцовой противохимической простыней, грузили в санитарный вертолет, дозиметр беззвучно вопил от отчаяния…
– Умер уже в Киеве, куда первых бедолаг свозили десятками, – заключил свой печальный рассказ Егорыч, тиская смятый носовой платок.
Из четырех мужиков нашего ГСК, что призвали в Чернобыль, последний ушел из жизни года через три. Болел долго и мучительно. Жена, вся в черном, иногда приходила в гараж, что-то там брала, но выйдя наружу, прерывисто и бессвязно рассказывала, рассказывала, как ей до беспамятства тяжко, слезы горючие вытирала. Однажды принесла и показала серебряный крест на нарядной малинового цвета колодочке. Орден, которым удостоили ее Георгия, назывался «Мужества».
– Все, что осталось
К той поре наши посиделки уже прекратились. Да и судачить было не о чем. И так все было ясно…
Бабий бунт
Рушилось тогда многое, и рушили его мы сами, вот этими собственными руками. То, что дело сильно «пахнет керосином», лично мне стало понятно, когда возле ступеней крайкома партии вспыхнул так называемый «бабий бунт».
Это когда в ночь на 16 января 1990 года крепких мужиков, давно отслуживших действительную, снова, как после Чернобыля, на призыв потащили прямо из постелей. На этот раз на Кавказ, разнимать задравшихся армян и азербайджанцев. Там кровь сразу полилась рекой, активируя проблемы двухсотлетней давности. Кто бы когда знал, что значит для страны тот клочок каменной гряды, разделивший смертными обидами два народа, об одном из который и пел сладкоголосый певец из Баку Рашид Бейбутов:
Лихо надета набок папаха.Эхо разносит топот коня.«Мальчик веселый из Карабаха»,Так называют всюду меня!Бейбутова, действительно, обожали во всей огромной стране, как могут любить человека, излучающего светлым искусством непреходящую радость.
Однажды, московским летом, возле пахнущей свежей краской гостиницы «Россия», преобразившей центр советской столицы не только огромностью, но и скоплением в окружении зевак знаменитых людей, я видел Бейбутова, причем, как говорится, в полном парадном ажуре.
В Москве начиналась декада Азербайджанского искусства, и он шел к сверкающему кабриолету с откидным верхом, в окружении операторов кинохроники, упругой походкой признанного мэтра, широко улыбаясь в ответ на дружеские аплодисменты. Какие-то озаренные утренним светом девушки солнечной стайкой подбежали к машине с огромными букетами цветов. Белозубый, черноволосый красавец, в костюме, судя по элегантности, пошитом лучшими портными республики, народный артист, а главное, любимый всем Советским Союзом, излучал приветливое благополучие такого уровня, что, казалось, оно никогда не иссякнет.
Он был одним из первых эстрадных певцов, которых Правительство удостоило звания Героя Социалистического труда. Да и народным артистом стал непривычно рано, потому как слава его была безмерной. Страна думала, что после музыкальной комедии «Аршин Мал Алан», где молодой Бейбутов замечательно играл главную роль и пел как майский соловей, он действительно мальчик из того самого Карабаха, где «самая прохладная, с гор водопадная», искренне веря, что там все такие, веселые и озорные.
Как часто бывает, желаемое выдавали за действительное. На самом деле «мальчики из Карабаха» оказались совсем иные – воинственные и крайне амбициозные, считавшие, что в свое время их территории вероломно оккупировали злые силы, с которыми, придет время, они разберутся по полной программе. Разбираться стали сразу,
как только по «телу» СССР побежали первые трещины.Делают это по сию пору, положив сотни людей с обеих сторон, тем самым загнав занозу глубоко «под ногти» двух бывших советских республик, сделав на множество лет Азербайджан и Армению врагами смертными. При этом запретив под страхом уголовного преследования даже упоминание про песенку о «Мальчике из Карабаха». Словно ее никогда и не было, как, впрочем, и Бейбутова…
Зато было другое, что хорошо запомнилось лично мне. Причем на грани искреннего изумления, поскольку меня, как миллионы других в СССР, долго приучали к ощущению нерушимой дружбы, часто за нерушимость выдавая ярко-помпезные формы плакатного братства. Например, те самые Декады национального искусства, регулярно проходившие в Москве с невероятным шумом и блеском, сопровождаемые потоком наград и присвоением почетных званий, особенно народных артистов СССР. Это воспринималось как знак особого уважения к большим мастерам из национальных республик, искусство которых считалось общегосударственным достоянием. Как правило, это были выдающиеся творцы, пользующиеся общенародным признанием и любовью.
Чтобы не быть голословным, напомню имена некоторых из тех, кого любили все, не обращая внимания на национальную принадлежность: Георг Отс и Антс Эскола (Эстония), Мария Биешу и Евгений Дога (Молдавия), Белла Руденко и Анатолий Соловьяненко (Украина), Вахтанг Чебукиани и Верико Анджапаридзе (Грузия), Арам Хачатурян и Армен Джигарханян (Армения), Роза Багланова и Ашир Кулиев (Туркмения), Вия Артмане и Марис Лиепа (Латвия), Виргилиус Норейка и Донатас Банионис (Литва), Бернара Кариева и Закир Мухамеджанов (Узбекистан), Булат Минжилкиев и Кайыргуль Сартбаева (Киргизия), Лютфия Кабирова и Хашим Гадоев (Таджикистан), Мурад Кажлаев и Муслим Магамаев (Азербайджан), Алибек Днишев и Шакен Айманов (Казахстан), Стефания Станюта и Игорь Лученок (Белоруссия).
Это так, навскидку! На самом деле их, великих, было много больше, для которых огромная страна стала возделанным полем, где взрастал любой человек, поцелованный Богом. Те, кого природа одарила талантом и возлюбили люди, удостоив каждого высшим почетом в виде звания народного артиста СССР.
Все, освещенное истинным талантом, очень ценилось, но когда началась смута девяностых годов, в одночасье рухнуло, поскольку, как выяснилось, давно висело на радужных соплях. Уже никто никого не слушал – ни народных, ни антинародных. Откуда-то из потаенных щелей стали выползать типы, о существовании которых никто и не подозревал. Трехкопеечные вузовские лаборанты, например. Хотя и большой генерал КГБ, с лицом опереточного злодея, вдруг перевернулся в образ некого разоблачителя.
– Присягу, однако, давал, сукин сын! – говорил мой брат, служивший по тому же ведомству. Увы, но клятвоотступники полезли тогда в политику толпой. В этом смысле Карабах весьма показателен. Но я думаю, что тревожные события как раз и формировались под прикрытием беззаботных шлягеров и патриотических баллад в исполнении всегда блистательного Иосифа Давыдовича:
И Ленин такой молодой,И юный Октябрь впереди…Пели взапой, хотя впереди уже давно был сплошной туман, под сенью которого перемещались пока еще согбенные для скрытности фигуры: «А вдруг вернутся большевики?»
Потом они осмелеют, выпрямятся, поднимут головы и сразу окажутся узнаваемыми. До того, как правило, занимали небольшие должности, тихо сидели на партийных и прочих собраниях, иногда многозначительно, но непонятно ухмылялись. До поры, до времени. И когда их время подоспело, серость враз сбросила маски и стала крикливо себя обозначать. Причем достаточно агрессивно, в том смысле, что личную неприязнь к кому-то или чему-то тут же устремилась оформлять в клановую ненависть. Это на Кавказе-то, где автомат Калашникова появляется как бы ниоткуда. Да еще с подствольным гранатометом…