Путешествия в Мустанг и Бутан

Всё, решено. Я попытаюсь пройти весь Бутан. Заберусь в уголки, которые никто из европейцев не видел. Сверну с горных дорог, буду идти милю за милей, пока хватит сил. Начинать надо отсюда, из Тхимпху. Я здесь, и меня не удастся выставить!

В центре Бутана не побывало ещё ни одной экспедиции, судя по уайтовской карте. Если поторопиться, я ещё успею оказаться первым. Потешив гордыню, я углубился в изучение карт Пембертона и Уайта. Бутан на них имел форму рыбы. Его рассекали шесть глубоких долин, разделённых хребтами, причём самый высокий перевал находился на высоте 4350 метров. Реки питали ледники на горных пиках.

Северный Бутан представляет сплошной горный массив с непокорёнными вершинами. Ни один шерпа не водил туда белого «сахиба» в альпинистских доспехах.

На западе долина Вонг в свою очередь делилась на три отдельных ущелья — Ха, Паро и Тхимпху. Там, я знал, проходила дорога. Их я смогу осмотреть быстро, так поступали все королевские гости и будут поступать остальные туристы, когда к трём комнатам в Бутане прибавятся новые гостиничные помещения. Потом двинусь в долину Пунакха, где стоит бывшая столица, — туда дорога ещё не добралась; пересеку Чёрные горы, громадный хребет, разделяющий Западный и Восточный Бутан.

В этих местах ещё не довелось путешествовать никому из чужеземцев. Более того, названия населённых пунктов на разных картах и их местоположение различались. Добрый знак!

Позади Чёрных гор стояла крепость Тонгса, за ней лежали долина Бумтанг и прочие таинственные места, которые прошёл в 1838 году Пембертон. На севере я заберусь на плато по соседству с Тибетом.

Хотелось выступить сейчас же, нетерпение снедало меня. Да, но пустят ли туда? Тхимпху был конечным пунктом дороги и началом караванной тропы в неисследованные горы, бегло описанные Пембертоном как недоступнейшие места Гималаев. Надеюсь, мне удастся «приспособиться к самым неблагоприятным атмосферным воздействиям». В конце концов не для того я рвался сюда, чтобы удовольствоваться неработающей ванной… Убаюканный монотонным пением повара на кухне, я задремал. Молнии слабо серебрились над головой, а туман медленно заволакивал Тхимпху, столицу Страны дракона.

Падение со слона

Утром в понедельник я отправился к дзонгу. Солнце мягко разгоняло клочья белого тумана, кое-где ещё скрывавшего белые ячейки монастыря. Тхимпху был оживлён: двигались караваны, сновали в разные стороны монахи, солдаты, крестьяне. Все были одеты в доходившие до колен и перехваченные широким поясом. Только цвета короткополых халатов были разные: у кого чёрные, у кого оливковые; у большинства они были в красную, жёлтую и ярко-зелёную полоску с белым рисунком.

Халаты придавали солдатам средневековый облик, контрастировавший с современными автоматами, которые они носили, небрежно закинув на плечо и нисколько не беспокоясь, в какую сторону направлен ствол.

За два дня, проведённые в одиночестве, я, по зрелому размышлению, примирился с Бутаном. Меня уже не раздражали «джипы», особенно после того, как я узнал, что они принадлежат королю, а водители вместе с машинами выписаны из-за границы: в Бутане ещё не освоили таинственную триаду из сцепления, акселератора и тормозов. Куда больше было горных лошадок, а автомобилей в общей сложности насчитывалось не более сотни.

Весь субботний день долину оглашали радостные крики и пение лучников: обитатели Тхимпху состязались талантами в этом национальном виде спорта.

Дорога не сумела изменить образа жизни бутанцев. По сути ничего ещё не изменилось. Характер этих горцев создавался веками в изоляции, вдалеке от остального мира, по ту сторону величайших на планете гор. А люди вообще меняются очень медленно.

Возле дзонга прогуливались монахи в красных или каштановых тогах местной выделки поверх рубашек без рукавов, отороченных золотисто-красной парчой. Они вышагивали по двое или группой; завидев меня, монахи улыбались, не прерывая разговора. Вопреки замечаниям Було мне сразу бросились в глаза крайняя опрятность, чистота и цветущий вид бутанцев. Нигде в мире мне не доводилось видеть таких здоровых и физически сильных людей.

Лица бутанцев как бы вобрали лучшие тибетские черты: носы их длиннее и тоньше, а кожа светлее, миндалевидные глаза лишены кожной складки, покрывающей внутренний угол. Конечно, ещё рано делать обобщения; я видел только крохотный кусочек страны, и неизвестно, кто населяет её в остальной части. Но при всех обстоятельствах скептикам надо отказаться от мысли представлять Бутан опереточным королевством: люди, живущие там, крепкой закваски и умеют за себя постоять.

Дзонг Тхимпху был поистине необъятным комплексом. По размерам и внешнему рисунку его можно сравнить в Европе только с Эскориалом* в Испании. По фасаду гигантского прямоугольника строгой тибетской архитектуры идут бесконечные ряды окон в три этажа, причём первый ряд поднят на девять метров над землёй. Стены упираются в мощные квадратные башни, чьи три дополнительных этажа увенчаны крышами в форме пагод. Крыши эти опровергали описание Буало («традиционные бутанские крыши из дранки легко протекают в дождь») — они сделаны из волнистого шифера. В годы, предшествовавшие моему приезду, дзонг был расширен в соответствии с традиционной техникой и архитектурой. Весь гигантский комплекс выстроен без единого гвоздя — только дерево, камень и тибетский цемент. Если не считать дворца Потала в Лхасе, то дзонг Тхимпху и ещё одна бутанская крепость, Тонгса, без сомнения, крупнейшие постройки Центральной Азии.

Почти теряешься в громадном массиве, его невозможно охватить целиком с одной точки. Сотни рабочих с лопатами и корзинами, словно муравьи, копошатся на платформе цитадели. Двое вооружённых караульных с белыми шарфами на шее стерегут главный вход, представляющий собой перистиль из толстых колонн красного дерева, инкрустированных позолоченными фигурами драконов вперемежку с другими буддистскими символами.

В дзонге проживают король, весь его двор, чиновники, служители, глава бутанской церкви и более тысячи монахов. Женщинам не дозволяется оставаться на ночь в пределах гигантского святилища. Это одновременно монастырь, главная крепость и столица — гьялса, резиденция повелителя страны, живущей во многом по монастырскому уставу.

Бутан по-прежнему является религиозным государством. До 1933 года король делил власть с верховным ламой, главой бутанской церкви. Эти ламы, известные под именем дхарма-лам, с незапамятных времён правили Бутаном, бывшим вначале федерацией монастырских государств. Постепенно религиозные правители выдвигали на первый план членов своих семей, так что параллельно с монахами появилась и светская руководящая элита.

До 1907 года гражданская аристократия выбирала на три года для исполнения законов главу Бутана — дебу, который правил страной. Каждая крепость, естественно, старалась посадить на это место своего представителя, а затем сохранить власть. Подобная система не могла не вызывать многочисленные войны. Так, повторяю, продолжалось до 1907 года, когда гражданский правитель крепости Тонгса сумел провозгласить себя наследственным дебой и стал править совместно с ламой дхарма-раджой. У Бутана появился король.

А в 1933 году отец нынешнего монарха устранил главу церкви; правители монастырей и главных крепостей сохранили за собой только совещательный голос*.

Каждый входящий в Тхимпху или любую из тридцати двух крепостей страны обязан накинуть на плечи символическую белую шаль (ламы и монахи — красную). К сожалению, я не мог выполнить этот указ, но никто, похоже, не удивился моему виду. Совсем недавно король придал силу закона прежнему эдикту, запрещающему «обитателям страны носить одежду или причёску европейцев». Бутанцы — гордый народ, как я уже говорил, и мне не оставалось ничего иного, как тоже принять гордый вид в моём костюме.

Я ступил на двор, аккуратно вымощенный большими светло-серыми плитами. Молодые монахи сидели у подножия учи — религиозного центра крепости, подымающегося на 24 метра посреди двора. Белый, ничем не украшенный фасад смотрел на долину рядами окон с бледно-голубыми, оранжевыми и красными наличниками.

Я засмотрелся на этот храм в форме башни, как внезапно звон колокольчика заставил монашков вскочить и тут же исчезнуть. Одновременно из угловой двери появился освещённый солнцем пожилой монах, за которым шествовал видный церковнослужитель. Монах тряс колокольчиком в левой руке, а правой грозно замахивался кнутом. Перед ним сразу образовалось пустое пространство. Через секунду во дворе вообще не осталось ни души: послушникам не положено смотреть на своего главного наставника.