Путешествия за камнем

Всадники и караван остались позади. Только изредка на высотах показывались одинокие фигуры, следившие за нашим движением. А Миша все ускорял ход своей машины, беспокойно спрашивая: «Сколько же километров надо сделать, чтобы эти черти нас не догнали?». Мы решили пройти 50 километров, хотя видели, что опасность уже миновала. Миша старался скорее пройти эти 50 километров, за которыми мы были бы в полной безопасности. Ничто его больше не страшило — ни громадные камни, которые он объезжал с какой-то дикой скоростью, ни овраги, которые мы перелетали, как на ковре-самолете, ни глубокие рытвины, в которых мы рисковали сломать рессоры и оси. Мише все было нипочем.

Уже темнело. Зажгли фары. Машина мчалась с бешеной скоростью. Все мои попытки успокоить Мишу не приводили ни к чему. Это была какая-то сумасшедшая гонка человека, который только что избавился от опасности и которому все еще казалось, что кто-то гонится за ним. Нет, не за ним, а за машиной. В этот момент мы все для него ничего не стоили, а дорога ему была только машина.

С воспаленными глазами, нервной рукой поворачивая руль, пробивал он путь сквозь наступившую ночь.

В свете фар все принимало фантастические размеры. Маленькие камни казались нам грозными фигурами верблюдов. Перебежавшая дорогу дикая кошка показалась Мише тигром. И он все повторял:

— Вот она, дикая тигра, со сверкающими глазами.

Я присматривался к спидометру, твердо решив точно на 50-м километре остановить машину. И уже оставалось только 800 метров до намеченного мной момента, как перед нами неожиданно выросли гигантские деревья.

Это был знаменитый родник Карак-Ата — одно из богатейших мест в южных Кызыл-Кумах, куда мы неожиданно быстро приехали после тяжелого дня.

В ровной степи, вдали от стад и караванов, остановились мы на ночлег. В тишине ночи слышно было журчание кристально чистой воды, выбивавшейся из скалы.

Мы почти не разговаривали. Усталость была так велика, а переживания так сильны, что мы, не поев, не попив, бросились на полынное ложе, закрылись одеялами и заснули сном праведников, победивших пески, басмачей, баев, тигра и неорганизованность нашей экспедиции.

Наступило утро, холодное, свежее, бодрящее. С восходом солнца я стал поднимать своих спутников, тормошить спящих, торопить их, не давая им долго мыться. Мы с Мишей сели на борт машины, взяли по горячей пиале кок-чаю и с какой-то особой благодарностью посматривали на нашу машину, которая без единого повреждения унесла и нас и себя от стольких бед. И пока наша молодежь еще потягивалась в утреннем холодке, я рассказывал Мише, что когда-то, в 1873 году, здесь, у этого колодца, сошлись отряды войск Хивинского похода, изнуренные тяжелыми переходами от Оренбурга, измученные царскими генералами, ведшими отряды против Хивы.

Наступил последний день нашей экспедиции. Бодро и весело катилась наша машина на юг. Все больше и больше встречалось нам караванов. Тропа превратилась в широкую проезжую дорогу, на ней появились даже следы какого-то автомобиля, который, вероятно, много месяцев назад случайно попал в эти степные дебри. Все чаще и чаще встречались по дороге ключи, вытекающие из живописных скал. Маленькие зеленые оазисы разнообразили картину^[75]. Каменистые степи сменялись ровным полынным паркетом.

Мы легко проезжали по 40 километров в час. Быстро мелькали цифры в спидометре машины. Все говорило, что мы приближаемся к концу Кызыл-Кумов.

В Бухаре

И, как всегда это бывает, пустыня окончилась сразу, оборвалась, как нитка. Сразу выросли деревья Зеравшана. Сразу загудели неустойчивые мостики через арыки, и вдруг вместо целинной степи и верблюжьих троп наша машина неожиданно въехала на что-то совершенно непонятное, о чем нам никто ничего не говорил, — на широкую, гудронированную, с канавами по сторонам, прямую, как стрела, дорогу, — на настоящую автостраду.

Тот, кто не ездил без дорог по приволью степей, тот, кто не боролся с песками за каждый метр пути, тот не поймет наши переживания, когда мы въехали на эту автостраду. Особенно расплылось в широкой улыбке лицо Миши. Нам казалось, что даже машина обрадовалась, стала красивее, веселее и мотор заговорил другим языком. Перестали стучать пальцы, отдохнули шины. Бедные шины, испытавшие так много неприятностей! Теперь они шуршали нежно и легко, как бы едва касаясь бурого гудрона, и, как жар-птицу, понесли нашу машину через Зеравшанский оазис.

Уже вечерело. Мы мчались со скоростью 50 километров в час. Нас даже не огорчали неизбежные места ремонта дороги, которые мы долго и трудно объезжали; нас не раздражали бесконечные караваны, арбы, ишаки, стада.

Мы летели из степей и песков прямо в Бухару — уже не по старой, исторической караванной тропе Казалинск — Бухара, а по автостраде великой советской страны.

Вот старинная лёссовая стена древней Бухары. Вот ее тяжелые ворота, защищавшие вход в город в течение 12 столетий ее борьбы и расцвета! Всё выше и выше поднимаемся мы по узким закоулкам старейшего культурного центра Средней Азии.

Черной южной ночью, по темным извилинам улиц, вдоль сплошных дувалов, въезжаем мы в предместье города, а через несколько минут — уже на улицы, залитые ярким электрическим светом, переполненные шумными толпами. Магазины, лавки, чайханы — все переполнено народом, вышедшим после тяжелого, знойного дня из своих затемненных домов.

Мы привыкли к тишине и тьме ночей в пустыне и с трудом переносим свет, шум и гомон города. Нас окружают толпы бухарцев, русских. Молодежь окружает нас сплошной толпой, но мы идем прямо в аптеку, скупаем все бутылки боржома и тут же, на улице, распиваем их с невероятным блаженством людей, которые почти пятнадцать дней не видели хорошей, свежей воды.

Грязные, в оборванных, замасленных костюмах, покрытых пылью степей, с горящими от ветра глазами, мы идем к городскому телефону и приводим в ужас телефонисток, особенно когда начинаем спрашивать их, — не ждет ли нас самолет и как нам к нему проехать? Телефонистки отвечают взрывом смеха. Начальник наш тщетно убеждает их, что мы не проходимцы, не разбойники с большой дороги, а научная экспедиция Академии наук, которая хочет переменить машину на самолет и ехать дальше.

Мы вышли на улицу и совершенно опьянели от зрелища большого древнего города. Мы расположились в чайхане на площади, на берегу большого водоема — хауза, в котором плескались мальчишки. С важностью распиваем кок-чай, заедая его вкусным урюком, как настоящие люди старого Востока, для которых самым великим блаженством было ничего не делать, ни о чем не думать, ничего не желать, а только пить чай, закусывать его лепешкой и снова пить чай…

Но всякой нирване приходит конец…

Уже близится полночь. Мы снова на машине. Надо ехать в Каган и искать там обещанный нам самолет.

Новая Бухара — Каган — уже сладко спала, когда мы въехали в город и по очереди начали стучать во все окна, расспрашивая, где аэродром. Наконец, вышедший из одного дома человек объяснил нам, что никакого здесь аэродрома нет, а есть лишь место для посадки самолетов, что, вероятно, самолет будет пас ждать в Чарджоу и что нечего нам болтаться ночью по городу и будить мирных жителей.