Путевка на юг
Шрифт:
Управляющий умел говорить. Он нарисовал такую сказочную картину, что Николай поневоле заслушался. А дослушав, снова тяжко вздохнул.
– Мне оно конечно, и манится, - сказал он, - край надо бы подлечиться. Да как же скотина, скотину не кинешь?
– Найдем кого-нибудь на подмену.
– Кого найдешь?.. Да и теперь чего же... Снова переваживать. А потом снова здорово. И привесы сейчас пойдут, заработок терять.
Управляющий задумался.
– Хрен с ними, с привесами. Об себе надо подумать. Хотя постой... вдруг нашелся он.
– Зятек твой, зятек преподобный. Пускай он твой
– Смогет-то смогет...
– сказал Николай.
Управляющий понял его правильно и враз построжал.
– А вот пусть попробует откажется. Никакого дома не дам, - пригрозил он.
– Не получит. Скажи, пусть зайдет. Будет пасти, никуда не денется.
– Ладно, - ответил Николай.
– Поглядим.
– И глядеть нечего, давай собирайся. Поезжай. Лечись. Бесплатная путевка.
– А дорога?
– Ну ты больно много хочешь. И так за путевку колхоз сто пятьдесят платит. Так что на дорогу разорись. Туда рублей пятнадцать да обратно.
– С собой немного взять, - добавил Николай.
– Ну и с собой возьмешь рублей двадцать. Больше зачем? Кормать будут, на всем готовом. Ты же не пьянствовать: едешь, не гулять? Тебе ж лечиться надо?
– Неплохо бы подлечиться, - потирая впалый живот и морщась, сказал Николай.
– Болит?
– Не кажеденно, а как схватит...
– Вот пить надо меньше да курить, а вылечиться по-настоящему. Ты не перебирай, а езжай и лечись, коли лафа подвалила. Много у нас на курорты посылают? Вот то-то и оно. Там тебя на ноги поставят. Приедешь во какой... надул щеки и плечи расправил управляющий.
Николай на него поглядел, засмеялся.
И так нехороша и даже жутковата была эта улыбка, ощерившая темные, прокуренные зубы на высохшем в кулачок лице, так нехороша была, что управляющий отвел глаза и сказал твердо:
– Дурака не валяй, собирайся. А зятя пришли, если кобызиться начнет.
Николай вышел из конторы, управляющий через окно проводил его взглядом и решил твердо: "Поедет. Не я буду, поедет. Саму Ленку заставлю стеречь, Ленку вместе с тещей. Но Николай, в санатории будет".
А скорая на помин Ленка, жена Николая, уже спешила к конторе. И как всегда, с матерью. Ленке было сорок лет, матери подпирало к шестидесяти, но с годами они становились похожими друг: на друга, словно сестры. Обе красные, налитое, грудастые, толстоногие; и ходили-то они одинаково, по-солдатски махая руками, словно маршировали. В хуторе поговаривали, что Николай путал их по ночам, и Ленка, угождая матери, молчала.
Мать осталась сторожить на крыльце, Ленка вошла к Арсентьичу и затрубила:
– Здорово живешь, куманек? Не болеешь?
– Да слава богу, - ответил Арсентьич, удивляясь, как быстро по хутору вести несутся.
– А кума Лелька? Чего-то я ее не вижу.
Ни родством, ни свойством управляющий с Ленкой не был связан. Но она откуда-то выискала седьмую воду на киселе и упорно звала Арсентьича кумом.
– А я к тебе, кум, с бедой. Не прогонишь?
– Жалься, - коротко ответил Арсентьич.
– Люди говорят, моему дураку курорты дали. Взаправди?
– Не сбрехали. А ты, значит, поблагодарить пришла?
–
Не смеись, кум, - обиженно прогудела Ленка.– Я не смеюсь. Мужик у тебя занужоный. Мослаки торчат, хоть торбу вешай.
– Нехай водки помене жрет, - строго сказала Ленка.
– Вот он и съездит, пить там не будет, подлечат его.
– Он не доедет, - уверенно сказала Ленка.
– На станции напьется и под поезд попадет. Детву осиротит. А вот мы так раскладаем, ежли начальство об нем г_о_рится; нехай эти деньги наличностью отдадут. прямо в руки. Вот мы его и подлечим. Лекарства какие прикажут - возьмем. Будет лечиться при нас; при своей домачности. Так-то лучше, чем в какую турунду ехать. Он здеся вназирку живет и то пьяный кажный божий день. А тама... Так что деньгами нехай дадут.
– Какими деньгами?
– удивился Арсентьич. Вы что? Это же путевка, понимаешь? Путевка, ЕЙ уже оплатили.
– Нехай назад деньги возвернут.
– Кто их вернет, в банк перечислили за путевку. Понимаешь? На путевку. На лечение. Профсоюз дал.
– А ты бы, кум, подсказал, - с обидой сказала Ленка.
– Деньгами, мол, им. У них детва мальначкая, сколь расходов...
– На работу надо ходить, - сказал управляющий.
– На работу. А ты со своей матерью уж забыла, в какой стороне у нас поля.
– Ты меня, кум, не урекай, - обиженно засопатилась Ленка.
– Сколь забот у меня, сколь детвы...
– На детей не вали, - отмахнулся Арсентьич.
– Детей у тебя было и есть на кого кинуть. Баба Феша, царствие небесное... Да вы вдвоем с матерью сидели, кого высиживали? А теперь уж вовсе полон двор хозяев. Ты, да мать, да Нюська, да зятек ваш преподобный. Вон на других баб погляди. У Шурки Масеихи - четверо, Пелагея Чертихина пятерых подняла и всю жизнь на ферме. Скажи уж, не привыкла работать, вот и все.
– А кто же, куманек, тружается?
– деланно всхлипывала Ленка.
– На ком дом стоит?
– На Николае, - твердо ответил управ.
– На пьянчуге на этом, на капеле?
– Да не такой уж он и пьянчуга, - заступился Арсентьич.
– А работник золотой. Скотина у него завсегда на первом месте; Кормленая и поеная. Привесы у него самые высокие. Вас всех этим и содержит.
– Содержатель...
– желчно процедила Ленка.
– А что? Може, поглядим, сколь он в дом приносит, а? И ведь он их не пропивает, домой несет. Летом по триста, по четыреста рублей заколачивает. Кормит вас и поит, - наставительно произнес Арсентьич.
– А вы ему цены не знаете, не содержите как надо. Вот у него и язва, и высох на балык. Не дай бог, что случится, тогда запоете: заборона ты наша неоцененная. Тогда будет пост, - прижимай хвост.
– Скажешь, куманек... Да мы, може, поболе него...
– хитро прижмурилась Ленка.
– Руки от платков не владают. Как на точиле сидим.
– Платки... Я вот прикручу вас скоро с платками да с козами с вашими. И вот что, ты мне голову не забивай. А собирай мужика и спасибо говори. Пусть едет лечиться. А зять нехай пасет, а то он у вас устроился, как сом на икре. Нехай пасет, иначе никакой квартиры он не получит. Баглай чертов... Попасет, и привесы делить не надо, все по-родственному, в один карман. Поняла?