Путеводитель «Автостопом по Млечному Пути»
Шрифт:
— Ладно! Но, Бога ради, ты ведь собирался это подправить?
— Ну конечно, я ухитрился передать новую статью редактору. Само собою, тому пришлось ее немного урезать, но только с целью улучшения.
— И что теперь там сказано?
— Весьма вредоносная, — признался Форд, смущенно откашлявшись.
— Весьма вредоносная! — возопил Артур.
— Что это был за шум? — прошипел Форд.
— Это я ору! — прокричал Артур.
— Нет! Заткнись! Кажется, у нас неприятности.
— Это ты так думаешь!
За дверью явственно послышался топот марширующих ног.
— Дентрассисы? — прошептал
— Нет, это подкованные сталью башмаки, — ответил Форд.
Раздался звенящий стук в дверь.
— Так кто же это?
— Ну, если повезет, то всего-навсего вогоны пришли выбросить нас за борт.
— А если не повезет?
— Если не повезет… — зловеще произнес Форд. — Ведь капитан мог всерьез угрожать, что сначала прочтет нам что-нибудь из своих стихов…
Глава 7
Вогонская поэзия, бесспорно, третья по счету среди худших во Вселенной. Вторую из худших создали азготты Крайа. Когда их великий поэт Грантзос Плосколен устроил публичную декламацию своей поэмы «Ода комочку зеленой грязи, найденному в подмышке как-то утром в разгаре лета», четверо из слушателей погибли от внутренних кровотечений, а президент галактического Совета Продажных Искусств выжил только благодаря тому, что отгрыз себе ногу. Как сообщалось, Грантзос был «разочарован» тем, как приняли поэму. Он уже собирался приступить к чтению своего двенадцатитомного эпоса, озаглавленного «Мои любимые бульки при купании в ванной», когда его собственный кишечник, во имя спасения жизни и цивилизации, отчаянным усилием ринулся вверх по горлу поэта и вышиб ему мозги.
Самая отвратительная из поэзий погибла вместе со своим творцом, Полой Нэнси Миллстоун Дженнингс из Гринбриджа (Эссекс, Англия), во время разрушения планеты Земля.
Улыбка на лице Простетника Вогона Джелтса проявлялась очень медленно не для устрашения. Он просто припоминал нужную последовательность сокращений мускулов. В терапевтических целях он уже обрушил ужасный рев на пленников и теперь, когда почувствовал себя совершенно разрядившимся, был не прочь немного позверствовать.
Пленники сидели в специальных креслах для восхищения стихами — прочно пристегнутые. Вогоны не испытывали иллюзий относительно того, как воспринимается их поэзия. Ранние попытки сочинительства были частью их варварских претензий считаться хорошо развитой и культурной расой. Теперь они продолжали сочинять, движимые неукротимой кровожадностью.
Холодный пот покрывал лицо Форда, стекая по бровям и по электродам, закрепленным на висках. Электроды соединялись с целой батареей электронного оборудования: усилителями образности, модуляторами ритма, поглотителями аллитераций, фильтрами тавтологий. Все устройства были разработаны для улучшения переживания поэзии и гарантировали, что ни один оттенок поэтического замысла автора не будет упущен слушателем.
Артур Дент сидел и дрожал мелкой дрожью. Он понятия не имел, в чем сидит, но ему уже не нравилось все, чему предстояло произойти, и не верилось, что он может ошибаться в своих предчувствиях.
Вогон начал читать зловонный пассажик собственного изобретения.
— О, возбуждают до содомитского хрюканья… —
произнес он. Судороги изломали тело Форда: услышанное было хуже того, к чему он приготовился. — …меня сии позывы болезненные, Как большая пчела бородавчатая…— Ааааааффффф! — вырвалось у Форда Префекта, судорожно откидывавшего голову всякий раз, как его тело пронизывал заряд боли. Поодаль он смутно различал Артура, мечущегося в своем кресле с вывалившимся языком. Форд стиснул челюсти.
— Ищу, заклинаю тебя, — продолжал безжалостный вогон, — моя смолофонтанная роза…
Его голос подымался выше, в предчувствии волнующего свершения.
— Меня потряси до крика в судорогах и корчах, о, я тебя, бородавчатоскользкую, крепко сожму, до синяков и чтоб хрустнула!
Вот увидишь!
— Нннннннииииийййййййяяяяяяяяяааааааааааааффффффффф! — прорыдал Форд Префект, и в последний раз судорожно скрючился, когда электроника, усиливая эффект заключительной строки, выдала ему в виски полный заряд. Форд безвольно обмяк.
Артур лежал с вывалившимся языком.
— А теперь, земляне… — проскрипел вогон (он не знал, что, в действительности Форд Префект был родом с небольшой планеты в окрестностях Бетельгейзе, а если бы и знал, то ему было бы плевать).
— Я предоставляю вам простой выбор! Либо вы умрете в вакууме космического пространства, либо… — он выдержал мелодраматическую паузу, — скажете, насколько, по-вашему, хороша моя поэма!
Вогон откинулся в громадном кожаном кресле, формой напоминавшем летучую мышь и наблюдал за пленниками. Он снова улыбнулся.
Дыхание свистело в груди Форда. Он покатал запекшийся язык по пересохшему рту и застонал.
Артур ясно произнес: «Правду сказать, мне очень понравилось». Форд изумленно повернулся к Артуру. Тот сделал попытку, мысль о которой просто не приходила Форду в голову.
Вогон озадаченно поднял брови, которые прикрыли его торчащий кверху нос, что было неплохо уже само по себе.
— Недурно… — проскрипел он в непритворном удивлении.
— О да, — продолжал Артур, — думаю, некоторые метафизические образы действительно были особенно эффектными.
Форд продолжал пялиться на товарища, медленно осознавая совершенно новую для себя идею. Как же таким образом можно найти путь к спасению?
— Хорошо, продолжайте же, — пригласил вогон.
— О… и э… интересны также ритмические решения, которые, пожалуй, создают контрапункт с… э… э… — Артур запутался.
Форд бросился ему на помощь, выпалив наугад: «…контрапункт с сюрреализмом скрытой метафоры…». И запутался сам, но Артур уже был наготове.
— …гуманности…
— Вогонности! — прошипел Форд.
— Ах, да, прошу прощения, вогонности сострадательной души поэта, Артур почувствовал прилив сил, как на финишной прямой, — которая выражается посредством строя строфы, сублимирующего и преодолевающего все это, приходя к основополагающей дихотомии противоположного, — голос Артура зазвучал триумфальным крещендо, — и личность переживает глубокое и живое просветление в… э… — и второе дыхание его покинуло. Форд поспешил нанести coup de grace, милосердно добив несчастного.