Пути и судьбы

Лена шла, невольно прислушиваясь к этим звукам. Вдруг с громким шорохом посыпались тяжелые, крупные капли внезапно хлынувшего дождя, поглощая рассеянную в воздухе едкую пыль и прибивая к земле сухие листья.

Дождь разгулялся, забарабанил по железу крыш, зашумел в трубах, забулькал в канавах вдоль тротуаров, дохнул влажным холодом и загнал прохожих в подъезды домов, под навесы, в магазины.

А Лена все шла, не чувствуя ни холода, ни потоков хлещущего по ней дождя.

2

Целый месяц Лена пролежала в больнице. Когда ей стало немного легче, Микаэл перевез ее домой.

За последнее время их отношения улучшились. Трудно сказать, что было тому причиной, возможно, этому способствовала серьезная болезнь Лены, — только Микаэл стал внимательнее к жене. Это замечали все. Чувствовала это и сама Лена. Но она никому в этом не признавалась…

Однако, если говорить откровенно, она давно ждала этой перемены и ни на минуту не теряла надежды, что Микаэл когда-нибудь пожалеет о случившемся и одумается. Она ждала терпеливо и уверенно.

Но как дорого обошлось ей это ожидание!

Лена заставила себя замкнуться; решила молчать, ни о чем не спрашивать, ничем не интересоваться. Она только таяла на глазах, да время от времени это огромное нервное напряжение прорывалось слезами.

Родные и друзья смотрели на Лену с невольной тревогой. «Нет ли у нее…» — начинали они, но так и не решались закончить. Один знакомый онколог, подговоренный Тандиляном, полушутя сказал ей даже как-то, что было бы неплохо, если бы рентгенологи время от времени просвечивали и самих себя.

В ответ Лена лишь грустно улыбнулась: кому, кому, а уж ей прекрасно было известно, отчего она худеет.

Она избегала столкновений с Микаэлом, хотя и чувствовала их неизбежность, потому что хорошо знала: первое из них будет и последним. После открытого объяснения никакая сила не сумеет ее заставить оставаться с ним под одной крышей.

Путаный клубок ее мыслей и чувств походил на горную лавину, сползшую по склону на край пропасти и точно в испуге здесь замершую.

Ничтожный толчок, просто камешек, скатившийся из-под копытца дикой козы, и вся эта махина сорвется и с диким грохотом ринется в пропасть.

Чувствуя это и все еще не теряя надежды, Лена всеми силами старалась отдалить возможное столкновение.

И, кажется, она не ошиблась.

Среди знакомых и приятелей, навестивших Лену после болезни, был и доктор Тандилян. Он преподнес ей цветы и большую коробку шоколадных конфет.

Тандилян просидел у Лены весь вечер, развлекая выздоравливающую и ее гостей веселой непринужденной болтовней.

Вообще в окружении женщин Тандилян чувствовал себя как рыба в воде; здесь у него соперников не было.

Самым любимым напитком Тандиляна был лимонад. Пусть, кому нравится, пьют коньяк, а он предпочитает лимонад. Он наполнит лимонадом хрустальный бокал, со вкусом выпьет и звонко поцелует донышко бокала, — будто ручку самой красивой женщины. Окружающим это очень нравится.

Но особенно славился Тандилян как рассказчик. И откуда только бралось у него столько веселых историй и анекдотов!

Случалось, что во время работы Геронти Николаевич, чтобы отдохнуть немного от дел и развлечься, приглашал Тандиляна к себе в кабинет. Здесь они надолго запирались.

— Если кто спросит, — предупреждал директор секретаршу, — скажешь, что у меня важное совещание… консилиум… Ну, а теперь запри двери покрепче…

Тандилян сиял от удовольствия.

— Ну, — говорил директор гинекологу, — вытряхивай-ка свой мешок — что там у тебя интересного?

И начинался «консилиум».

Геронти Николаевич располагался поудобней в своем кресле и прикрывал жирными веками заранее смеющиеся глазки.

Тандилян аппетитно, со вкусом, рассказывал свои потешные истории.

Директор слушал и задыхался от смеха. Он хватался то за живот, то за бок, всем телом извивался в кресле, из его припухших лягушачьих глаз текли слезы. Время от времени он прочищал горло, сплевывая слюну в стоявшую у стола корзиночку для бумаг и снова принимался хохотать, откинувшись всем своим грузным телом на спинку кресла.

— Ой, Тандил, живи сто лет! Убил, просто убил!.. Ну, ладно, ладно, хватит. Иди, пора и делом заняться…

И гинеколог уходил из кабинета директора с тем радостным чувством, с каким покидает сцепу хорошо сыгравший свою роль актер.

Вот и в этот вечер, у Лены, Тандилян был в своей стихии и затмевал всех остроумием.

Мать Лены пригласила гостей в столовую — выпить по чашке чаю. Тиндилян остался наедине с Леной.

— Я сейчас… Одну минуточку…

Лена почувствовала, что он собирается сообщить ей какую-то важную новость.

Так и было. Взяв в свои мягонькие ладошки руки Лены, Тандилян взволнованно прошептал:

— Поздравляю, Елена Ервандовна… Большой магарыч с вас, большой…

Ничего не поняв, Лена удивленно вскинула брови, Тандилян, заметив это, поторопился объяснить.

— Ну, наконец выставили… — объявил он с победным видом.

— Кого?

— Ну, ее… вашу соперницу… Убралась туда, откуда явилась. Теперь можете быть совершенно спокойны. Честь вашей семьи спасена…

Из столовой донесся хриплый голос Ерванда Якулыча:

— Доктор, чай стынет!

— Я сейчас.

3

Гости давно разошлись. Лена еще не спала, она дочитывала какой-то роман, когда Микаэл вернулся домой.

Умывшись, он присел на стуле подле кровати жены.

— Все читаешь?

Лена утвердительно кивнула головой.

— Я не помешаю?

Оторвавшись от книги, Лена заложила пальцем недочитанную страницу и выжидательно посмотрела на мужа.

Нет, она готова выслушать мужа, если он собирается сообщить ей что-нибудь важное. Она даже знает, что именно он ей скажет. Но ей хочется услышать слова раскаяния из его собственных уст. Ведь он причинил ей столько горя.

— Вот и хорошо. Так вот что, Лена, — немного помолчав, начал Микаэл. — Сегодня я случайно встретил одного из своих фронтовых товарищей, капитана Варшамова. Он теперь в отставке и работает неподалеку от города в детском доме, кажется, директором, точно не помню, словом, чем-то вроде этого. Мы долго с ним говорили. Он посоветовал мне взять у них ребенка. Говорит, что так делают многие. Есть, говорит, чудесные дети — возьмите, дескать, одного и вы. Я сказал, что посоветуюсь с женой и позвоню ему…