Пути-Пучи

Только много позже он понял, что обвинительная речь Адамова носила не конкретный, а, скорее, ритуальный характер; возможно, что текст ее был изначально каноническим и впервые она была произнесена много столетий тому назад, а потом еще много раз произносилась, лишь незначительно изменяясь под давлением перемежающихся эпох и, цитирую, научно-технического прогресса. Впрочем, последнее, насчет НТП, сомнительно, поскольку никаких современных реалий в словах Адамова Саша не уловил. Правда, может быть, он просто их не запомнил, так ошеломлен был.

Саша сказал тогда странные слова, которых я до сих пор не понял. Если дословно, то он сказал:

– Если бы не обостренное чувство прекрасного, свойственное мне со времен Суворовского училища, я бы не выдержал и проиграл бы, или сотворил какую-нибудь смертельно опасную глупость, настолько дикими были обвинения Адамова, тут он явно переборщил.

У остальной аудитории с чувством прекрасного явно были проблемы – или его там не было вовсе, или оно было настолько рудиментарным, что и говорить-то не о чем. Во всяком случае, оно им не помогло, и речь Адамова произвела среди них настоящий шок – Саша видел это боковым зрением, потому что даже в такой ситуации не хотел терять из виду главных своих врагов – Бобика и Гурмана. Который, кстати, что-то жевал (!!!).

Сначала все они застыли с отпавшими челюстями, а Бобик в исступлении разорвала на себе блузку, а потом начали источать такую бешеную ненависть, что я даже ударение в этом слове ставлю на второй слог; она была твердой и давящей, она жгла; казалось, еще немного и она материализуется в виде какой-нибудь особо жуткой фигуры из хоррор-шоу. Саше стало по-настоящему страшно, он в который раз повторил себе:

– Кой черт понес меня сегодня на это сборище?!

Потом, в тот момент, когда общая ненависть достигла своего пика и Саша, павший в ужас, уже почти смирился со смертью, которая, как он понимал, легкой не будет ни в коем случае, Адамов опять взлетел – взлетел грозно, словно птица хищная, огромная, и влипчивым птичьим взглядом убийственно в Сашу Ендобу вперился, собака такая.

Насчет этого взгляда мой Саша кое-что знал, чисто теоретически. На одном из занятий Адамов о нем рассказывал, не демонстрируя – мол, еще рано вам. Но к тому времени были у Саши знания "Откуда-то", не полученные ни от кого, а просто возникшие, их было много, Саша очень дорожил ими. Одно из таких знаний было о взгляде Адамова. Взгляд – отнимающий. Присущая ему жестокость, ярость необыкновенная, понимал Саша, были только прикрытием. В принципе, Адамов мог посмотреть на человека отечески и любовно, однако точно так же отнять у человека. Я не люблю слова "душа", я не понимаю его значения, но в данном случае вынужден выразиться именно так – такой взгляд отнимал душу.

Сашу затошнило от этого взгляда, но душа пока оставалась на месте, в районе пяток. Тут еще взметнулись вверх помощнички адамовы – Ада и Витас, - причем явно не по своей воле, некоторая такая растерянность в их глазах проскользнула в момент запуска. Ушедшая, впрочем, мгновенно и сменившаяся той же неутолимой ненавистью, которая уже снедала всех остальных.

Они взлетели на уровень Адамова, устремились злобными глазами на Сашу, сделали руки хватательными, Адамов щелкнул пальцами. Полетели.

Схватили его за руки, вознесли, словно как бы распяли. Дыша вонюче.

– Идите, идите сюда! – закричал Адамов, и все сгрудились под ним, прожигая Сашу глазами.

Бобик торжествующая возникла под ним. Захохотала, вознесла руки с когтями, взгляд Адамова донимал, висел Саша у самого потолка.

И тут мой Саша опомнился. Смешно ему стало, страх прошел. Он даже про себя усмехнулся – мол, и это все, что они могут? Ну, надо же.

Первым делом отразил взгляд Адамова, но куда-то в сторону, не в него, сразу перестало тошнить. Адамов растерянно опустился сантиметров на тридцать, но тут же пришел в себя, заорал жестоко, и все воинство на Сашу бросилось убивать.

Саше это было ничто, он в один миг мог бы прекратить все это, но ему было интересно, поэтому промолчал. Он помнил, как ему рассказывали об экзекуции, почему-то светилось слово "шпицрутены". Схватили его за ноги, потащили вниз, хохоча торжествующе, шпицрутенами ощетинились, гады.

Слуги Ордена меж тем, дрожа от нетерпения, выстроились в две шеренги, оставив проход для Саши и помощничков Адамова, Ады и Витаса, руки вперед вытянули предвкушающе. В другом конце прохода ждал Адамов, горя глазами. Саша горячечно ожидал развязки, наверняка зная, что справится.

Замолчали. Тишина наступила мертвая.

Вдруг протяжно и заунывно запела дверь, кто-то вошел.

– Здрасссь!

Компания обернулась недоуменно, в том числе и сам Саша.

В дверях стоял Дебелый, с бобиковой дурой в руках, и приветливо улыбался.

– Вот ведь я же просил вас, Анастас Андронович, - радостно сказал он Адамову, чтобы ничего Ендобе не делали. Разве не помните?

– Не помню, - пролепетал Адамов, обескуражено спустясь на пол.

– Ну, да это ничего, - простил Дебелый и нажал на курок. Или гашетку, я уж и не знаю, как спусковой крючок у этой дуры по-правильному называется, Саша говорил, да я забыл напрочь.

Чего у этой дуры не было, так это глушителя. Грохот от нее раздался такой, что заложило уши. Первым делом Дебелый уложил помощничков – Аду и Витаса, - очень, надо сказать, радостно уложил, те, немного сдвинувшись, повисли в воздухе, свесив руки и головы. Потом начал месить Слуг; Саша видел, как отбросило в сторону Гурмана и Бобика. Бобику размозжило голову, у Гурмана в животе образовалась брызжущая кровью дыра, в которую можно было просунуть кулак. Пули, судя по всему, были громадного калибра, Слуг они разбрасывали только так. Дину, к счастью, не задело, она успела улепетнуть. Еще Саша успел заметить краем глаза, что и Адамов тоже, пригнувшись, по-быстренькому слинял. И тогда Дебелый шепнул Саше, не прекращая стрелять (гром выстрелов не заглушил шепота):

– Беги. И про баульчик не забудь, это важно.

Саша под пулями, пригнувшись и, весь от ужаса содрогаясь, бросился к столику, схватил чемоданчик, тот попытался было раскрыться, но Саша удержал крышку, и на хорошем спурте рванул к выходу. Услышал под конец шепот незаглушаемый: "К Ярославскому вокзалу беги (насчет вокзала я, честно говоря, не помню, кажется, что к Ярославскому, но, может, и к какому другому), ищи в ресторане друга детства, увидишь, узнаешь, остановись у него".