Пути в незнаемое. Сборник двадцатый

Четвертый — эстетический тип переживания мира — образован вполне очевидными основными источниками наслаждения. Они разнятся лишь в зависимости от личных пристрастий и склонностей, в отношении к искусству или природе. Отрицательные эмоции вызываются чувством дисгармонии и неэстетичности.

Пятый — гедонический тип. Сильнейшее наслаждение от веселья, беззаботности, покоя, хорошего самочувствия и всяких радостей жизни. Апатия и тоска при невозможности безмятежного существования, досада перед лицом необходимости и обязательности.

Конечно, совершенно чистых типов из этой классификации в мире не существует. Но одно, а то и два жизненно важных переживания — обычно влиятельны в человеке. Ибо интересно другое. Уже столько десятилетий копят психологи свои наблюдения, обобщая их сообразно разным школам и направлениям, а процесс описания никак не может завершиться.

Проходит время, и меняется ситуация: теперь уже физиологи и врачи, собрав новые сведения и поставив новые опыты, передают эстафету психологам. Публикуются работы самых разных специалистов, и внезапно кем-то замечается в них нечто общее. Об одной из новых концепций, возникших буквально только что, интересно поговорить особо, ибо удивительно ярко виден в ее истории и структуре общий ход человеческого познания: углубление (уточнение), обобщение того, что было уже отчасти известно давным-давно, а убедительной научной конструкцией стало только что, в свою очередь побуждая физиологов на движение по новым маршрутам.

Речь идет о том, что существует некая очень общая потребность живого существа (достигшая высшей своей формы в человеке) — потребность в поисковой активности. Авторы гипотезы москвичи Ротенберг и Аршавский описывают такой эксперимент: в клетке две крысы, и каждая получает одинаковый (по силе и длительности) удар электрическим током. (Памятник подопытной собаке уже существует в Колтушах под Ленинградом, есть в Париже и Токио памятники лягушке, можно ручаться, что, преодолевая свою глубинную неприязнь, человек увековечит и крысу, очень уж наука обязана этому несимпатичному зверю.) Условия, казалось бы, одинаковые, но существенна деталь: одна из крыс имеет возможность поискать, попробовать и найти способ разомкнуть электрическую цепь, чтобы удары током прекратились, вторая крыса этой возможности лишена. А удары прекратятся и для нее, только первая мечется и пробует найти спасение, а вторая ждет его пассивно. Физиологам известно, как сказывается на организме крыс такое обилие экспериментальных несчастий, так что остается только сравнить результат. У крысы, обреченной на пассивную покорность, множество язв по всему желудочно-кишечному тракту. У крысы, активно искавшей и находившей выход, несравненно меньше таких язв. Может быть, причина — просто в двигательной активности первой крысы? Нет, показали специальные эксперименты, дело не в обилии движений.

В русло выдвинутой идеи о жизненно важной потребности поисковой активности ложилось множество самых разнообразных опытов и наблюдений. В том числе — и непосредственно над людьми. Так, два американских врача — Энхел и Шмайл — задались недавно чисто психологической проблемой: расспрашивали множество пациентов о настроении их в период, предшествующий, различным заболеваниям. Обнаружилась поразительно однородная картина: больные описывали свое психологическое состояние как потерю надежд, уход и отказ от прежних жизненных планов и вожделений, капитуляцию перед жизнью, бегство в пассивность. Правда, эти врачи совершенно по-иному (следуя своим концепциям) объясняли последующее развитие болезней у пациентов тем, что истощились у них, были на исходе некие жизненные силы, запас энергии для продолжения существования. Но слабо выглядит это утверждение, если вспомнить, какие неожиданные запасы жизненных сил и энергии обнаруживают в человеке разные катастрофические события.

И еще: почему тогда бегство в пассивность, сохранение жизненных ресурсов не спасло все же от заболеваний всех этих пациентов?

И еще: разве мало известно случаев, когда люди на пределе и душевного, и телесного истощения, в состоянии подавленности и депрессии вдруг обретали неизвестно откуда силы чрезвычайные и явные — если с близкими случалось несчастье и требовались решительные поступки?

Приводя эти примеры, авторы гипотезы о поисковой активности рассматривают прямо противоположные ситуации человеческого бытия: предел успеха, крайности жизненных достижений. И здесь — давно описанные клиницистами болезни. Кстати, они так и называются: «болезнь успеха», «депрессия достижения». Что же происходит здесь, на пике и гребне положительных, казалось бы, эмоций? Может быть, просто надорвался человек, истощил свои жизненные ресурсы, отчего и картина его болезни такая же, как при попадании в тупик и капитуляция перед цепью неудач?

Нет, непохоже. Полон сил и вполне сохранен человек (и врачи, описывающие болезни такого рода, это с удивлением констатируют), но порвалась в нем как будто некая пружина, а точнее — механизм, взводящий пружину сил, способностей и интересов. (Именем героя такой классически описанной жизненной ситуации — именем Мартина Идена предложили исследователи называть подобное состояние, приводящее безо всяких видимых причин к самым разным болезням, депрессиям, даже самоубийству.)

Чрезвычайно разнообразные множественные опыты и наблюдения обретают стройное единство, рассмотренные с точки зрения идеи о необходимости для каждого живого существа непрестанной поисковой активности. Авторы гипотезы сами провели интересный и показательный эксперимент с леммингами. Эти зверьки хотя и живут в Арктике, но не приспособлены к холоду, и двигательная активность тоже не помогает им согреться, так что они прячутся в норы. Группа леммингов, по условиям эксперимента помещенная в условия холода, погибла; вскрытие показало типичную картину стрессового изменения, истощения коры надпочечников. Исследователи предоставили другой группе леммингов возможность в тех же условиях холодового стресса вертеться в колесе — они так же любят эту игру, как белки. Повторим, что само движение не спасает леммингов от холода, так что действовал иной фактор — включенность в поглощающее их занятие: в игру, в активную жизнедеятельность. И лемминги не погибли от холода. В тех же самых условиях, что предыдущие, лишенные игровой активности.

Гипотеза о жизненно важной необходимости в активном поиске весьма противоречит укоренившемуся представлению о гомеостазе — необходимости равновесия организма с окружающей средой как главного условия выживания. Жизнь любого живого существа, утверждалось в этой общепринятой только вчера концепции, — постоянное уравновешивание со средой, ответы и реакции на ее запросы и требования. В совсем недавние годы это представление разделяло большинство исследователей. Абсолютное притом большинство. Но были уже и первые сомнения. Так, например, Павлов на одной из своих знаменитых сред, где сотрудники, специально собираясь, свободно обменивались идеями, говорил: «…Когда обезьяна строит свою вышку, чтобы достать плод, то это условным рефлексом объяснить нельзя…»

А молодой в те годы физиолог Бернштейн изучал механику движений и действий человека, слаженную игру конечностей и всего тела, калейдоскоп двигательных возможностей. Все богатство и целесообразность действий и движений при овладении сложными двигательными навыками никак не объяснялось набором условных связей, явно не исчерпывалось ими. Что организовывало слаженность действий, когда человек впервые садился на велосипед, бежал по незнакомой пересеченной местности, осваивал гимнастический этюд или балансировал на канате?

Фактов для появления нового взгляда накопилось достаточно. В пятидесятых годах Бернштейн объединил их теорией, предложив совершенно новую идею: мозг активен. Мозг не пассивно воспринимает информацию из внешней среды и по сотням каналов временной связи отвечает на нее действием, но сам непрерывно создает прогнозы близкого будущего и планы — модели необходимых действий. Были сформулированы новые представления об управлении в живом организме, в частности — о непрерывном сообщении с места о ходе выполнения действия. (Без таких корректирующих сообщений ни одно действие не могло бы совершиться, достигнув цели, — теперь это прочно введенное в биологию инженерное понятие называется обратной связью.)

Эти ультрасовременные идеи кибернетики были сформулированы Н. Бернштейном еще в тридцатых годах.

Идеи физиологии активности стремительно обрастали подтверждениями. Их равно приносили кибернетики, занятые проблемами управления, и психофизиологи, ставившие эксперименты. В Московском университете в лаборатории Крушинского собаки и черепахи демонстрировали способность прогнозировать ближайшее будущее (безошибочно «вычисляли», куда приедет скрывшаяся из глаз кормушка с едой). Наличие в мозгу человека аппарата вероятностного прогнозирования убедительно показали в опытах психологи. Идеи активности мозга уже стали сегодня так очевидны, словно даже и не оспаривались никем еще два десятилетия назад.

Кажется, не будет преувеличением заметить, что развитие всего комплекса идей об активности живого мозга — может быть, самое существенное из всего, что достигнуто в последнее время в постижении его работы. И не случайно разные исследователи, строя теории и ставя эксперименты, очень разно разрабатывают эти идеи: со многих сторон подошли они почти одновременно к явлению грандиозному и не поддающемуся краткому взгляду; наблюдения, гипотезы и описания виденного, естественно, не могут совпадать.