Путин - приемный сын Ельцина

— В нашей работе нельзя допускать, чтобы сдержанность выглядела равнодушием. Учтите это в работе с агентами-иностранцами. И еще я заметил, что, когда на оперативном совещании обсуждалась ориентировка по академику Сахарову, вы как-то иронично отнеслись к негативной оценке этой фигуры Центром. Вы что, не согласны с ней? И уж заодно как относитесь к творчеству Солженицына?

— Товарищ полковник, это тест на лояльность?

— Можете и так считать. Для работы в разведгруппе вы приглашены мной, и поэтому хочется лучше знать ваши настроения. Вы же до перехода в разведку работали в пятых подразделениях и на следствии, а там негатива хватает. И контакты с подследственными, и знакомство с конфискованной у зарубежных эмиссаров идеологически враждебной литературой.

— Сначала я недолго работал в секретариате, потом в пятерке и в следственном отделе.

— А почему ушли? Для юриста по образованию лучшего места в системе госбезопасности нет. Не так ли?

— Я мечтал о работе в разведке, а пришлось возиться с диссидентами и преступниками. Потом повезло. В управлении создали отдел «РТ» — разведка с территории. Но из следственного отдела не хотели отпускать. Даже посылали в Москву в Высшую школу КГБ на курсы переподготовки следователей. Но и это не помогло. Я продолжал просить о переводе на оперативную работу. Вы хорошо знаете, что таких в органах, мягко говоря, не очень жалуют. Еще десятиклассником я приходил в Ленинградское управление, так сказать, наниматься на работу. И уже во время службы опять стал проситься в разведку. Думал, что уволят. Нет, послали учиться в развединститут. Так что пока не взяли в «РТ», прошел две переподготовки. И только после третьей — к вам.

Пятые подразделения и следственные отделы КГБ занимались в основном тем, что в российской истории называлось охранкой, то есть выполняли, как и ранее, жандармские функции. Совместными усилиями они выявляли и привлекали к ответственности террористов. Следили за тем, насколько лояльна властям такая беспокойная публика, как студенты и преподаватели вузов, работники творческих профессий — художники, поэты, прозаики, музыканты и артисты. Участвовали в их профилактике. Нередко с объявлением официального предостережения. Контролировали деятельность религиозных и других общественных организаций. Пресекали проявления подпольной антисоветчины и противодействовали враждебному влиянию на население СССР зарубежных идеологических центров. Иногда, незаметно для себя, некоторые сотрудники следотделов и пятых подразделений и сами становились инакомыслящими. Поэтому из следователей и «пятерки» старались в разведку не брать. Лишний риск никому не нужен. Перебежчиков и так хватало.

— Так, а что скажете о Сахарове и Солженицыне? Вы согласны, что первый — жертва сионистов, а второй в советском периоде нашей истории видит только негативные моменты? — продолжал тестировать Матвеев.

— Согласен. Хотя если под сионизмом имеется в виду его жена Боннэр, то немного смешно. В нашумевшей статье «Размышления о прогрессе. правах человека.» ио чем-то там еще Сахаровым ставится проблема реальной угрозы ядерной войны, в которой не будет победителей. С этой принципиальной позицией не поспоришь! Правда, в поведении академика есть какая-то нелепость. «Отец» самого страшного оружия — термоядерной бомбы становится главным пацифистом.

— Не об этом речь. Он же призывает иностранные государства вмешиваться во внутренние дела СССР в области прав человека. Будто у них нет таких проблем. Кроме того, будучи носителем секретной информации особой важности, Сахаров постоянно встречается с иностранцами. Ну, да ладно. А Солженицын? Его книги читали?

— «Архипелаг ГУЛАГ» читал в самиздате. «Красное колесо» и «В круге первом» поступали к нам от таможенников, как конфискат у въезжающих из-за рубежа, но они издавались на английском, который я никогда не учил. «Один день Ивана Денисовича» прочел еще в школьной библиотеке. Сильная вещь.

— А про «Архипелаг.» что скажете?

— Литературы там мало. Собственно, в нем впервые так подробно описана сталинская репрессивная система. Страшные злоупотребления властью! Читать тяжело. Сталин, конечно, преступник! — четко, как судья, произнес он последние слова.

Матвеев поднял от стола глаза, внимательно, как бы с удивлением посмотрел на новичка и спросил:

— А разве Сталина судили? Я знаю, что не судили. Так почему вы, юрист, без суда называете его преступником? Так и нас, кто служил в эти годы, можно всех зачислить в преступники. Это неправильно.

Полковник помолчал, а потом продолжил, как бы вспоминая вслух:

— Я рано остался круглым сиротой, и те же сотрудники НКВД, которых Солженицын обвиняет во всех преступлениях, устроили меня в детский дом, а потом в железнодорожный техникум. В тридцать восьмом мне было тринадцать. Но о репрессиях я не слышал. Хотя, конечно, они были. По Солженицыну же получается, что в ГУЛАГе сидела треть страны. Где он такие цифры брал? Фантастика! (В 2012 году жена Солженицына признала, что количество репрессированных в 20 миллионов писатель устанавливал не по документам, а по собственным наблюдениям во время отсидки и по рассказам зэков. То есть приблизительно!!! — С. П.). Что касается художественной стороны творчества Солженицына, то и здесь не все так просто. Даже злейший антикоммунист Владимир Набоков находит ее недостаточно качественной.

Пока Матвеев говорил, Платов внимательно и бесстрастно слушал. Ничто не выдавало, как он относится к сказанному. Профессиональные навыки давали свои плоды.

Но когда начальник закончил, он тут же, как хорошо обдуманное, выдал:

— Я имел в виду не обычный суд, а суд Истории, когда назвал Сталина преступником. Вы правы, как юристу мне следовало сформулировать это точнее.

— Майор, а вам в голову не приходила мысль, что репрессии были направлены против «пятой колонны» из сторонников прежнего царского режима, троцкистов и тех революционеров, которые превратились в заурядных казнокрадов и которые своими преступными деяниями подрывали страну накануне войны? — продолжил разговор Матвеев.

— Можно и так рассуждать. Но как понять уничтожение зажиточных крестьян, неужели они тоже «пятая колонна»?

— Революцию, как и ремонт дома, закончить нельзя. Ее можно остановить, прекратить силой. Репрессиями против революционеров и контрреволюционеров. Иначе борьба не закончится. То есть дело за третьей силой, которая сможет этот хаос организовать. И чем раньше, тем лучше. Тогда и репрессий меньше. Сталин начал с запозданием, и потому их было много. Что касается крестьян, и здесь есть объяснение. Не проведи он политику раскулачивания сверху, страна получила бы крестьянскую революцию между новыми богатеями и бедняками.

— Спорный тезис. Хотя что-то в этом есть.

— Давайте на этом закончим, если быть совсем точным, я пригласил вас, чтобы попросить не опаздывать на оперативки, — умело ушел от продолжения острой темы опытный начальник. — За короткий срок это произошло уже дважды. Планируйте лучше рабочее время. Особенно это важно в работе с агентурой и кандидатами на вербовку. А в целом я вашей работой доволен.

— Извините, Лазарь Лазаревич, больше не допущу, — как-то неофициально и даже почтительно пообещал Платов (Путин).

Но, как показало время, слово не сдержал. Ни тогда, ни после. Был даже случай, когда один опытный агент из немцев под угрозой прекращения сотрудничества просил его быть пунктуальнее! И теперь на высшем государственном посту происходит то же самое. Для него опоздать на полчаса — привычное дело. Иногда случается и на час-два. Хотя как посмотреть. Может, это не он опаздывает, а другие приходят раньше. Иначе почему для одних этот недостаток в минус, а ему — в плюс? Наверное, потому, что везунчик. Или потому, что опаздывать — вообще наша черта.