Пять баксов для доктора Брауна

– Возблагодарим, моя прелесть, возблагодарим!

Оба, кок и палубный, возвели очи потолку и молитвенно сложили руки.

– Отец наш небесный, – ангельским голосом сказал Джейк, – муки твоей искупительной жертвы сопровождают нас на рассвете и на закате, ежедневно и ежечасно. Ежедневно и ежечасно. Ежедневно и... в общем, спасибо тебе, Господи, за то, что ты решил сделать перерыв.

– Посмотри на этого богохульника, – вступил кок. – Грешника. Бестолочь бестолковую. На эту рожу наглую.

– Рожа-то причем? – удивился Джейк.

Но кок его не слушал.

– Взгляни на его руки, Господи, – продолжал он. – Это руки....

– Дерзновенно разящие? – предложил Д.Э.

Сальная Тряпка отвел взгляд от потолка и с уважением посмотрел на него.

– И посмотри на меня, терпеливца. А? Пусть этот поганец понесет заслуженную кару.

– За что? – возмутился Джейк. – Разве я не образец христианской кротости и благосмирения?

– За мои муки, – скорбным шепотом отозвался Сальная Тряпка.

– Только, Господи, не забудь, – вступил Дюк, – и про мои муки. Которые я нес, э-э... как там было?

– Ежедневно и ежечасно, – подсказал компаньон.

– ... ежедневно и ежечасно, на рассвете и на закате вот от этого одноногого джентльмена.

Подноса под рукой у кока не было, но была сковорода – ее ручка как раз торчала из мешка, который валялся у двери. «Бам-м-м...», – сказала сковорода.

– Прощайте, мои голубчики! – сказал кок и быстро закрыл дверь.

Коуэн, едва получив деньги, напился пьян и продолжал это занятие, и искатели приключений, подхватив сундуки, вышли из гостиницы.

Десять дней проторчали они в Нью-Бедфорде, пока просоленные и просмоленные, получили расчет – пятьдесят шесть долларов на брата (за вычетом выданного «Джозеф и Вильямс К. Кинг» кредита и целой кучи штрафов) и совет от Коуэна отправляться в Сан-Франциско, где, по его словам, можно было устроиться получше и заработать побольше. Это время двое джентльменов опять шатались по кабакам с Ко-уэном, Сальной Тряпкой. Еще Д.Э. купил-таки нормальные штаны, в морской лавке недалеко от гостиницы, из такой же брезентовой ткани, что и штормовка. М.Р. посмотрел, оценил и прибарахлился тоже.

– Ой, – сказал вдруг М.Р. так, словно ему было не пятнадцать, а пять, – цирк!

– Ага, – кивнул Д.Э.

Он стоял и рассматривал, щурясь, яркий балаган, что в два счета развернули какие-то люди. Двое джентльменов, не сговариваясь, побрели к балагану.

Сказать правду, этот бродячий цирк был не самым лучшим цирком в мире. Два клоуна угощали друг друга пинками, испуская фонтанчики подозрительно обильных слез. Полная дама в серебряной юбочке заставляла пуделя прыгать через обруч. Старик с обезьяной, одетой в нарядное платьице, заставлял свою партнершу жонглировать яблоками. Время от времени обезьяне удавалось надкусить одно из яблок и тогда старик с комически огорченным видом заламывал руки. В общем, ничего особенного. Но для компаньонов после нескольких месяцев на китобое это было фантастическое зрелище. Они хлопали, не жалея ладоней. И тут на арену вышел фокусник, одетый в черное трико, облегавшее его от шеи до пят. Костюм дополняли серебристые короткие шаровары, надетые поверх трико и такой же колпак на коротко остриженной голове. Для начала фокусник достал из кармана белую палочку, которая на глазах изумленной публики тут же стала красной.

– Не найдется ли у кого-нибудь из вас банкноты, скажем, в пять долларов? – поинтересовался он как бы между прочим.

– Держи карман! – ответили ему.

– Как бы не так!

– Ищи других дураков!

– Нет? – слегка огорчился фокусник. – Впрочем, ничего другого я и не ожидал.

Он обернулся к конферансье.

– А вы, любезный Бартоломью?

Тот покачал седой головой и развел руками, показывая, что и он в такие фокусы не очень-то верит.

– Уверяю вас, господа, это абсолютно безопасно! – улыбка фокусника была иронической.

Но никто не вызвался и на этот раз.

– Ну и что же, – промолвил циркач. – Обойдусь, честное слово.

Он вынул из кармана купюру и показал публике.

– Пусть будет двадцать, – сообщил он. – Двадцать долларов. Теперь, с вашего позволения, я ее подожгу. Конферансье, дайте мне конверт. Уж конверта-то вы, надеюсь, не пожалеете? Благодарю. А теперь, господа...

Конферансье собственноручно опустил купюру в конверт, заклеил его и показал публике.

– Хорошо ли вы заклеили? – с сомнением поинтересовался фокусник. – Это очень важно, Бартоломью. Ну-ка, ну-ка... Превосходно. А теперь, господа...

Он чиркнул спичкой и поджег конверт, держа за край. Через несколько секунд на его ладони лежал пепел, лишь очертаниями напоминавший то, чем только что был.

– Voil`a! – произнес циркач, протягивая ладонь. – Неприятно терять деньги, правда, господа? Сейчас мы исправим это маленькое недоразумение.

Он описал в воздухе красивую дугу, прихлопнул пепел, дунул – и показал публике совершенно целую купюру.

Ему зааплодировали.

– Подстроено! – крикнул чей-то голос. – Я видал такие штуки. Они там брызгают специальную жидкость.

– Желаете повторить? – поинтересовался фокусник. – Только на этот раз купюра будет вашей. Ну как, хотите или боитесь?

– Вот еще, – сказал голос. – Чтоб вы ее спалили и меня же подняли на смех?

– Сэр! – крикнул Джейк. – Скажите, а десять долларов вас устроит?

– Вполне, юноша, вполне, – с готовностью отозвался фокусник.

Компаньоны, расталкивая локтями зрителей, пробрались на манеж. Лицо циркача покрывал слой белого грима. Глаза были обведены черным, придавая фокуснику некоторое сходство с грустным Дракулой. Но выражение этих глаз и рта, и голос, и жест затянутой в белую перчатку руки... Тонкая улыбка тронула выкрашенные белым губы.

– Благодарю вас, – произнес фокусник. – Итак, господа, десять долларов!

Он сложил купюру, подал ее конферансье, который немедленно извлек еще один конверт и повторил приготовления.

– Voil`a!

И конверт загорелся.

Жест был повторен в точности, хлопок был не менее эффектным, но с ладони циркача слетели лишь серые хлопья и осыпались на манеж.

– О, как жаль, – посочувствовал он. – Ничего, молодые люди, это случается... время от времени. Фокусы, увы, материя довольно капризная.

Компаньоны ничего не сказали тому, чья собственная десятка только что развеялась в воздухе. Чертовски обидным было только издевательство.

Зрители хохотали, свистели и били в ладоши.

– Не огорчайтесь, – с иронией произнес циркач. – Говорят, что ни делается, все к лучшему. Добавлю: а все остальное происходит для того, чтобы Господь Бог мог повеселиться, глядя на нас. Ему ведь тоже бывает скучно. Все, что остается – смеяться вместе с ним.

Он взглянул на оставшийся в руке пепел, задумчиво растер его между пальцев и сказал: