Пять дней

Перестанут ли когда-нибудь наши дети ревновать друг к другу? Неужели мы с Дэном так сильно напортачили с их воспитанием? Возможно ли вообще построить правильные отношения между родителями и детьми? Или это, как и в межличностных отношениях, вечная проблема?

— Он очень тебя любит, Бен.

— Но мы с ним не друзья.

— Вы подружитесь.

— Угу, непременно.

— По крайней мере, мы с тобой друзья, — сказала я.

Бен кивнул.

— Ты точно на меня не злишься? — спросил он.

— Я никогда на тебя не злюсь.

Этот разговор произошел в колледже пять недель назад. В тот вечер, вернувшись домой из Фармингтона, я отправила сыну сообщение по электронной почте, написав, что буду в его распоряжении в любое время дня и ночи, но пусть он не беспокоится: надоедать не буду.

«Живи в свое удовольствие и знай, что мне всегда можно позвонить — если понадоблюсь, я буду с тобой через полтора часа».

Пять дней спустя я получила от Бена SMS-сообщение: «Не хочешь пообщаться?» Это было после четырех — буквально через несколько минут после того, как я ушла с работы, — я тотчас же ему позвонила, и мы проболтали почти полчаса. В разговоре мы ни разу не коснулись его психического состояния, лечения, приема лекарств, его чувств относительно девушки, из-за которой у него случился нервный срыв. Мы обсудили несколько фильмов, которые он только что посмотрел, биографию Марка Ротко [4] («Парень только и говорил об искусстве») и песню группы «Грин дей» («Знай своего врага»), которую он постоянно слушал («Наверно, я думаю о ней…» — сказал Бен с немалой долей иронии в голосе, что внушало надежду). Я ни разу не спросила, как у него дела, ибо, судя по его тону, он уверенно возвращался к нормальной жизни. Но к концу разговора, когда я предложила звонить ему время от времени, Бен сказал: «Давай я сам буду связываться с тобой, хорошо?»

4

Марк Ротко (1903–1970) — американский художник, ведущий представитель абстрактного экспрессионизма, один из создателей живописи цветового поля.

Разумеется, я сказала, что меня это вполне устраивает.

С тех пор я получала от Бена как минимум два SMS-сообщения в день — часто смешные/глубокомысленные («Думаешь, по-настоящему разбитые сердца встречаются только в кантри и ковбойских песнях?»), порой тревожные («Очень плохо спал. Сегодня сеанс у доктора Аллен»), иногда просто «привет». Два раза в неделю он звонил, но ни разу за все это время ни словом не обмолвился о том, что хочет приехать домой на выходные или увидеться со мной.

И вот…

Бип.

Я отвлеклась от мыслей, теснившихся в моей голове, пока я смотрела на море с мыса Пемакид, достала свой сотовый и прочитала:

«Мам, привет. Наконец-то захотелось развеяться на выходных. Думал, может, встретимся, например, в Портленде? Там идут два-три неплохих фильма. Поужинаем вместе. Как ты на это смотришь?»

Черт. Черт. Черт. Как раз на эти выходные я собиралась уехать из города — впервые за девять лет. Я написала ответ:

«Привет, Бен. Было бы здорово поужинать с тобой и сходить в кино… но в эти выходные я должна быть на конференции в Бостоне. Попытаюсь отпроситься…»

Бен тут же написал: «Ради меня — не надо».

«Это просто по работе, — отвечала я. — Ты для меня важнее любой конференции».

«Ты и так никуда не выбираешься, — возразил он. — Так что давай перенесем встречу на следующие выходные».

«Ну вот, я теперь чувствую себя виноватой», — призналась я.

«Ты всегда во всем себя винишь, мама, — написал он. — Съезди отдохни несколько дней — и не переживай из-за этого».

Я долго смотрела на последнее сообщение сына. И вспоминала фразу, которую обычно говорил мой отец о своих скромных возможностях: «Легко сказать».

Я была в таком состоянии, что замечание Бена меня очень расстроило. Все, что я могла ответить: «Легко сказать».

Глава 3

«…ты и так никуда не выбираешься…»

Уф.

Я понимала, что Бен не хотел обидеть меня, но мне было больно. Он озвучил неприятную истину.

Я вернулась к машине, вставила ключ в зажигание, выехала со стоянки, оставив за спиной океан, повернула налево и покатила по узкой извилистой дороге, тянувшейся мимо дачных домиков, которые по большей части сейчас были пусты, потому что осень вскоре должна была сменить темная суровая зима. Снова поворот — направо. Дорога стала спускаться с пологого холма. По обеим ее сторонам стояли дома — постоянные резиденции жителей полуострова. Принадлежали они, за редким исключением, школьным учителям, страховым агентам, местным пожарным, пенсионерам из числа моряков или бывших рабочих судостроительного завода в Бате, пытающимся прожить на пенсию и социальные пособия, хотя среди владельцев встречались также художники и рефлексологи из числа сторонников движения «нью эйдж». [5] За этими домами — многие из них (как и мой собственный) не мешало бы выкрасить заново — простирались широкие поля и шла магистральная дорога, ведущая на запад, в город. Упоминаю я все это лишь потому, что по данному участку дороги я езжу три-четыре раза в неделю с тех пор, как мы с Дэном перебрались сюда тринадцать лет назад. За исключением двух недель в год, когда мы с Дэном выезжали на отдых из нашего городка, Дамрискотты, Мэн был центром моей вселенной. У меня нет паспорта — лишь недавно эта мысль поразила меня. Единственный раз я выезжала из страны в 1989 году, когда училась на последнем курсе в Университете штата Мэн. Мы с Дэном тогда еще только встречались, и я уговорила его отправиться со мной на длинный уик-энд в Квебек-Сити. В ту пору еще можно было пересечь канадскую границу, имея при себе лишь водительские права. В Квебек-Сити проходил зимний карнавал. Всюду лежал снег. Улицы в старом городе вымощены булыжником. Нарядная архитектура. Все говорят по-французски. Никогда прежде я не видела ничего столь волшебного и чуждого нам. Даже Дэн был очарован, хотя поначалу иностранная речь, непривычный акцент заставляли его немного нервничать. Мы провели четыре счастливых дня в маленьком, весьма неприглядном на вид отеле, с узкой двуспальной кроватью, скрипящей под нами каждый раз, когда мы занимались сексом, но в целом для нас это была пора высокой романтики, и я абсолютно уверена, что именно тогда мы зачали Бена. Но еще до того, как мы узнали, что станем родителями — это известие изменило траекторию его и моей жизни, — Дэн пообещал мне, что мы всегда будем возвращаться в Квебек-Сити. А также посетим Париж, Лондон, Рио…

5

«Нью эйдж» (New Age — букв. «новая эра») — религии «нового века», общее название совокупности различных мистических течений и движений, в основном оккультного, эзотерического и синкретического характера. Движение зародилось и сформировалось в XX веке, в процессе развития независимых теософских групп Великобритании и других стран. Наивысшего расцвета достигло на Западе в 1970-е гг.

Одна из многих иллюзий молодости — это вера в то, что жизнь — сооружение открытой планировки, что твои возможности безграничны. Пока ты сам не решишь втиснуть себя в какие-то рамки.

Я сама пригвоздила себя к одному месту. Эта мысль не шла у меня из головы. Но, говоря по чести, я не сержусь на Дэна за это. В нашей семейной жизни много всяких проблем, но я не виню его в том, как сложилась моя судьба. В конце концов, строилась она не без моего участия. Меня никто не заставлял выходить за него замуж — это был мой выбор. Теперь я понимаю, что некоторые важные решения я принимала в тот момент, когда мой здравый смысл был не на высоте — и это в лучшем случае. Неужели так всегда? Неужели одно поспешное решение может изменить траекторию всей жизни?

Я часто слышу, как мои пациенты с запозданием сожалеют о каких-то своих поступках. Курильщики проклинают тот день, когда они сделали первую затяжку. Страдающие ожирением недоумевают, почему они не могут встать из-за стола, не наевшись до отвала. А есть воистину горемыки, которым не дает покоя вопрос, не является ли случаем опухоль — не имеющая прямого отношения к тому, что врачи называют образом жизни, — своего рода карой (небесной или другой какой) за плохое поведение, совокупность грехов или неспособность найти простое счастье в этой единственной жизни, что им дана.

Бывает, за один рабочий день в процедурной я выслушиваю множество исповедей. Обычно пациентов к откровенности принуждает смертельный ужас, страх перед неизвестностью. Почему я стала так остро реагировать на их признания? Не потому ли, что они непосредственно заставляют меня задуматься о том, как стремительно летит время, все быстрее и быстрее. Вот снова октябрь. Мне сорок два, и я в толк не могу взять, как случилось, что год просто взял и пролетел. Однажды, несколько лет назад, в разговоре с отцом (он преподавал математику в средней школе в Уотервилле) я упомянула о том, что одна из странных особенностей вступления в средний возраст состоит в том, что год пролетает буквально в три мгновения, и он на этот счет дал мне элегантное в своей простоте объяснение.

— Доживешь до моих лет… — начал он.

— Если доживу до твоих лет.

Ему тогда было семьдесят два.

— Да ты пессимистка. Должно быть, профессия обязывает. Ну, хорошо, я перефразирую. Если доживешь до моих лет… увидишь, что год пролетает в два мгновения. А если я доживу, скажем, до восьмидесяти пяти, год уложится, в лучшем случае, в одно мгновение. Почему так? Объяснение кроется в одной простой математической формуле, которая не имеет отношения к евклидовым принципам и больше связана с законом убывающей доходности. Помнишь, когда тебе было четыре, год, казалось, тянулся нестерпимо медленно, целую вечность…

— Конечно. Помню, я думала тогда: Рождество пришло и ушло, и следующего придется ждать целую вечность.

— Вот именно. Но дело в том, что тогда год составлял всего лишь одну четвертую часть твоей жизни. А теперь…

— Одну тридцать девятую.

— Или, в моем случае, одну семьдесят вторую. Это значит, что с возрастом время ужимается. По крайней мере, таково наше восприятие. У каждого человека оно свое. Опытным путем доказано, что время не растягивается и не ужимается. В сутках всегда двадцать четыре часа, в неделе — семь дней, в году — триста шестьдесят пять. Меняется наше восприятие скоротечности времени — и его растущей ценности как предмета потребления.