Пять ликов богини

— Ладно, к тебе я отношусь чуть лучше, — сказала ей Лада. — Но ты тоже не расслабляйся.

— Просто признай, что у тебя кончились аргументы и поэтому ты просто перешла на оскорбления.

— Я не понимаю, почему вы молча принимаете всё это. Менке нужно выручать, а вы…

— Почему ты думаешь, что судьба Менке ужасна? — спросила Ума. — Разве план «Б» так уж плох?

— Потому что это не его выбор.

— Напротив. Ты знаешь, что он обретёт свободу, которая ему и не снилась. И всё дальнейшее будет зависеть исключительно от него. Неужели ты и правда так трясёшься только за собственные хотелки?

Лада поджала губы; она остро ощутила укол в самую суть. Она вспоминала, как впервые встретилась с Менке — тогда ещё в образе Лермушкина. Поначалу разочаровалась, потому что он совсем не походил на человека, которого она ждала. Но пообщавшись с ним поближе, узнав получше, она увидела всю глубину его души, со своими стремлениями, целями, желаниями. Его искренняя жажда принести людям бессмертие, посвящение всего себя этому делу поймали её сердце на крючок. И на мгновение снова кольнула боль от воспоминания о том, как на её глазах Лермушкин перестал существовать, растворившись в Менке. И знакомство уже с ним, с оригинальным, — такое волнующее, возбуждающее, немного неловкое. Она хотела, чтобы он победил и добился успеха. И она знала, что он получит всё, но вот саму Ладу после этого видеть не захочет. Он ведь никогда не любил её по-настоящему, предпочтя ей Зевану. И зависть, как прожектор, подсвечивала её эгоизм. Она бы забрала Менке себе, целиком и полностью. И это желание закономерно породило мысль о том, что того же хотели они все. И больше всего Дея.

— Почему ты так не хочешь отпускать Менке? — спросила Ума.

— Потому что он слишком на Него похож.

Лада еле сдержала слёзы. Ума глубоко вздохнула и закрыла глаза.

— Ты права, — печально сказала она. — Мы сделали всё, чтобы он вырос достойным мужчиной. И теперь должны отпустить.

Все замолчали. Нане грустно смотрела на свои колени, Зевана уставилась в центр стола. Лада пыталась усмирить дрожащие губы.

— И что нам теперь делать? — спросила она.

— Ждать, — ответила Ума.

— Мы должны рассказать ему всю правду. Сейчас, пока ещё не слишком поздно.

— Он всё узнает в своё время.

— Не хочешь ты, так значит я раскрою карты.

— Я уже сказала, что не могу позволить тебе мешать нам. Ты ведь не вооружена?

Лада стиснула зубы.

— Нет.

— Вот и славно. Нане, Зевана, не проводите нашу сестру к выходу, пожалуйста?

Обе кивнули, после чего поднялись со своих мест. Лада сразу почувствовала себя под конвоем, но сопротивляться не собиралась — бессмысленно. На выходе наверняка уже ждали боевые роботы, которые спровадят её вон. Сейчас лучше изобразить покорность.

— Хорошо, я уйду, — сказала Лада. — Но я не оставлю это просто так. Я буду бороться за Менке.

— Мы все будем, — произнесла Ума.

Лада развернулась и пошла к выходу, а Нане и Зевана последовали за ней угрюмыми стражами. Встреча прошла совсем не так радостно и тепло, как ожидалось. Ума рассчитывала, что сможет в деталях изложить остальным свой собственный план, но, похоже, внутри их маленького коллектива давно зрели раздоры, которые, наконец, вылезли наружу, словно гнойники. Интересно, в какой момент их мнения так сильно разошлись, что это довело до ссоры? Как вышло, что Лада, действительно самая близкая к Дее сестра, так яро возмущалась против её замысла? И повела себя настолько глупо, что явила это возмущение остальным в открытую. Зевана и Нане держались более лояльно, но кто знает, что творится у них в головах? Они тоже не обрадовались решению Деи.

Но Ума и сама собиралась пойти по собственному пути. Её план зрел последние шестнадцать лет, и она не могла допустить, чтобы он сорвался.

Она сделает всё возможное, чтобы её сын обрёл счастье.

Менке Рамаян. Конец

— Менке! Очнись!

Голос, поначалу тихий и далёкий, ворвался в разум сквозь барабанные перепонки, как пробивающий хлипкое заграждение танк. Звон тысячи пушек наполнил голову, и Менке почувствовал себя контуженным, которого только что шарахнули по голове лопатой. Он открыл глаза. Вокруг синели стены родного дома.

— Ты живой?

Ден Унаги сидел перед ним на корточках и без всякого участия смотрел, как Менке потихоньку приходит в себя. В комнате царил полумрак — свет лишь немного пробивался сквозь плотные занавески на окнах. И на том спасибо, хотя световосприятие глаз он мог уменьшить и программно.

— Живой, — кое-как проговорил Менке и с трудом привстал.

— Что случилось?

— Если вкратце — мой нейроком заражён вирусом, который стирает субличности. Теперь он добрался и до Психа Колотка. Больше у меня никого не осталось.

— Это плохо. Почему не удалил его?

— Потому что он написан на теклане.

Ден кивнул и более ничего спрашивать не стал. Менке осмотрелся вокруг, и на краткий миг сквозь пелену головной боли прорвалось ощущение, будто ему десять лет, а всё прочее — просто сон, долгий и дурной. Обстановка в доме ни капли не поменялась: та же простая, но крепкая деревянная мебель, те же узорчатые синие обои, картины русской академической живописи на стенах, небольшой голоэкран, на котором он смотрел фильмы про космические приключения, и целый шкаф с раритетными нынче бумажными книгами. Прошлое в его отсутствие не покрылось пылью, а сияло чистотой и дышало свежестью. Он в самом деле вернулся домой.

Ден вновь поднялся на ноги, протянул Менке руку и помог ему встать.

— Интересно, что это за место? — спросил он.

— Мой дом, — ответил Менке. — Я тебе рассказывал.

— Любопытно…

Ден отправился бродить по комнатам, внимательно разглядывая всё вокруг. А перед глазами Менке рисовались картины того, как он, маленький, бегал тут везде, играл, развлекался, учился, тренировался. Он зашёл в маленькую комнатушку, больше походившую на каморку, служившую маминой спальней. На тумбочке у кровати стояла большая рамка, под стеклом которой лежало не фото, а рисунок, портрет, выполненный простым карандашом. Мамин портрет.

Менке сразу узнал рисунок, ведь сам нарисовал его шестнадцать лет назад, за день до Раскола. И отчётливо, будто ежедневно пересматриваемый фильм, запомнил, как мама уничтожает его. Звук рвущейся на части бумаги до сих пор стоял в ушах. Но как это возможно? Ведь вот же он, целый и невредимый.

Менке взял рамку, вытащил рисунок и потрогал его пальцем. Бумага та же, явно карандашный грифель, а не печатные чернила — значит, не копия. Копию порвали при нём. А оригинал сохранился. Перед ним сыграли спектакль, в котором мама исполнила роль холодной и злой воспитательницы, но на самом деле она любила его, и доказательство этого он сейчас держал в руках.

Менке сложил рисунок вчетверо и спрятал во внутренний карман куртки. И нащупал там ринфо, которое мама передала ему перед тем, как Гусак Петро стёр Психа Колотка. Он сперва сжал его пальцами, чтобы достать и просмотреть сейчас, но тут же отпустил — нет, рано. Ден рядом, и они ещё не добрались до Златограда. Менке вышел из комнаты и ещё раз осмотрелся. Каждый день он мечтал о том, чтобы сюда вернуться, а вернувшись, не ощутил той радости, которую ожидал. Прежнее счастье ушло навсегда. В его руках лишь возможность создать новое.