Пять минут ужаса

— У вас есть каюта, не так ли?

— Да.

— И теперь вы думаете о том, не предложить ли мне ее с вами разделить, не так ли, Джон?

— Тоже верно.

— Я ничего не имею против, — сказала она напрямик и улыбнулась.

— Я в принципе тоже.

— Что ж мы тогда здесь сидим? Пойдемте, там наверняка, спокойнее.

— Не смею вам возражать. Как насчет глотка вина на сон грядущий?

— Всегда пожалуйста.

Я встал и пошел к буфету, где обслуга с измученными лицами стояла в кучке и о чем-то шепталась между собой. Я ушел от стойки с двумя бутылками красного вина. Вино было французское, и стоило довольно дорого. Бокалы я тоже прихватил, расплатился и вместе с Ритой вышел из неуютного помещения.

Я, как пьяный, шел по коридору, а Риту это забавляло. Она шла прямо, не качаясь, что при ее профессии было неудивительно. Моя каюта находилась почти в самом конце коридора. Из соседнего помещения раздались звуки, которые мне совсем не понравились. Там, очевидно, кого-то рвало. Я отпер дверь и пропустил Риту вперед, в узкое пространство каюты. Помещение было действительно невелико, но постели находились отдельно друг от друга. Привинченный столик, ровно как и два крепко привинченных стула, тоже находились в каюте. В каюте был даже небольшой шкаф. Лампочка под потолком напоминала крышку унитаза. Ее свет доставал даже до маленького оконца. Это был не иллюминатор, а квадратное окошко, которое, наверное, можно было бы закрыть двумя ладонями.

Я выглянул наружу. Обе бутылки находились в это время на постели, где Рита уже уселась, попробовала матрас и осталась им очень довольна. За окном бушевало море. Светлые гребни волн были покрыты пушистой пеной. Паром тяжело раскачивался, но справлялся со своим делом.

— У вас есть открывалка, Джон?

— Минуточку, сейчас я все улажу.

У меня был перочинный нож со штопором.

Рита сняла свою куртку. Под ней оказалась толстая спортивная фуфайка белого цвета. Примерно там, где вздымались выпуклости обеих грудей, были вышиты фрукты: груши, яблоки, клубника и черешня. Как говорят, тутти-фрутти…

Длинные рейтузы она снимать не стала, потому что в каюте было не очень тепло. Мы подняли стаканы для воды и чокнулись ими.

— За что пьем, Джон? — спросила Рита.

— Понятия не имею.

— Предлагаю выпить за Дору и за то, чтобы это расследование не стоило нам жизни.

Я поглядел на нее поверх стакана.

— Крута вы, Рита. Не очень-то церемонитесь.

— Такова уж я есть. Я ненавижу всякие недомолвки, если вы меня понимаете.

Конечно, я ее понимал. Даже слишком хорошо понимал, если учитывать то, как она смотрела. Затем я попытался перевести разговор к определенной теме. Мне просто хотелось побольше узнать об этой загадочной Доре, но Рита не стала поддерживать разговор. Она либо давала ответы в одно-два слова, либо вообще не реагировала на вопросы. Бутылку вина мы выпили. Потом Рита сменила место, сначала она села на край постели, потом откинулась назад и улеглась во всю длину.

— Вы устали? — спросил я.

— Немного. Вино вы принесли довольно крепкое.

— Оно помогает от качки.

— Надеюсь.

Мне тоже хотелось спать. Я снял ботинки, потом улегся на свое место, повернулся на спину и стал смотреть на серый потолок каюты.

— Вы спите, Джон?

— Нет.

— Тогда вы думаете?

— Верно.

До меня донесся смех.

— Могу себе представить, что вы обо мне думаете. Вы не можете составить определенного мнения, не так ли?

— Не стану возражать.

Она приподнялась и повернула голову влево. Теперь она смотрела прямо на меня.

— Скажите честно, что вам, собственно, во мне не нравится?

— В вас лично я ничего предосудительного не нахожу.

Она сняла ленту с волос и высвободила всю копну.

— Я просто думаю о том, чем вы занимаетесь. Говоря проще, ваша деятельность мне кажется несколько необычной.

— Мне надо это знать, Джон. Мне просто нужно знать, что там с этой массой, и какова тайна, связанная с прошлым Доры.

— Вы думаете о четырех женщинах?

— Да, черт побери. Они играют решающую роль. Они еще живы. И Дора, наверняка, покинула их не без причины. Если мы узнаем причину, мы сможем приблизиться к решению этой проблемы.

— Из вас бы получился сотрудник полиции.

— Спасибо, моя работа мне нравится. Ну, что вы на это скажете?

Я зевнул.

— Собственно, ничего. Я привык предоставлять событиям развиваться самим по себе.

— Гм, — произнесла Рита через некоторое время, — относитесь ли вы так же и к тем вещам, которые мы можем понять рассудком? Я имею в виду некоторые сверхъестественные события, если вы хотите такую осторожную формулировку.

— Именно это.

— Но вы знаете, что такие вещи существуют.

— На них я специализируюсь.

— Дора, наверное, это знала, Джон.

Разговор увядал на глазах. Несмотря на то, что паром беспорядочно кидало и качало, я заснул, как бы провалившись в какую-то бездонную яму. Я забыл и волны, и корабль, и эту длинную ночь.

Неожиданно все вернулось, потому что кто-то задвигался рядом и прижался ко мне. Я вновь выплыл из глубины своего сна, открыл глаза и увидел над собой лицо моей соседки.

— В чем дело, Рита?

— Мне холодно.

Я совсем проснулся, в горле у меня пересохло. Я провел рукой по ее коже.

— Неудивительно, что тебе холодно, когда на тебе так мало надето.

И вскоре мы начали раскачиваться вместе, подлаживаясь под ритм движения корабля. Можно же себя время от времени почувствовать человеком?

* * *

В Лондоне тоже была ночь. Стояла темнота, ветер немного усилился. Он поднимал в воздух тучи снежинок, пронося их над гигантским городом, над Темзой. Ночью это никому не мешало, и могло стать помехой лишь для тех, кто в это время по делам службы был в пути.

«Мы работаем в любую погоду» — вот идеальный рекламный девиз для Скотланд-Ярда. Работа действительно велась 24 часа в сутки, и не играло никакой роли, в каком отделе вы работаете.

Лаборатории тоже не пустовали. Нередко анализы или экспертизы приходилось срочно заканчивать к определенному сроку. Свет не горел только в нескольких помещениях. Там же, где хранилась масса, осталось непогашенным лишь слабое ночное освещение. Было все-таки довольно светло, и сквозь стекла шкафа проникало достаточно света, чтобы было видно сосуд с поврежденной крышкой. Масса еще не начала двигаться дальше. Пока она оставалась внутри банки и слабо отсвечивала желтовато-красным светом под скользящими по ее поверхности лучами. В этих лучах были видны небольшие пузырьки, образовавшиеся на поверхности и не скрывшиеся в глубине.

Снадобье оставалось неподвижным, но в его глубине таилась энергия, которая не собиралась успокаиваться.

Вот масса вновь пошевелилась… Сначала по ней пошли маленькие волны, которые, то возникая, то исчезая, пробегали по ее поверхности. Загадочную силу, стремящуюся наружу, невозможно было удержать. Скоро она вновь привела черное зелье в движение. Оно все пошло большими волнами и постепенно поднялось до середины поврежденной крышки. Как только масса коснулась ее внутренней стороны, та уже не смогла противостоять давлению. Она была сорвана с резьбы, и темный густой поток оказался на свободе. Освобожденная масса хлынула наружу. Ее становилось все больше. Это было совершенно непостижимо, но массы стало так много, как будто ее частички успели в считанные секунды разделиться на две, четыре и даже больше…