Пять поэм

Речь четвертая — о благожелательном отношении шаха к подданным

Ты — боец без щита. Ты — в гордыне один. Иль тебя Гуль в пустыню загнал, отчужденную душу губя? Ты — в венце золотом. Но венцы существуют ли вечно? Ты — в цвету бытия. Но припомни: оно — скоротечно. О, спешащий за теми, которым лишь в пиршествах свет, О, покорный игре бесконечно бегущих планет! Ты, отбросивший саблю, забывший о чтенье Корана,— Для чего? Лишь для чаши веселья, для винного жбана. То ты с гребнем, то с зеркалом, счастлив ты ими вполне. О ценитель кудрей, ты подобен манящей жене. Рабию ты припомни; она ведь в пустыне однажды Разлучилась с косой для собаки, понурой от жажды. [104] В стыд вгоняешь ты доблесть. Деянья твои таковы! Устыдился б деяния той сердобольной вдовы. Будешь славить себя или силой кичиться доколе? Этой сильной жены быть сильней ты, как видно, не в воле. Человеческий разум и светлая доблесть — одно. Надо всем правосудье. Всех доблестей выше оно. Не в твоем ручейке стали воды прозрачными. Стала Миловидною родинка в блеске чужого овала. Ты не злой небосвод. Лишь о благе раздумывай ты. Помни вечно о бедах, что к людям спешат с высоты. Лишь добро проявляй, отдаваясь крутящимся годам. Лишь такое имущество радует верным доходом. На себя ты не должен людскую обиду навлечь, Бойся честь обескровить и кровью людей пренебречь. Притязали иные на честь и на доблесть. Быть может, Честным двум или трем твой пример появиться поможет? Правосудье твори; бойся мощных карателей зла. Ночью ждет притеснитель: возмездья ударит стрела. Мысли зорких грозят. Все подверглись их мощному сглазу. Сглаз опасен, поверь, не простил он виновных ни разу. Могут все испытать его страшный, негаданный суд. Забывать ты не должен: ему подвергался Махмуд. [105] Сглаз людей беспорочных застигнет тебя ненароком, И увидишь, бессильный, что ты наказуешься роком. Те, что схожи с крылатыми, те, что душой в небесах,— На пути черепашьем не меньше других черепах. Пусть насилья мечом их дорога не будет задета, Иль узнаешь стрелу, что метнут они в блеске рассвета. Если ценишь владычество — ты правосудье цени! Ты на беды от гнета, что царствуют в мире, взгляни! Человек, чья душа в доме этом ко благу готова, Все свершает к ночи к устроению дома второго.

104

Рабию ты припомни; она ведь в пустыне однажды// Разлучилась с косой для собаки, понурой от жажды. — Речь идет о персонаже легенды — благочестивой женщине, по имени Рабия, которая, увидев в пустыне умирающую от жажды собаку (для мусульманина — поганое животное) отрезала свою косу, привязала к ней свою рубашку, опустила в колодец и выжатой из мокрой рубашки водой напоила собаку.

105

Сглаз опасен, поверь…// …ему подвергался Махмуд. — Полегенде, прославленный завоеватель — султан Махмуд из Газны (XI в.) во время похода в Индию заболел, так как два индийских колдуна наслали на него «порчу», «сглаз».

Повесть о старухе и султане Санджаре

Как-то шаха Санджара седая старуха одна За полу ухватила, и в гневе сказала она: «Справедливость являть, видно, властный, тебе не угодно, И обида твоя настигает меня ежегодно. Пьяный стражи начальник вбежал в наш спокойный квартал И напал на меня. Избивал он меня и топтал. И, за волосы взявши, меня он повлек от порога, И царапала щеки мне жесткая наша дорога. И обидам ужасным меня он речами подверг, Кулаками позору пред всеми очами подверг. «Прошлой ночью, — кричал он, исполненный пьяного пыла,— С кем-то тут сообща человека не ты ли убила?» Он обшарил весь дом. Беззаконье мы терпим и гнет! Где же спины людей произвол еще тягостней гнет? О напившемся страже ужели не верил ты слуху? Он и был во хмелю, потому-то избил он старуху. Те, стучащие кубками, весь твой расхитили край, И ни в чем не повинных уводят они невзначай. Тот, кто видит все это, и все же помочь нам не хочет, Тот порочит народ, но тебя ведь он тоже порочит. Я изранена вся. Еле дышит разбитая грудь. В ней дыхания нет. Но смотри, государь, не забудь: Если быть справедливым тебе в этот час неохота, Все ж получишь мой счет. Ты получишь его в день расчета. [106] Правосудья и правды я вовсе не вижу в тебе; Угнетателя подданных я ненавижу в тебе. От властителей правых поддержка приходит и сила, От тебя — только тяжесть, что всех нас к земле придавила. Разве дело хорошее — грабить несчастных сирот? Человек благородный у нищих добра не берет. На дорогах больших не воруй ты поклажу у женщин. Не бери, государь, ты последнюю пряжу у женщин. Притязаешь на шахство! Но ты не властитель, ты — раб! Лишь вредить ты умеешь, а в помощи людям ты слаб. Шах, внимательный к людям, порядок наводит в округе, И о подданном каждом он думает, словно о друге. Чтоб указом любым всех он радовал в нашем краю, Чтобы шахскою дружбою нежили душу свою. Ты всю землю встревожил! Иль я неразумно толкую? Ты живешь. Ну, а доблесть, скажи мне, явил ты какую? Стала тюрков держава лишь доблестью тюрков сильна, Правосудьем всегдашним в веках укрепилась она. Но грабеж и бесчинство ты в каждую вносишь обитель. Нет, ты больше не тюрк, ты, я вижу, индусский грабитель. Города посмотри-ка: в развалинах наша страна. Хлебопашец ограблен, оставлен тобой без зерна. Ты припомни свой рок! Приближенье кончины исчисли. Где от смерти стена? Вот на что ты направил бы мысли! Справедливость — лампада. Лампады пугается тень. Пусть же с завтрашним днем будет дружен сегодняшний день! Пусть же слово твое будет радовать старых готово! Ты же дряхлой старухи, властитель, запомнил бы слово: Обделенным судьбой никакого не делай ты зла, Чтоб их громких проклятий в тебя не попала стрела. Стрелы всюду не сыпь иль дождешься недоброго часа! Есть припасы молитв у несчастных, лишенных припаса. Чтоб раскрылась вся правда, с железом ключа ты пришел. Не за тем, чтобы правду ударить сплеча, ты пришел. Ведай, взявший венец, ты вовек не покроешься срамом, Если раны недужных ты благостным тронешь бальзамом. Пусть обычаем немощных станет тебя восхвалять, А твоим, повелитель, — ласкать их опять и опять. Береги, словно милость, возвышенных душ благостыню. Охраняя немногих, что в тихую скрылись пустыню». Что же стало с Санджаром, что встарь захватил Хорасан? Знай: не внявшему старой урок был губительный дан. [107] Где теперь правосудье? Все черным бесправьем объято. Знать, на крыльях Симурга оно улетело куда-то. [108] Стыд лазурному своду, всегда пребывавшему в зле! Вовсе чести не стало на где-то висящей земле. Слезы лей, Низами, удрученный такою бедою, Ты над сердцем их лей, что кровавою стало водою.

106

Ты получишь его в день расчета— то есть в день Страшного суда, когда все люди получат справедливое воздаяние за хорошие и дурные поступки.

107

Что же стало с Санджаром, что встарь захватил Хорасан? // Знай: не внявшему старой урок был губительный дан. — Султан Санджар сперва завоевал область Хорасан и другие края, достиг могущества, а потом потерпел поражение и попал в плен к правителю из династии Гуридов.

108

Знать, на крыльях Симурга оно улетело куда-то. — Симург— сказочная птица, которую никто никогда не видел. Правосудие улетело на крыльях Симурга — то есть исчезло бесследно.

Речь пятая — о старости

Глава содержит описание старости и ее немощей. Нужно знать цену молодости, говорит Низами, и пользоваться ею для свершения благих дел — старику они уже будут не под силу. Пока есть силы, надо трудиться, чтобы не зависеть от других и иметь свой кусок хлеба. Только труд обеспечивает честную жизнь.

Повесть о старике кирпичнике

Слабый старик лепил кирпичи для сооружения склепов на кладбище, Юноша посоветовал ему не гнуть зря спину — кусок хлеба старику всегда кто-нибудь подаст. Тот ответил: он для того только и трудится, чтобы не протягивать руку к чужому хлебу.

Речь шестая — о свойствах сотворенного

В главе говорится о бренности тела и о ценности нетленного сердца — носителя высших духовных способностей (см. сноску 75).

Сердце очищается страданиями, и потому не надо страшиться несчастий — за ними не может не прийти радость.

Повесть о собаке, охотнике и лисице

У охотника была прекрасная собака. Она пропала, и он скорбел, но не жаловался. Лисица стала издеваться над ним, а он ей ответил, что в этом мире ни горе, ни радость долго не длятся. В этот миг неожиданно прибежала пропавшая собака и схватила лису.

Речь седьмая — о превосходстве человека над животными

Мир — единое целое, где все занимает определенное место. Не может быть твари, лишенной ценности, всякая тварь — звено в сцеплении мира. Твари служат человеку, но из этого не следует, что он может считать себя свободным от обязательств по отношению к ним. Заботься о животных, говорит Низами, и они отплатят тебе добром.

Повесть о Фаридуне и газели

Царь Фаридун на охоте преследовал газель и был так пленен ее красотой, что рука его дрогнула и его стрела не попала в цель. Он разгневался, но вдруг услышал голоса стрелы и коня, возвещавшие, что ради забавы нельзя истреблять бессловесную тварь.

Речь восьмая — о сотворении мира

В этой главе речь идет об отношении человека к миру. Грех внесен в мир человеком, поэтому нельзя поддаваться его, мира, «лести», надо спокойно идти своим путем.

Повесть о воре и лисице

Вор пытался обмануть лисицу, сторожившую фруктовый сад. Ему удалось это сделать только тогда, когда он притворился спящим и так усыпил бдительность лисы.

Речь девятая — об оставлении мирских дел

В этой главе Низами говорит о том, что человек в земной жизни должен подготовить себе припас для жизни вечной. Этот припас может быть создан только трудом.

Повесть о подвижнике, нарушившем зарок

Набожный человек внезапно закутил, стал пить вино, превратился в гуляку. Он горько жаловался на судьбу, но получил указание, что должен не жаловаться, а искренне раскаяться и молить о прощении.

Речь десятая — о конце мира

Ты последний свой круг не спеши совершить, небосвод! О земля! Отдали ты беды неизбежный приход! После золота дня вечер стелит багряную ризу. То, что было вверху, неуклонно склоняется книзу. Дышат недра земли, смутный ужас во мраке храня. Будет страшно земле сотрясение Судного дня. Забушует безумье; и вот не пройдет и мгновенья,— И небесных цепей разотрет оно крепкие звенья. Вихри взвихрят весь мир, набежав из нездешних степей, И земля, обезумев, сорвется с небесных цепей. Так безумна земля (кто иначе о бешеной скажет?), Что на стане своем пояс неба мгновенно развяжет. Вечер цвет позабудет, а утренний час — аромат, Небосвод от човгана, земля от мяча отлетят. И ударит земля по лазури тяжелым ударом, Небосвод ей ответит ударом и ловким и ярым. И, пылая огнем, он ударит опять и опять, Он захочет всю землю, удар за ударом, разъять. Разорвет он свой плащ в этой смене гремящих событий, И жемчужины звезд разорвут свои светлые нити. И падет небосвод, и земные взметет он поля, И, крутясь в исступленье, поднимется кверху земля, Небосвод и подлунную люди томить перестанут, Под стопами людей все дороги пылить перестанут. Высь не будет в заботах о людях и ночью и днем, И забудет земля о безумном коварстве людском. Будет стыдно созвездьям за то, что почтительны были К малой горстке земли — к человеку, подобному пыли. Как змея, небосвод изовьется лазурным кольцом, Чтобы землю пожрать пред своим неизбежным концом. Страждет печень земли: ей безмерно наскучили люди! Да, одни только вы эту землю измучили, люди! Почему же земля в этой чаше печали лежит? Почему эта чаша, синея, о смерти твердит? Если вам не дано, в вашей скорби тревожной и бурной, Этот прах ненадежный исторгнуть из чаши лазурной,— То в потоках семи от нее вы омойте полу, Чтобы стать непричастными черным невзгодам и злу. Рвите рубище звезд вы с лазурных высот. Во мгновенье Зачеркните весь мир. Да настанет его разрушенье! И над черной землей в быстрых звездах крутящийся свод, Не промедлив, укажет великих событий приход. Для всего, что грядет, для прощений, для грозных возмездий Мы найдем указанье в круженье горящих созвездий. Если голову рубят, она отлетает, — и вот Уж готова земля в этот страшный и мрачный полет. В черной ракушке неба немало жемчужин, но скрыла Эта мгла в черном сердце грозящего нам крокодила. Злая ракушка — небо. Не радость — ее жемчуга. Звезды взор наш отводят: созвездья — лукавей врага. Посмотревший на них, как на блеск непонятного чуда, Как змея, спрячет взор за зеленую мглу изумруда. Да, прозрения мира у взора воздетого нет. Сотни раз поглядит, знанья все ж и от этого нет. Путь в неведомый край ты всегда, человек, ненавидел, Потому что глазами его — не своими ты видел. Ноги только свои утомляй ты в нелегком пути; Ведь нельзя по дорогам ногами чужими идти. Пусть высоко взойдет, сыпля золото, мощный, но хмура Будет участь его: смертный час наступил и для Гура. Не закроешь ворота на улицу смерти; нельзя Избежать ее кровли. Твоя неизбежна стезя. Пребывай в этом доме, где заперты окна и двери, Что на пользу болящим, по слову старинных поверий. Водяным колесом купол неба поднялся, [109] но ты, Тесный круг оставляя, безмерной желай высоты. Разум самый подвижный и самый пытливый и строгий Пристыжен и смущен вечной тайной безвестной дороги. Размышленья бессильны: ты зорок, внимателен будь, Разгадать попытайся для взора неведомый путь. Ты за волосом каждым другой не разглядывай волос: Все земное прими, иль разлуки послышится голос. Коль тебе благодатное в звездной завидится мгле, Станет грустно тебе оставаться на темной земле. Мир! О, глиняный холм! Где тут верность и где тут услада? И глядеть на него вожделеющим взором не надо. Для чего твой венец? Он сверкнет над поникнувшим лбом, В ярком поясе ты, но покорным ты станешь рабом. Дарование каждое тяжкие слышит укоры. Даже в сахаре яд. Посмотри, как сверкают узоры Этих зорь. Яркий пурпур — то сам полыхающий ад! Из поварни подземной на землю подняться он рад. Месяц поднял светильник, но, нищий, сверкая над миром, Не своим он, а солнечным полон украденным жиром. Влага облака, травам неся благодатный расцвет, Кровь людей разбавляя, приносит им тягостный вред. Хоть вкушают у вод утешенье спокойные души, Корабли знают беды вдали от спасительной суши. Мастерская земная великих изъянов полна. Посмотри, ведь она тяжких бед и обманов полна. На пороки свои ты не смотришь, и людям порочным Служишь зеркалом ты, перед ними поставленным, точным. Недостатки других не лови, словно зеркало. Ты Помутишься, приняв отраженных пороков черты. Что ж, доволен собой, ты своих не таишь недостатков? Лучше всем покажи, что своих не хранишь недостатков. От пороков других ты поспешно глаза отведи, На себя поглядев, от пороков своих отойди. Всюду доблести скрыты, и всюду пороков немало, Ты пороки забудь, чтоб достоинство видимо стало. Разве яркий светильник не можешь найти ты в ночи? Если сладостен день, то о вороне темном смолчи. Видя перья павлина, покрытые блеском, о строгий, Разве можно твердить про его некрасивые ноги? Перья ворона мрачны. Красив его блещущий взор. Ты о перьях забудь. На глаза погляди ты в упор.

109

Водяным колесом купол неба поднялся… — Водяное колесо— гидравлическое колесо, поднимающее воду из каналов на поля в восточных оросительных системах. Низами сравнивает его с вращающимся небосводом.

Повесть об Исе

После многих дорог, по которым скитался Иса, На базар неизвестный его привели небеса. Там собака валялась; душа уже в ней не ютилась, Как Юсуф из колодца, из мертвой она удалилась. И прохожие люди — сказанья о том говорят — Перед павшей стояли, как сумрачных коршунов ряд. Молвил кто-то: «О тлен! Удивляться, приятели, надо ль, Что в наш мозг веет мраком пред нами лежащая падаль?» И добавил другой: «Здесь не только для разума мгла, Мне глаза она жалит, и душу она мне сожгла». Каждый песню пропел все того же печального лада. Поношенье в ней было, и горечь была, и досада. Но Иса понимал, что людская толпа не права, И сказал не о мрачном — о светлом сказал он слова. И сказал он с красой сокровенной, невидимой дружен: «Эти белые зубы прекраснее светлых жемчужин». Улыбнулись прохожие: мрака распался покров,— И блеснули их зубы от света услышанных слов.

* * *

Ты других не кори и себя не считай без порока. Опусти свои очи. В злоречии много ли прока! Держишь зеркало ты, отраженье родное любя. Ты разбей это зеркало. Надо ли славить себя? Ты в наряде весеннем, стоишь ты с весельем во взоре. Как бы время тебя не заметило в этом уборе! Чтоб укрыть твой порок, чтоб от ангелов был он вдаль, Девять синих завес милосердно тебя облекли. Где в лазурном кругу утоленье найдешь и веселье? Многозвездная цепь — не твое, человек, ожерелье. Ты — не пес, не тебе предназначен ошейник Плеяд, [110] Ты — не ослик Исы, что же вьюки тебя тяготят? Небосвод — вдовий плащ; над земным он склоняется лугом. Что есть видимый мир? Это плод, пораженный недугом. Мир, со всем, что придет, и со всем, что исчезло давно,— Преходящ. Это — малое, это — пустое зерно. Горький мир ты вкушаешь, хаджа! Разве есть в нем услада? Не с тобой Низами: для меня его больше не надо.

110

Ты — не пес, не тебе предназначен ошейник Плеяд. — По представлениям астрологов, созвездие Плеяд охватывает созвездие Пса.

Речь одиннадцатая — о неверности мира

В этой главе Низами говорит о том, что чрезмерного Значения красотам и прелестям мира (тема десятой речи) придавать нельзя. Жизнь человека все равно прекратится.

Повесть о прозорливом мобеде

Некий мобед любовался весенним садом, но, увидев тот же сад осенью опустошенным, понял, что в этом мире все непрочно и тленно.

Речь двенадцатая — о прощании со стоянкой праха

В этой главе Низами говорит о том, что преодолеть соблазны этого мира может всякий, у кого есть мудрость и сила воли.

Повесть о двух поспоривших мудрецах

Два мудреца поспорили о том, кто из них более мудр. Они решили испытать друг друга. Первый поднес второму чашу со смертельным ядом. Тот выпил яд, сразу понял, из чего он состоит, и уничтожил его действие противоядием. Затем он поднес первому мудрецу цветок, над которым сперва немного пошептал. Первый мудрец так боялся чар второго, в силе которых уже убедился, что, понюхав цветок, сразу умер, хотя никакой отравы в нем не было.

Речь тринадцатая — о порицании мира

В ней говорится о золоте — кумире, влекущем к себе людей. Оно, говорит Низами, способно приносить пользу, но оно полезнее всего для тебя тогда, когда ты не берешь, а отдаешь, тратишь его.