Пять рассерженных жён
Шрифт:
— Соня, Соня, я умру, я не доживу, — сгорая от стыда, бормотал Фрол Прокофьевич.
Он был так жалок, что я остыла. Глупо кричать на того, кто не может дать достойного отпора. Никогда не любила лёгких побед.
— Хорошо, — сказала я, — говорите, чего от меня хотите, раз совести у вас нет.
Фрол Прокофьевич преисполнился благодарностью и даже попытался поцеловать мою руку. Руку я ему, конечно, не дала, а высказаться позволила.
— Сонечка, я совершил большую глупость, за которую себя казню. Когда я влез в долги, и посыпались в мой адрес угрозы, подвернулся мне нехороший
— Глядя на вас, убивец, только так и подумаешь, — вставила я.
Он понурился и продолжил:
— Этот человек и предложил мне этого, ну в общем, исполнителя. Помог на него выйти, тот и сказал, что специализируется как раз на несчастных случаях, а мне это очень подходило.
— Так свяжитесь с ним ещё раз и потребуйте ваших жён не убивать, да и меня заодно. Отмените заказ.
Фрол Прокофьевич пришёл в отчаяние. Он побледнел, потом покраснел и, задыхаясь, закричал:
— Сонечка! Как вы не поймёте, что это невозможно! Во-первых, я не знаю где его найти. Во-вторых, если я откажусь, он убьёт меня.
— По мне, так было бы и справедливо, — безжалостно заметила я.
Фрол Прокофьевич вздохнул:
— И я так считаю, но убив меня, он убьёт и жён моих. И вас. Простите меня, Сонечка, но обратно такие дела повернуть нельзя. Он убьёт и вас. Непременно убьёт, если ему не помешать.
Я похолодела.
Глава 30
Я похолодела.
Одно дело знать, что жизнь твоя была в опасности, и совсем другое услышать, что опасность эта неизбежна, потому что я понятия не имела как можно помешать киллеру, а, насколько это было очевидно, Фрол Прокофьевич рассчитывал только на меня.
— Так вы утверждаете, что отменить заказ нельзя? Я правильно поняла? — с трудом переводя дыхание, спросила я.
— Да, все, кто был «заказан», будут убиты, — признался Фрол Прокофьевич.
При этом он мужественно держался, чего нельзя сказать обо мне. Ноги мои подкосились несмотря на то, что я сидела, а поросёнок…
О, горе! Поросёнок тут же запросился наружу, причём всеми частями: и той, что уже переварилась, и той, что перевариться не успела.
— Где тут у вас туалет? — совершенно сомнамбулически поинтересовалась я.
— Туалет на улице, — озабоченно глядя на меня, сказал Фрол Прокофьевич.
Я встала и пошла.
— Сонечка, вы куда?
— На улицу.
— Я вас провожу.
Я не была этому рада, кто знает до чего дойдёт дело с этим жареным поросёнком. Говядина Мирабо тоже способна на многое, особенно в компании с сырым мясом. Не прижились и ананасы.
В общем, несмотря на опасения, я вынуждена была принять помощь Фрола Прокофьевича, поскольку совершенно не знала где искать туалет и не располагала достаточным временем на поиски.
Как меня рвало! Как рвало! Не говоря уже об остальном. А тут ещё от страха отказали ноги. В коленях обнаружилась такая дрожь.
В руках тоже. Не знаю, может и от слабости, а не только от страха. Обжорство, могу вам сказать, прекрасное средство для похудение. Особенно если оно протекает в сочетании с диетой.
Великолепное средство для похудения.
Правда и для того, чтобы испортить желудок, тоже очень приемлемое средство. Пара голодовок с последующим обжорством и язва желудка, думаю, обеспечена. А ещё говорят, что язва происходит от нервов. Чушь. Мне уже столько намотали нервов, и сотой доли сделать не могли того, что наделал этот поросёнок.— У меня не язва желудка? — спросила я, выходя из туалета и делая попытку упасть.
Фрол Прокофьевич бросился ко мне и эту попытку тут же пресёк. Я повисла на нем и простонала:
— А может уже началось?
— Что началось? — удивился он.
— Может меня уже того? — и я издала характерный звук, каким русские обычно сопровождают жест накидывания верёвки на шею. — Может меня уже начали убивать? Какой вы для меня выбрали способ?
— Вас было решено убрать самым грубым и примитивным способом — выстрелом в затылок, — успокоил меня Фрол Прокофьевич.
— Почему? — обиделась я.
— Потому, что вы не член акционерного общества, следовательно вашу смерть к нашей компании никак не отнесут.
— Это точно, выстрелом вы затылок?
— Да. К тому же вы должны умереть последней, — заверил меня Фрол Прокофьевич.
— Хоть что-то услышала для себя приятное, — с болью в желудке призналась я. — А вы уверены, что киллер не перепутает ни способ, ни очерёдность? — тревожно прислушиваясь к поросёнку, уже более озабоченно спросила я.
— Нет, ну что вы, — обиделся за киллера Фрол Прокофьевич. — Он же профессионал высокого класса. Мы что, так и будем здесь стоять под туалетом? — вдруг рассердился он. — Пойдёмте в дом.
— Вы полагаете, я могу идти?
— А что с вами?
— Этого я вам рассказывать не буду, но поверьте, мне очень плохо. Я распрямиться не могу.
— Да что же у вас, черт возьми?! — закричал Фрол Прокофьевич.
— Кажется, колики желудочного происхождения, — с перепугу призналась я.
— Этого нам только не хватало, в такой ответственный момент!
Фрол Прокофьевич, забыв, что совсем недавно всеми фибрами жаждал моей смерти, вдруг страшно разволновался из-за каких-то жалких коликов.
— Что, так плохо? — испуганно спросил он.
— О, да, — простонала я, — думаю, родовые схватки просто лёгкий массаж в сравнении с тем, что я сейчас испытываю.
Фрол Прокофьевич, услышав это, переполошился не на шутку, будто бедняга рожал и имеет полное представление об этих схватках. А может потому, что его испугала неизвестность?
— В дом, сейчас же в дом, — закричал он, подхватывая меня на руки.
— Может мне лучше обратно вернуться? — спросила я, с тоской оглядываясь на туалет.
— Нет, там вам никто не поможет, — отрезал Фрол Прокофьевич, — а в доме у сестры могут найтись необходимые лекарства.
Я не возражала и для большей надёжности обвила его шею руками. Фрол Прокофьевич, перепуганный моим состоянием, буквально побежал к дому со своей ношей (то есть со мной), но не добежал.
Он был остановлен…
О, боже!
Он был остановлен моим Астровым, откуда только черти его принесли.
Откуда? Он прочитал мою записку.
— Ха-ха! — торжествующе закричал Евгений. — Вот они, голубки!