Пятая авеню, дом один

– Так то мама!

Филипп ушел в кабинет и плотно закрыл дверь. Через пару минут он не выдержал, встал из-за стола и выглянул в гостиную:

– Лола! Уменьши, пожалуйста, звук.

– Зачем?

– Я пытаюсь работать.

– Ну и что? – зевнула она.

– Исправленный сценарий нужно сдать через четыре дня. Если я его не закончу, сорвется начало съемок.

– Тоже мне проблема, – фыркнула Лола. – Подождут. Ты – Филипп Окленд, а у них судьба такая – ждать.

– Не будут они ждать, Лола, – терпеливо объяснил Филипп. – Есть такая штука, контракт называется. Это означает быть взрослым и соблюдать обязательства, не подводить, если люди на тебя рассчитывают...

– Тогда пиши, – велела она. – Что тебе мешает?

– Ты, – не сдержался Окленд.

– Я сижу здесь и смотрю телевизор!

– Поэтому я прошу тебя – сделай потише. Я не могу сосредоточиться!

– Почему я должна прекращать делать то, что я делаю, чтобы ты мог заниматься тем, чем хочешь?

– Тем, чем должен, – поправил Филипп.

– Если тебе не хочется что-то делать или стало неинтересно, не надо себя заставлять, – изрекла Лола.

– Мне нужно, чтобы ты выключила телевизор. Или по крайней мере приглуши звук.

– Ну что ты ко мне пристал со своим телевизором?

Филипп сдался и закрыл дверь. Тут же открыл снова.

– У тебя тоже есть работа. Не хочешь сходить в библиотеку?

– Я только что сделала маникюр! И педикюр. – Лола вытянула ножку и пошевелила пальцами, чтобы Филипп полюбовался. – Правда, прелесть? – спросила она капризным голоском маленькой девочки.

Филипп вернулся за свой стол. Телевизор, казалось, работал прямо над ухом. Окленд схватился за голову: как, черт побери, вышло, что Лола водворилась в его квартире, подчинила себе его жизнь, а теперь еще и не дает работать? Ванная завалена ее косметикой. Лола никогда не надевает колпачок на тюбик зубной пасты, не покупает туалетную бумагу. Если пипифакс заканчивается, она пользуется бумажными полотенцами, укоризненно глядя на Филиппа, словно он нарочно усложняет ей жизнь. Каждый день у нее превращается в бесконечную оргию баловства собственной особы: запись к парикмахеру, к массажисту, на тренировки по непонятным азиатским боевым искусствам. Лола объяснила, что это часть подготовки к некоему грядущему великому событию, которое радикально изменит ее жизнь, и ей важно постоянно быть готовой, чтобы хоть сейчас в кадр. А у Окленда не хватало силы духа спровадить ее домой.

– Лола, телевизор ты можешь смотреть и у себя.

– Но твоя квартира гораздо прикольнее моей!

– Ты живешь намного лучше большинства ровесников, – повысил голос Филипп. – Многие вынуждены довольствоваться пригородами Бруклина или Нью-Джерси и каждый день пересекать реку на пароме.

– Чего-о? Я, что ли, в этом виновата? Еще скажи, они из-за меня так живут! При чем тут я? Ерунда какая!

Окленд пытался объяснить ей, что порядочному человеку полагается испытывать чувство неловкости при виде трудностей своего ближнего; это называется «иметь совесть». Однако под давлением Лолы ему пришлось признать, что угрызения совести – удел его поколения. Лола, по ее собственным словам, была дитятей осознанного выбора: родители сами решали, заводить ребенка или нет. Люди старшего поколения, как мать Окленда, такого выбора не имели и вбивали в своих отпрысков чувство вины за то, что те незвано-непрошено явились в этот мир. Можно подумать, дети от сырости заводятся!

Спорить с Лолой было все равно что дискутировать с существом с другой планеты.

Окленд поднялся, открыл дверь и крикнул:

– Лола!

– Слушай, разберись с собой, наконец! – возмутилась она. – Я ничего не сделала! У тебя плохое настроение, потому что сценарий не пишется? Ну так иди и срывайся на ком хочешь, а я не собираюсь терпеть такое отношение! – Лола вскочила.

– Куда ты? – спросил Филипп.

– Отсюда подальше.

– Ну и прекрасно, – сказал он и закрыл дверь. Однако угрызения совести не заставили себя ждать. Лола и вправду не сделала ничего плохого, а почему у него плохое настроение, Окленд не мог понять.

Он открыл дверь. Лола невозмутимо нашаривала ступнями модные балетки на плоской подошве.

– Ты можешь остаться.

– Нет уж, я пойду, – сказала она.

– Когда вернешься?

– Понятия не имею, – бросила Лола и хлопнула дверью.

В лифте она проверила свою страницу в Facebook, куда, как и следовало ожидать, недавно наведывался Тайер Кор. Он регулярно оставлял сообщения, хотя Лола отвечала редко. Прочитав ее анкету, он узнал, что Лола родом из Атланты, а посмотрев фотографии, справедливо решил, что она заядлая тусовщица. «Привет, южанка, – писал он. – Давай дружить близко-близко».

«Зачем оно мне надо?» – отвечала Лола.

«Затем, что ты от меня без ума, – писал Тайер Кор. – На мне девчонки просто виснут».

«ТЯП», – набирала Лола, что означало «Так я и поверила».

Сейчас ей пришло в голову поймать Тайера Кора на слове. Лучший способ отомстить мужчине – заставить его ревновать, хотя Филипп вряд ли сочтет рыжего ботана опасным соперником. Однако Тайер молод, интересен и лучше, чем ничего. «Чем занимаешься?» – набрала она.

Ответ пришел немедленно: «Низвожу богатеньких».

«Давай пересечемся», – написала Лола и тут же получила адрес.

Тайер жил на пересечении авеню Си и Тринадцатой улицы, в малоэтажном кирпичном здании с грязным китайским ресторанчиком на первом этаже. В тесном, как гроб, лифте Лола поднялась на третий этаж. Коридор был выложен большими квадратами коричневого линолеума. В конце короткого коридора на секунду приоткрылась дверь, и небритый детина в покрытой пятнами майке-алкоголичке хмуро глянул на визитершу.

Открылась другая дверь, из которой высунулась прыщавая мальчишечья физиономия.

– Ты к Тайеру? – спросил юнец.

– Да, – ответила Лола. – А чего он высматривает? – Она кивнула в сторону двери недовольного жизнью соседа.

– А, не обращай внимания, он наркоман. Наверное, его ломает, а дилер опаздывает, – подробно объяснял пацан, явно гордясь своей осведомленностью. – Я Джош, мы с Тайером соседи. Заходи.

Квартира превзошла худшие ожидания Лолы. Доска на двух пластмассовых ящиках заменяла кофейный столик. В углу был брошен матрац с простынями цвета баклажана, едва видневшимися из-под наваленной сверху груды одежды. На кухонном столе, условно делившем комнату на кухонную зону и гостиную, громоздились коробки из-под пиццы, китайской еды, пакеты из-под чипсов, кальян для марихуаны, грязные очки и бутылка водки. В комнате пахло грязными носками и марихуаной.

– Ты новая подружка Тайера? – спросил Джош.

– Как это тебе в голову пришло?

– А Кор окучивает сразу трех-четырех. Я уже давно со счета сбился. Шустрый он. – Джон постучал в хлипкую дверь в фанерной перегородке: – Тай!

– Какого хрена тебе надо? – послышалось из-за стенки.

– Тайер – серьезный писатель, – заявил Джош. – Занят, наверное.

– Ну, тогда я пошла, – громко сказала Лола.

Дверь сразу открылась, и вышел Тайер Кор собственной персоной. Он оказался выше, чем запомнила Лола, – минимум шесть футов два дюйма, в полосатых штанах, шлепанцах и рваной розовой рубашке Lacoste. Бедненько, но чистенько, с неприязнью подумала Лола.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – отозвалась она.

– Я сказал Лоле, что ты писатель. Он писатель, – повторил Джош, повернувшись к гостье.

– В смысле?

– Получаю деньги за то, что пишу всякое дерьмо, – ухмыльнулся Тайер.

– Его печатают, – похвастался Джош.

– Ты написал книгу? – удивилась Лола.

– Джош, ты кретин.

– Он пишет для Snarker, – гордо сказал Джош.

– Дай мне твоего плана, Джош, – неожиданно попросил Тайер.

– Там почти не осталось, – вспылил Джош.