Пятая труба; Тень власти

— Прошу извинить меня, но подумали ли вы о том, что может произойти, если ваши сведения о силах неприятеля неверны? Что, если эти силы гораздо больше? Извините меня, но мне кажется довольно рискованным пускаться в дело, не имея более надёжных сведений и не подготовившись как следует.

Ван Шюйтена-то как раз мне и не хотелось видеть.

— Разве я когда-нибудь предлагал вам, мин хер ван Шюйтен, хорошенько подумать, прежде чем вы будете варить ваше пиво? — резко спросил я. — Нет? Ну, в таком случае предоставим каждому заниматься своим делом. Моё дело — война.

Всё удалось блестяще и именно так, как я и предполагал. Был только один критический момент, когда дело могло кончиться очень плохо. Произошло это так: с половиной своего отряда я поместился за изгибом дороги, перед входом в лес. Капитан Брандт был поставлен в засаде сзади меня, и ему было приказано атаковать неприятельский арьергард. Добровольцев я взял с собой: с одной стороны, для того, чтобы своим присутствием внушить им больше мужества, а с другой — чтобы не могли говорить, что я подверг их опасности.

Услышав топот лошадей за лесом, я дал знак, и мы бросились на них, как сокол на свою добычу. Первые ряды мы прорвали, почти не встретив сопротивления, ибо они никак не ожидали нападения. Правда, у них были разведчики, но они выслали их слишком далеко вперёд, так что они даже не видели, как мы прибыли к лесу. Покатость дороги ещё более усилила стремительность нашего нападения. Мы быстро пробились вперёд и скоро оказались у обозов, которые неприятель, по своим соображениям, поместил перед своим центром. Здесь-то мы и встретились с главными неприятельскими силами. Они значительно превосходили нас численностью, и добровольцы, в головах которых крепко засели слова ван Шюйтена, бросились бежать.

На самом деле никакой опасности не было, ибо я знал, что делаю. Хотя перед нами и появились сомкнутые ряды, но я знал, что беспорядок уже внесён в них, к тому же Брандт теснил их сзади. Ещё минута, и мы пробились бы сквозь них. Но добровольцы, увидев перед собой врага, вообразили, что он в бесчисленном количестве, как и предсказывал ван Шюйтен, и заколебались. Тщетно старался я ободрить их и двинуть вперёд. Они бросились назад, и мы оказались между неприятельскими силами и обозами, где нельзя было ни двигаться на наших конях, ни даже взмахнуть как следует рукой. Неприятельские офицеры быстро сообразили выгоды своего положения, и в одну минуту мы были окружены со всех сторон. Через минуту-другую произошла бы паника, и большая часть из нас была бы изрублена в куски.

Впрочем, я не преминул принять свои меры предосторожности. На полпути между моими силами и лесом я поставил свою старую гвардию и некоторых ветеранов Брандта.

В воздухе стоял лёгкий туман, который скрывал диспозицию моих войск. Начальство над этим отрядом я вручил ван Стерку, приказав ему спешить к нам на помощь, когда, по его мнению, это будет нужно. Это был день испытания ван Стерка, и он выдержал это испытание. Как раз в самый критический момент он ударил во фланг неприятеля с громким, хорошо знакомым мне криком: «Вперёд, за дона Хаима де Хорквера!»

Казалось, это старое имя имеет какую-то возбуждающую силу. Неприятель заколебался и ослабил напор на нас. Мне только это и нужно было, чтобы получить некоторое свободное пространство. Я сбросил одного-двух ближайших ко мне всадников и пустил лошадь в самую свалку. Крик раздался ещё раз, и это решило участь сражения. Неприятели — большей частью итальянцы и валлонцы — все полегли здесь костьми. Задние ряды бросились бежать в лес, а середина отряда, зажатая между мной и отрядом ван Стерка, сдалась. Тщетно офицеры кричали на них: только арьергарду удалось пробиться сквозь отряд Брандта. Как я потом узнал, это были каталонцы, а они не охотники сдаваться.

Ван Стерк, весь в крови, подъехал ко мне и салютовал мне.

— Прошу извинить, если мы опоздали. На дороге стоял туман, и мы не могли видеть ясно, что происходит.

— Вы прибыли как раз вовремя, и я выражаю вам свою благодарность.

Я приказал войскам выстроиться. Наши потери были значительны, хотя у неприятеля они были ещё больше. Больше всего досталось добровольцам, но тут уж они сами были виноваты.

— Жаль, что пришлось потерять столько народу, — сказал я им. — Но в этом вы сами виноваты. Когда вам придётся в следующий раз выступать со мной, верьте больше мне, а не предсказаниям ван Шюйтена.

Они поняли меня и повесили головы.

Через три часа мы были уже в Гуде. С пленниками и добычей мы привезли и убитых: вместо радости получилась печаль.

8 апреля.

Проходя сегодня по городским стенам, я увидел ван Стерка, который грустно стоял на своём посту возле парапета. Перед ним виднелись крыши домов, залитые солнцем. Кое-где вырывался блестящий шпиль колокольни. В то тихое чудное утро город предстал во всей своей красе. Солнечный свет заволакивал даль, отчего город казался как будто на облаках. Но ван Стерк, очевидно, не мог оценить этого прекрасного зрелища: лицо его было сумрачно, а губы плотно сжаты.

— Вы, кажется, не очень-то любуетесь этим дивным утром, ван Стерк, — произнёс я.

Он вздрогнул:

— Извините. Я не заметил вашего прихода. Не всё же быть весёлым.

Когда человек молод, да ещё влюблён, то не очень трудно заставить его разговориться. Через минуту он уже рассказал мне всё, что, впрочем, я уже знал.

— Она отказала ван Шюйтену дважды, — продолжал он, — и теперь её отец держит её взаперти в её комнате, голодом заставляя её смириться. Так мне рассказывала их служанка. Подумайте только! Каждый может жениться на девушке, если она не выдержит такой пытки! Как только вспомню об этом ван Шюйтене…

И он заскрипел зубами.

Теперь пришло время действовать мне. Было бы жаль, если б в день обручения фру Марта выглядела бледной и исхудавшей! Ван Стерк был молод, его руки не осквернены, и было бы жаль, если б он выпачкал их о такое животное, как этот ван Шюйтен. Поэтому я пригласил его к себе в кабинет и поздравил с производством в офицеры.

— Я обещал вашей матери сделать это для неё, — перебил я его горячее выражение благодарности. — Она также кое-что сделала для меня.

Он взглянул на меня с изумлением:

— Она никогда не говорила мне об этом.

— Не пришло ещё для этого время. Идите, наденьте ваше самое лучшее одеяние и отправляйтесь к ван Гирту просить руки его дочери. Скажите, что я вам это посоветовал. Потом приходите обратно и расскажите о результатах вашего сватовства.

Когда он ушёл, я подошёл к окну и долго стоял около него, как я делал раньше, ещё в Гертруденберге. С тех пор я отвык от этого: слишком много было связано с ним воспоминаний — радостных, печальных и страшных.