Пятиозерье

— Вы знаете, что Галина Андреевна заболела. Серьезно заболела. И, возможно, надолго. Я предлагаю вам временно, до ее выздоровления, занять место старшей вожатой.

«Значит, и.о., — подумала Астраханцева. — Ответственность полная, перспективы неясные...»

— Сами понимаете, что оформить вам ставку я не могу, но у вас появляется отличный шанс показать, что вы готовы к такой работе и к такому уровню ответственности, и, возможно, при благоприятных обстоятельствах...

Окончание фразы не прозвучало, предоставляя Ленке самой додумывать, при каких таких обстоятельствах сможет хлынуть на нее поток неясных пока благ.

В одном Горловой не лгал — должность старшей вожатой давала весьма интересные перспективы, не зависящие от нищенского оклада, но это все бывало до начала сезона, когда решалось, кто и сколько получит льготных путевок (а пристроить в лагерь чадо за полную цену стоило теперь очень даже немало).

Летом же старшая вожатая была рабочей лошадкой, отрабатывающей свой кусок весеннего пирога.

— Я боюсь, что не смогу заменить Галину Алексеевну — просто не справлюсь. Да и кроме отряда, на мне еще висит литературный кружок...

— Ну зачем же прибедняться, Елена Алексеевна! Человек вы энергичный и опытный, с высшим педагогическим, не первый раз выезжаете... Пора вам готовиться к переходу на более высокую ступень. На отряде у вас ведь две вожатых? Вы же сами оформили два дня назад вашу подругу?

Ленка неохотно кивнула. Действительно, она предложила Масику отдохнуть тут от передряг и немного подработать, и та согласилась.

— Ну вот видите! — с воодушевлением продолжил Горловой. — Алина, по-моему, девушка ответственная и созрела для должности воспитателя, — пусть попробует свои силы. А литературным кружком отлично может руководить Светлана Игоревна, тем более что и сейчас вы работаете там фактически вдвоем...

«Время на раздумья просить бесполезно, — поняла Астраханцева, — не даст он никакого времени... Тащить лагерь в одиночку начальник не хочет, не может и не умеет...»

— Нет, Вадим Васильевич, по-моему, вы меня переоцениваете. И я вынуждена отказаться от вашего предложения, — сказала она твердо.

«Это, надо понимать, до сих пор был пряник, — подумала Ленка. — Черствый, обкусанный и обслюнявленный... А другого у него нет... Но должен появиться и кнут, обязательно должен, потому что никто в здравом уме и твердой памяти не согласится променять ответственность за тридцать непредсказуемых, лезущих во все щели и закоулки деток, на то же самое, но за без малого четыреста душ...»

Кнут не заставил себя ждать.

— Должен вам сказать, Елена Алексеевна, что в последнее время появились некоторые претензии в ваш адрес. — Горловой посмотрел на нее доброжелательно, даже сочувственно, давая понять, что стоит ей согласиться, и все смехотворные, не заслуживающие упоминания попреки развеются как дым.

Но у Ленки выдался сегодня неудачный день, никак не годящийся для таких к ней подходов.

— Это кто же и какие претензии мне предъявляет? — зло процедила она, тяжело уставившись на Горлового.

Она знала эту особенность своих глаз, хотя и редко ею пользовалась. Когда Ленка прекращала говорить и улыбаться, когда ее лицо неподвижно застывало, мало кто мог спокойно перенести этот давящий взгляд исподлобья...

Горловой не выдержал дуэль взглядов и стал изучать листы настольного календаря, медленно их перелистывая, будто заносил туда изо дня в день летопись прегрешений воспитателя четвертого отряда Астраханцевой Е.А.

— Ну-у... — Начальник сделал многозначительную паузу. — Разные разговоры ходят по лагерю...

Он явно не хотел развивать скользкую тему и выяснять отношения.

Кнут, как и пряник, лучше показывать издали.

— Какие разговоры? — жестко, в лоб, спросила Астраханцева.

— Ну, к примеру, про ваши вечерние посиделки. — Горловой принял, наконец, вызов. — Я все понимаю: вожатые и воспитатели в основном люди молодые... Но дети! Мальчики и девочки из старших отрядов, которые у вас там порой бывают. И спиртные напитки, которые, я точно знаю, вы там употребляете...

Ленка молча ждала продолжения. И он продолжил — начав, останавливаться уже не стоило:

— И не только спиртные напитки. Одна из наших воспитательниц слышала разговор между детьми: «Вчера у Рыжей опять косяка забивали...» Как вы считаете, что могут подумать родители о таких слухах ?

«Все-таки „слухи“, а не „факты“, — подумала Ленка. — Неужели еще надеется повернуть разговор обратно?.. Ну сейчас я удивлю его до невозможности... или не удивлю и он все знает?..»

— Интересно, а что могут подумать те же родители о таких фактах ? — спросила Астраханцева ядовито-ласковым голоском.

Она засунула два пальца в нагрудный карман блузки, медленно вынула фотографию (попалась старая, черно-белая) и положила на стол перед Горловым. Потом еще одну, столь же медленно. Затем рывком выхватила оставшиеся три и звучно шлепнула на полированную поверхность — четыре туза и джокер, такое не бьется...

Судя по лицу Горлового, он все же не знал. На снимках была СВ и какие-то другие, незнакомые Ленке мужчины и женщины. А еще дети. Мальчики. Исключительно мальчики. Пионеры. Именно пионеры — в руках горны и барабаны, на шеях повязаны красные галстуки, на головы надеты отглаженные пилотки; а больше ничего из одежды на детях не оказалось...

Ретроспекция. СВ, 1979 год

Олегу исполнялось четырнадцать осенью. Мальчик был красив: рослый, статный, густые русые кудри, ни малейшего следа юношеских угрей на гладкой коже. Мальчик превращался в мужчину — по крайней мере, влюбился он в девятнадцатилетнюю вожатую Галину Андреевну не детской смешной любовью...

Олежка не мог, просто по возрасту никак не мог быть там, в полутемной комнате с наваленными в углу гнилыми матрасами.

Но Гале Савич, когда она видела, как у мальчика при разговоре с ней под тонкой тканью треников растет и подергивается упругий холмик, казалось: был! Был! Может, стоял в углу и лишь смотрел, но был!

Она играла с ним расчетливо, доводя желание мальчишки до высшей точки, за последние годы Галя в совершенстве освоила эти игры. Она улыбалась ему. Улыбаться ей пришлось научиться заново, у зеркала. Улыбалась, хотя с трудом сдерживала позывы к рвоте — при виде таких мальчиков она всегда почему-то ощущала удушливый запах влажного гнилого поролона... Маскирующая тошноту улыбка обещала многое...