Пятнадцать ножевых 2

— И всё? — удивился Давид. Выражение лица у него было как у того комика, который спрашивал «А что, так можно было?».

— Конечно. Чем меньше подробностей, тем лучше. Придраться не к чему. Но на словах я Клочкову сказал, что да, кино смотрели. «Апокалипсис сегодня», «Рокки» и «Челюсти». Дай открывашку, на кухне в среднем ящике, — я достал из атташе-кейса пиво. — Смотри, раз ты народ привел, на тебе теперь задача всех обзвонить, переговорить и согласовать. Чтобы в случае расспросов все говорили одинаково. Сам понимаешь, в институте не удержится никто, если дело запустят.

— А что сделаешь, — Ашхацава тяжело вздохнул и глотнул пиво из горлышка. — Понимаю, что накосячил. Обзвоню сейчас всех, конечно же. И какая же сука сдала нас?

— Может просто бла-бла неосторожное, девки трепались в женском туалете, препод услышала... Или точно под дверью дежурила.

— Ну я им! — «князь» сжал кулаки.

Я не стал говорить Давиду, что кляуза на меня одного. Пусть постарается, в следующий раз головой думать будет, а не чем обычно. Впрочем, хрена с два им, а не следующий раз. Такой хоккей нам не нужен. Я из своей квартиры проходной двор устраивать не планирую. В пешее путешествие по известному адресу идут все без исключения. Нет, исключение есть. Для лучших друзей и любимых женщин.

Что-то я завелся. Понятно, что ступил, мозги на гулянке порастерял. Всё равно это уже случилось. Так что переживать? Будут проблемы — постараюсь решить. А прошлое изменить уже не получится. В следующий раз тоже головой думать буду. Вот как про гражданку Пилипчук. Хочется кляузнице что-нибудь такое сотворить, чтобы навсегда варежку прикрыла.

* * *

Хорошо быть кисою. Кузька так и не проснулся, ему пофиг было перемещение на какую-то ветошь в картонную коробку из-под обуви, в которой его и сюда привезли, и транспортировка этой тары в авоське в метро. Открыв дома крышку, я даже побеспокоился, не случилось ли чего с мохнатым товарищем, но тот вдруг широко распахнул глаза, потянулся и мяукнул. «Жрать давай, чего вылупился?» — послал он мне мощный телепатический сигнал, подкрепляемый весьма требовательными воплями.

— Молчи уже, гад, — шикнул я на него, — а то Пилипчук еще жалобу напишет, что я над животными издеваюсь. Сырок будешь? Соглашайся, у меня всё равно больше ни хрена нет.

Давид его голодом морил, что ли? Да нет же, пузо барабаном было, налопался. Куда в него влезла половинка стограммового сырка за четырнадцать копеек, я не знаю. Глядя на чавкающую и сурово урчащую животину, я и сам подумал, что неплохо бы перекусить, а то абхазский князь ни хрена не предложил. А после пива меня на еду пробивает очень сильно. Но готовить не хочется ни грамма. Разленился я на цековских харчах, всё готовенькое и на выбор. На обратном пути один раз всего в вагон-ресторан сходили за полтора дня.

Решено, позвоню Елене, пусть мечет мамину еду на стол, выезжаю. Вещи потом разберу, ничего с ними не случится, не протухнут. Блин, монтажники придут телефон устанавливать только на следующей неделе. Придется обуваться и снова идти на улицу.

Хочешь рассмешить бога — поделись с ним своими планами. Лена сняла трубку, будто ждала у телефона.

— Слушай, хорошо, что ты позвонил. А я хотела записку тебе писать. Мне бежать надо! — выпалила в трубку Томилина.

— А что случилось? — спросил я. — Это связано с твоим серьезным разговором?

— Нет, просто у Нади Бибиковой, ну ты должен помнить ее, она у меня в гостях была, свекровь, Анна Семеновна, заболела, в больницу положили. Муж ее, Володя, в командировке, а с девочкой ее посидеть надо, четыре годика всего, я оттуда на работу сразу завтра...

К концу рассказа я уже слабо понимал перипетии страданий четырехлетней свекрови, которая уехала в командировку. Зато до меня дошло то обстоятельство, что покушать на халяву не получится. А разговор про что-то важное Лена перенесла на завтра. Точно не про беременность. Ближе к платью, скорее всего. Пойду в магазин, куплю хлеба, кефира, колбасы и прочих стратегически важных в жизни каждого холостяка продуктов. И еще всем назло пачку пельменей, сварю, съем единолично.

* * *

— Панов, что ты думаешь насчет Жигулей?

— Ты про пивбар? После работы можно съездить, креветочек поесть. Я «за».

— Дурак, про машину.

Я страдальчески посмотрел в потолок, потом на Лебензона, который на врачебной конференции разносил шестую бригаду за пропущенный инфаркт. Потому что по рекомендации скорой клиент побрел в поликлинику, где чуть не окочурился, сидя в очереди к терапевту. Главврач метал громы и молнии не только на проштрафившихся врачей, но и на весь коллектив в целом. На его лице застыла кислое выражение, будто съел сразу пару лимонов. Физиономия Ароныча сильно диссонировала с жизнерадостным настроем Томилиной, которая для галочки задала мне вопросы про каникулы и тут же начала на ухо рассказывать про знакомого, который продает вазовскую трешку.

— Ты же сам мне советовал купить машину!

— Советовал, — послушно согласился я.

— У моей подружки отец продает годовалую.

— А права у тебя есть? Курсы не две недели, побольше.

— Есть, сдала... с третьего раза... два года назад еще.

— Родителям что скажешь? Машину не спрячешь в книжку.

— Заняла.

— У кого?

Тут-то Томилина и задумалась. Да, тяжело легализовать «бриллиантовые» деньги в Союзе при зарплате в сто пятьдесят деревянных в месяц... В будущем как? Сказал, мол кредит в банке — и все, вопросов ни у кого нет. Только повсеместное сочувствие — такую кабалу на себя повесил. А сейчас?

— Надо подумать, — Лена озабоченно закусила губу.

— Ты у Харченко в больнице была? — отвлек я девушку от тяжелых автомобильных дум.

— Была. Прооперировали, рана хорошо заживает. Но ему еще лежать и лежать. Вроде в аварии его не виноватят — мигалка и сирена были включены.

— Сирена не была.

— А свидетели «вспомнили», — Лена пожала плечами. — Нам временного водителя дают сегодня. Какого-то Фролова.

— Ну дают и дают, — вслед за всеми я поднялся, но был остановлен Лебензоном. — А вас, Панов, я попрошу остаться!

Надо было видеть лица коллег. В меня опять попала пуля «дум-дум» и мои ошметки разлетелись по всему конференц-залу.

К моему удивлению, никакого разноса не было — Ароныч даже предложил мне кофе из своего термоса:

— Андрей, я знаю... — тут Лебензон замялся, отхлебнул из кружки ароматного напитка. — У вас там, — последовал кивок в сторону потолка, — есть высокопоставленные покровители.

Я поперхнулся кофе, но промолчал. Посмотрим, к чему это все идет.

— С моим, точнее с нашим коллегой случилась неприятная история...

Заведующий подстанцией прям весь сморщился. Подъехала новая порция лимонов. А вслед за ней история про Каверина. Николая Михайловича — главврача всей столичной скорой помощи. Который реорганизовал всю службу, сделал кучу полезных нововведений и все, что у нас есть — мы обязаны ему лично. И вот с этим Кавериным случилась типичная история. В ходе реформ Николай Михайлович нажил кучу врагов в медицинских кругах. За что получил донос в прокуратуру, мол главврач самым беспардонным образом берет взятки со всех подряд, начиная от подчиненных и кончая пациентами. Появление этого разоблачительного документа было продиктовано, конечно же, отнюдь не трогательной заботой о моральной чистоте скоропомощных рядов. Цели доносчиков были более прагматичны — убрать неудобного Каверина, посадить на его место блатного сыночка замминистра.