Пыль моря

Мишка продолжал жить в доме семейства Дау. Тин-линь похлопотал чтобы его не перегружали работой. Больше времени оставалось на совместные прогулки и охоту.

Жил он в новой каморке в отдалении от дома. Было холодно, всё время топил убогую печь. Тепла надолго не давала, уже к середине ночи вода замерзала в кружке. В особо ветреные ночи приходилось топить и среди ночи.

За это время он не так уж много раз подучал ударов палкой, и не успел озлобиться окончательно. Тин-линь часто забирал его в свои походы в окрестные леса. То на конях, то на лыжах, они на несколько дней забирались в трущобы, ночуя в деревеньках или в наскоро построенных балаганах.

Мишка всё ближе сходился с хозяином, не переставая удивляться такому сближению. Что в нём искал молодой китаец? Мишка чувствовал, что здесь кроется какая-то тайна, но раньше времени опасался заводить разговор. Ждал, что Тин-линь сам откроется, – тогда всё станет ясно.

Местный язык не казался уже таким мучительным. Свободно и легко говорил, хотя китайцы иногда и посмеивались над его говором. Работники уважали пленного, относились мягко и с пониманием. Любили слушать рассказы про Русь, одобрительно цокали языками и качали головами, слушая диковинные байки.

Старшие братья старались не замечать Мишку, но не упускали случая выказать своё презрение.

«Ишь ироды, нехристи! – думал часто Мишка, – Перед начальством да маньчжурами сами гнут спину и заискивают, а тут хозяевами ходят! Из кожи вылезть готовы от спесивости. У-у-у, басурманы!»

Одна Сяоли, как и её младший брат, относилась к нему приветливо и даже ласково. Она изредка появлялась в доме своего отца. Появление её носилок всегда вызывало оживление и суету. Заискивали и старались угодить и предупредить любое желание. Даже отец не позволял себе лишнего слова. Зато дед в эти посещения был весел и просто болтлив. Глазки едва светились сквозь узенькие щёлочки век, и радостная улыбка не сходила с розового лица.

– Смотри, Мишка, – таинственно шептал не раз Тин-линь, – опутает тебя сестра. Тогда всем худо будет. Дархань не потерпит такого.

– Да что ж я? Я ничего не знаю. Мне ли думать об этом?

Однако такие намёки беспокоили его и волновали. Сяоли была красива и миловидна, не в пример большинству женщин. В свои двадцать шесть лет казалась очень молодой и цветущей. Вкус в одежде был безупречен. Большого разнообразия в одежде китаянок не замечалось, но красавица выбирала для себя самое подходящее.

Халаты, отороченные дорогими мехами, поражали красками и изяществом. Чуть капризные губы вечно были чем-то слегка недовольны. Она привыкла к вниманию, и, не любя Дарханя, вертела им как хотела. Будучи просто наложницей, она добилась того, что ей постоянно выказывали знаки внимания высокие чины. Та не оставалась безучастной к таким знакам. Дархань мучился страхами и ревностью. Перечить начальству он не смел, а страсть его не утихала. Сяоли умело поддерживала это состояние и выторговала для своей семьи немалые льготы и выгоды.

Как и следовало ожидать, Дархань стал заместителем начальника гарнизона – фудутуном, и стал значительной фигурой в городе. Часто и надолго отлучаясь по делам службы, он содержал людей, следящих за Сяоли. Той приходилось изощряться, чтобы в нужное время ускользать от слежки.

Последнее время Сяоли часто уединялись с Тин-линем. Она жаловалась на скуку и Дарханя.

– Дорогой братец. Как всё надоело! Этот Дархань стал просто невыносим. Сплошные подозрения и слежка. А я всё боюсь и дрожу при одной мысли, что может произойти, если сыщики наплетут ему на меня.

– Что же делать, Сяоли? Мы не властны решать свою судьбу. Значит, на роду нам так небо повелело. Только и остаётся, что терпеть.

– Будь я мужчиной! – мечтательно протянула она.

– И мужчинам не очень сладко. Ведь китайцы мы.

– И всё же лучше. Сам подумай. Если что случится со мной, куда я денусь? Отец и тот отвернётся от меня. Сейчас такой ласковый и внимательный, знает, что нет выгоды со мной ссориться. Противно!

– Тише! Не услышал бы кто.

– И то верно. Но, знаешь, брат, мне часто приходит в голову страшные мысли. Хочется всё бросить и сделать что-то страшное, но необычное. Знаю, что потом мне не жить, но это так волнующе...

– Это от дедушки у нас. Меня тоже такие мысли посещают. В такие минуты вспоминаются рассказы о юге. Там дерутся с Цинами, а здесь всё заглохло. И надолго, видимо.

– Да, ты прав. Там что-то творится, но трудно разузнать подробности. Маньчжуры строго за этим наблюдают.

– Дархань, наверное, рассказывает что-нибудь?

– Бывает иногда, но сам потом пугается и грозит страшными карами. А я притворяюсь дурочкой. Да и трудно понять, что там такое. То Чжаны берут верх, то маньчжуры. Но, во всяком случае Дархань уверен в скорой и окончательной победе.

– Не может того быть! Дедушка не верит в это. Не может такой большой народ смириться кучке завоевателей.

– Милый дедушка сколько лет так говорит, а дела становятся всё хуже. Народ сломлен и запуган. Маньчжуры знают своё дело.

– Знали бы они это дело, если б наши же ваны не изменили. В этом всё дело! Проклятые изменники!

– Тин-линь, всё много сложнее. Ты внимательней слушай дедушку. Он не только мечтает, но и дело иногда говорит, а ты по молодости не улавливаешь главного.

– Да сколько же быть молодым?

– Чем дольше, тем лучше. Радуйся, что до старости далеко.

– Так не упрекай в этом!

– Не огорчайся, дорогой, это я от любви к тебе. Ты, да дедушка, и остались у меня. Да и мы у него тоже. Остальные только родственники – и больше ничего. Их надо уважать и почитать, но любить не обязательно. Но говорить об этом равносильно смерти. Так что держись.

– Страшно ты говоришь, но я с тобой не могу не согласиться. К великому сожалению.

– Очень правильно ты заметил, брат, – ответила Сяоли и опустила ресницы, теребя поясок. Затем вдруг, словно встрепенувшись, спросила:

– А что у тебя с твоим пленником? Чудной он какой-то. Громадный, и словно острый.

– Сам ещё точно не могу определить. Тянет меня сила неодолимая к нему. Дикое буйство в нём меня околдовало. Неуёмная жажда жизни.

– А что ж он теперь, смирился?

– Трудно сказать, но думаю, что нет. Да и меня он уважает, как я надеюсь. Чутьём чувствую. Надёжный человек. И хотелось мне иметь у себя преданного по-настоящему человека. На своих трудно положиться.

– Ты не прав. Своих тоже много преданных, но найти их труднее. Каждый скрывает свои мысли.