Пыль всех дорог
Шрифт:
Ковалев встрепенулся. Если это так…
«Так!» — подтвердила маленькая испуганная девочка, скрывающаяся за плотными шторами в уголках неземных глаз. Девочка, которую, кажется, видел один Ковалев, и она действительно очень боится. Может быть, Путешественник по имени Берт-Таи ошибся, и у нее нет шансов остаться в живых даже после того, как морф закроет доступ в реальность?..
— Ты не можешь уйти с нами? — с сомнением в голосе спросила Скворцова.
— Нет… В одном мире не должно быть две меня. Одна взрослая, другая… пока что в тебе, мама.
Серебристый контур фигуры металломорфа начал обретать плотность. Видя, что белокурая
— Если хотите спасти еще и мальчика, уходите немедленно. Вам нужно будет рассказать все в лаборатории и убедить Берт-Таи отправиться с … морфом.
Да уж… Сюрприз будет для копии Таипова, да не один: явление Скворцовой в сопровождении того, кому еще предстоит как-то на Земле обжиться в условиях повышенного интереса спецслужб, известие о выжившем отце Альберта Ивановича, и о том, что… если не найти срочно мальчика Лешу, он станет вот этим ледяным демоном…
Если тамошний Альберт Иванович не поверит, всему плану конец.
— Хорошо. — Гостья Озерного Дома резко поднялась со стула, снимая перевязь со шпагой. — Я правильно понимаю, лишние станзовые вещички дома ни к чему?.. Идем, Джар. Спасибо, что ты со мной.
Холод накрыл библиотеку и…
… Тха-Сае прижалась к Ковалеву, как было совсем недавно, когда они сбежали из дворца наместника в Энье. У Валентина на поясе нет сумочки с синхом, она сейчас у Таи. Зато за пояс держится Диген, сосредоточенно пыхтя.
— Я боюсь… — едва слышно прошептала Тая. — Мне кажется, я уже начинаю исчезать.
— Нет. Я держу. Ты все та же — из плоти и крови. Да… и не забудь отдать пистолет Аисе, пусть приберет подальше.
Майор даже не сразу понял, что речь сейчас звучит привычно, на русском языке — они уже близки к границе мира Земли.
У Ковалева твердый и спокойный голос, и он ни за что не покажет черноволосой девушке, насколько сейчас боится сам — опасается, что ее не станет, и вся его жизнь потеряет смысл.
Для мужчины и домофея сейчас состоится финальный прыжок — в свой мир. Тая останется в нейтрали, пока за ней не придет морф — после того как устроит на границе парадоксального пространства тот самый взрыв, отделяющий Землю от нейтрали. Вместе с морфом девушка отправится в свою конечную точку, на песчаное плато в Тхагале, отдаст синх, а дальше… как узнать о том, что она жива?.. Никак, и это хуже всего. Что, придется мучиться всю жизнь этим вопросом?! Сколько опасностей могут поджидать одинокую девушку в мире, где споры все еще решаются мечом и правом сильного? Например, непраздный интерес со стороны Тхагов, Энхгов или же Путешественников? Спору нет, Аиса — тетка боевая, но…
Какая-то мысль подспудно крепла, превращаясь из скудной искорки в мощный световой луч. Мысль о том, как правильно поступить сейчас.
Тха-Сае вынула синх из сумочки, напряженно присматриваясь к его текучим контурам. Пора проститься, раз и навсегда. У каждого своя жизнь, своя судьба. Останутся лишь воспоминания, тускнеющие со временем, как покрывающиеся пылью зеркала. Ковалев тоже бросил взгляд на проклятый прибор, который скоро отнимет у него девушку с кошачьими глазами. Что ты пялишься на эту дурацкую мертвую каплю?! Смотри на Таю, вы с ней вот-вот расстанетесь раз и навсегда, и не будет больше НЛО над Пермью и окрестностями, не будет пылевых вихрей с окнами в другую реальность, не будет надежды на встречу… Ни один бродяга больше не пересечет границу твоей Земли, тем более,
вопреки ходу времени.И Ковалев смотрел. Он видел, что длинные черные ресницы уже слиплись стрелками от слез. Может быть, Тая тоже предчувствует угасание воспоминаний, тускнеющих, как пыльные зеркала?
— Я не хочу это видеть, — проговорила девушка, пряча в сумочку синх. — Видеть, как наше время уходит.
Радужная бездна под ногами пришла в движение, и в волне холода рядом оказался морф. Не нужно долго думать, кто это. Пора.
Скрипучий голос домофея прозвучал глухо, как сквозь вату, и был лишен привычного ехидного оттенка:
— Ковалев! Что ты висишь, как майский пень?! Неужели не понятно, что делать?!
Да все понятно. И вот уже сделано то, что принято между мужчиной и женщиной перед прощанием: поцелуй, последний, до нехватки воздуха… Тебя, майор, ждет работа, рутина, случайные боевые подруги, в общем и целом — жизнь без нее, без черноволосой и желтоглазой. Обычный график старого холостяка, который раз в год встречается с близкими, живущими своей жизнью.
— Отпусти, пожалуйста… — Голос Тха-Сае звучал на грани слышимого.
Он уже начал отпускать, одновременно протягивая руку закованной в ледяную броню руке морфа. Ладонь обожгло…
— Майор, ты такой же дятлообразный, как Витя! Ну?! Допер?!
Допер.
Допер окончательно после того, как Диген насвистел очередную песенку. Очень музыкально, как всегда. Про то, что на струнах лежит пыль, а под окном ржавеет разбитый телевизор. Прим. авт.: речь идет о песне группы БИ-2, «Компромисс». На гитаре Валентин играть не умел, телевизоров из окна не бросал, но… компромисс с жизнью уже состоялся. Работа, рутина, случайные подруги, а также те, кто по долгу службы дает команду «фас». И фраза-вопрос насчет того, не взять ли свой аккорд напоследок, сейчас звучала актуально, как никогда.
Обожженная лютым холодом ладонь прикоснулась к руке морфа снова, но только для рукопожатия.
— Спасибо за все… — Валентин посмотрел в покрытые золотым напылением щитки клювообразного шлема и добавил так сердечно, как умел: — …Алексей. Прощай. Диген, отпусти мой пояс и иди с ним.
— Дошло-таки! — заулыбался домофей, цепляясь лапкой за скафандр металломорфа и всем видом показывая, как ему от этого противно и холодно. — Моя школа! Я же говорил Вите, что в душе ты молод и юн! Кто не рискует, тот не пьет!
Глаза Тха-Сае широко раскрылись, лицо порозовело.
— Неужели ты решил…
— Да.
— И что… что ты будешь там делать?!
Ковалев улыбнулся.
— Как минимум, научусь ездить верхом. А потом посмотрим.
… Диген шлепнулся прямехонько на стол Альберта Ивановича и тут же вскочил, сделав по столу круг — нет, овал! — почета, сопровождая прыжки непередаваемыми боевыми криками. На него смотрели все: Скворцова с нахмуренными бровями, загорелый за несколько недель «заброса» Кузнецов, все так же держащийся за сердце Таипов, Дзохос, внешне сохранявший полное спокойствие даже в незнакомой обстановке. Сотрудники лаборатории, оказавшиеся в центре всей этой свистопляски со временем — Жук, Полянский, Воротников, Зиганшин, — они даже удивления не выказывали, как будто подобное происходило каждый день. Домофей послал им воздушный поцелуй и начал озираться, высматривая еще одну пару глаз, которая, как он был уверен, смотрит на него с восхищением и обожанием.