Пылающие скалы

Постоянно чувствуя на себе её ищущий взгляд, он тихо бесился и потому делал досадные промашки, показав в плавании со спаренным ластом ещё худшие результаты, чем накануне. Выложившись сполна, но так и не достигнув чистоты плавной дельфиньей линии, чего безуспешно добивался от него тренер, Кирилл выбрался на берег и обессиленно рухнул ничком, превозмогая боль в мускулах ног и ломоту в пояснице.

— Бедняжка, — пожалела его Тамара, опускаясь рядом на горячую гальку. — Ты немножко не так всё делаешь. Хочешь, я тебе покажу?

— Завтра покажешь, — процедил он сквозь зубы и со стоном перевернулся на спину. — Когда-нибудь…

— Давай я тебя помассирую? — с терпеливой лаской предложила она. — Всё сразу как рукой снимет. Я умею.

— О, господи! — застонал он, чуть не плача, и уполз к себе в палатку, как подраненный зверь.

Забывшись кратким и суматошным сном, он пробудился с лёгкой головной болью. Зато ноги и натруженный позвоночник мучили его много меньше и, вопреки ожиданиям, очень хотелось есть. Под огненную уху из окуней и сайры Кирилл умял добрую ржаную краюху. Для истекающего жиром палтуса не осталось места, но он заставил себя доесть всё до конца, отделываясь неопределённым мычанием от без умолку тараторившей Томки.

— Чего будем делать? — ласково поинтересовалась она, разбивая для него клешню краба-стригуна. — Может, погуляем немножко? Там в сопках такие ирисы, даже представить себе не можешь, какие! Загляденье…

— Спасибо, Том, — Кирилл решительно отодвинул клешню, в разломе которой соблазнительно белела отороченная пурпурной каёмочкой мякоть.

— А грибы? — покорно высосав отвергнутый дар, продолжала наседать Тамара. — Ну, хоть косой коси! Просто глазам своим не веришь. Отборные груздочки, один к одному. Представляешь? Я видела, как лакомились ими олешки. До чего трогательно… Сходим?

— Как-нибудь, — неопределённо пообещал он и вдруг, озабоченно нахмурясь, заторопился: — А сейчас мне надо к Шаврову. Я обещал.

Ополоснув тарелку в ручье, Кирилл бросился догонять начальника лагеря, который только что окончил трапезу.

— Можно вас, Лаврентий Васильевич? — крикнул он на бегу.

— Ах, это вы? — обернулся Шавров и показал на свою палатку: — Прошу!

— Вы сказали, что внесёте меня в график дежурств, — бросил Кирилл, поспешно протискиваясь в просторную палатку.

Шавров расправил лист ватмана, подвешенный на протянутой через всю палатку леске.

— В следующую пятницу устроит? — спросил он, найдя незаполненную ячейку.

— Само собой, — перевёл дух Кирилл и опустился, поджав ноги, на пол. — Как в Холерную бухту пройти, не научите?

— Отчего же? — Шавров отомкнул небольшой сейф и достал морскую карту. — Вот здесь мы, — показал он, — рядом бухта Идола, а следующая — Холерная.

— Странные названия.

— Обыкновенные, — пожал плечами Лаврентий Васильевич. — Бухта Холерная, вероятно, получила своё название по карантину, а в бухте Идола, это я знаю точно, стоял с незапамятных времён тотемный столб. Несколько лет назад его сожгли туристы. Просто так, смеха ради, чтобы поплясать у большого огня.

— Варвары!

— Да, не перевелись ещё такие. Все нынче стремятся на природу, только каждый по-своему. Есть слезливые обожатели, которые клянут города и приходят в лес, словно под сень храма, чтобы намусорить и вернуться на насиженное место с миром в душе и благоволением. Но есть и варвары, как вы сказали, самые настоящие вандалы.

— Я не принадлежу ни к тем, ни к другим, — улыбнулся Кирилл. — Но иногда люблю побыть в одиночестве… Это далеко? — он наклонился над картой.

— Часика за полтора доберётесь… Я слышал, у вас первый разряд по подводному ориентированию?

— Да, что отнюдь не помогает мне справиться со спаренным ластом.

— Овладеете, — покровительственно махнул рукой Шавров. — Прекрасная, доложу вам, штука. Скорость существенно ускоряется, маневренность, как бы это поточнее сказать, более явственно ощущаешь себя полноправным морским обитателем… Мы эти спаренные сами понаделали, после Олимпиады.

— Ничего не скажешь, модная новинка, — кивнул Кирилл.

— А вы сами кто, я разумею, в миру?

— Физхимик, — коротко отрекомендовался Ланской. — Эмэнэс-соискатель.

— А я уж пять лет как защитился, — понимающе кивнул Лаврентий Васильевич. — И тоже в младших хожу… Ну, желаю приятной прогулки.

— Я поохотиться, честно говоря, собирался, — пояснил Кирилл. — Перед вечерней зорькой.

— Что ж, попытайтесь, хотя не уверен, что Холерная бухта самое подходящее для этого место… Не забредите только ненароком к соседям, — предостерёг напоследок Шавров. — В бухте Троицы — заповедник.

Солнце жгло в полную силу, выгоняя из воздуха и земли душный пар. Кирилл едва добрался до рощицы за первой сопкой и, словно в прохладный омут, окунулся в благодатную тень дубов и каменных берёз. Мошка, клещи и даже энцефалитный комар, против которого предостерегала Томка, не шли в сравнение с палящим полуденным солнцем. Совершенно корсиканским, если даже судить строго формально — по широте.

“На полный желудок, не переждав жары, избитый, больной, — корил себя Кира Ланской. — Безумие, чистое безумие, и всё из-за Рыбы!”

Он брёл, не разбирая дороги, через папоротники почти в человеческий рост, и влажное касание их перистых листьев приятно холодило разгорячённое тело. На слепящее море, проблескивающее между стволами, было больно смотреть. Сама мысль о том, что нужно покинуть спасительную сень и выйти на открытое солнце, была непереносимой.

С тяжким стоном Кирилл бросил сумку со снаряжением и, как подрубленный, рухнул в траву. Отлежавшись, пока выровнялось дыхание, он перевернулся на спину и расстегнул рубашку. От замшелых стволов, от поросшей кислицей земли успокоительно веяло влажной прохладой. Лес продувался насквозь, ласковый, гостеприимный. Медовыми виделись на просвет его листья. Оранжевыми пятнами мелькали в зарослях бесшумные олени. И крепкий дубильный запах исходил от бугристой, повитой лианой коры.

“Мы неправильно живём, — лениво размышлял Кирилл в полусонной одури. — Мы разучились жить в ладу с природой. Тихие богомольцы, как верно назвал их Шавров, не в счёт, варвары — тоже. Но мы, активные, разумные люди, призванные рационально использовать и охранять, да-да, именно так: использовать и охранять земную благодать, — мы утратили живую с ней связь, отвыкли от всевластия её ритмов, забыли вещий её язык. Нужно всему этому научиться вновь”.

В четыре часа, когда солнце немного сбавило свой жестокий накал, а море, подёрнувшись газовым флером, перестало так колюче сверкать, он решился сойти на берег.

Вожделённая бухта действительно выглядела прекрасной. Такие смутно мерещатся в детских мечтах. И снятся ночами. За линией серебристых ив сразу же начинались камни, громадные валуны непередаваемого серо-сиреневого оттенка. Того тёплого с влажной тенью сиреневого цвета, который так поражает всякого, кому довелось повидать стелы народа майя. Этот цвет не существует сам по себе. Он возникает из удивительного единства яркой зелени, синего неба и сверкающего песка.

Кирилл сбросил одежду и распластался на этом песке, один в целом мире. Над камнями дрожали нагретые слои воздуха. Открытая ветрам Японского моря бухта благоухала уникальным смешением запахов. Сохнущие водоросли, кедровая смола, соль и почему-то ваниль — всё сливалось буквально на глазах в горячих слюдяных струях.