Пылающий лед

…Преобразователи оказались достаточно тяжелыми, вместе с контейнерами весили треть центнера каждый, не меньше. На небольшое расстояние и один человек снесет, не надорвется, но по пересеченной местности, с ногами, утопающими по щиколотку во мху… В общем, чтобы сохранить скорость хода, тащили каждый втроем – двое спереди, за ручки, третий сзади, подхватив под донце цилиндра. Трудились грузчиками все, даже «выдры», лишь их командир к грузу не притрагивался. Руководил он, впрочем, грамотно: лишь кто-то начинал уставать, спотыкаться, тут же заменял его свежим человеком. Но при всех заменах двое «выдр» оставались свободными, держали «скорпионы» в руках, внимательно поглядывали вокруг.

Алька, угадав ритм замен, пошел на маленькую хитрость: изобразил усталость раньше, чем действительно выбился из сил, – и при следующей смене оказался в паре с Настеной. Ухватился за ручку контейнера здоровой правой рукой, левая ныла все чувствительнее, и на бинте проступило небольшое алое пятнышко. Алька на рану внимания не обращал, он наконец-то встретился взглядом с Настеной. И похолодел. Глаза у девушки оказались пустые, равнодушные. И лицо такое же. Мертвое лицо… Ни следочка радости оттого, что видит Альку, ни малейшего намека на то, что вообще его узнала…

Рядовой роты «Гамма-7» Альберт Нарута сегодня впервые поднялся в воздух на борту вертолета. Впервые участвовал в настоящем бою. Впервые был в бою ранен. Впервые убил человека. Впервые угодил под индукционный удар… Много чего впервые.

Но самое большое потрясение за весь богатый событиями день он испытал именно сейчас.

От взгляда Настены…

13. Кое-что из жизни заживо погребенных

Я опустил зажигалку вниз, к самому полу, внимательно наблюдая за трепещущим в темноте язычком пламени. Он не уменьшился, газ продолжал гореть.

Относительно легкая смерть от удушья нам не грозит… Зато вполне вероятна долгая и мучительная, от голода и жажды. Если сигнал на аварийной частоте нашего ретранслятора не пробивается сквозь груду железобетонных обломков, замуровавших нас в цокольном этаже «консерватории»… Основные частоты пресловутая груда глушит надежно, в эфире – для нас – царит девственная тишина. Если нас не слышат, то возможны самые разные варианты. Свои, понятное дело, не бросят… У «манулов» неписаный закон: из боя возвращаются все. Все, кто в него уходил. Живые, раненые, убитые… все. Пусть даже в виде горсточки пепла из сгоревшей «вертушки», но возвращаются.

И десантники нас отсюда вытащат. Если, конечно, бой закончился. Но если операция «Парма» застопорилась, если мятежники до сих пор удерживают часть города… Кириши, например, зачищали две недели, а там не пришлось иметь дело даже с таким подобием армии, как здесь. В условиях затяжного боя не до поисков в руинах, и за две недели мы – остатки роты «Гамма-7» – в своей железобетонной могиле вполне успешно превратимся из заживо погребенных в мертвецов.

Вариант с победой сепаратистов я не рассматривал. Все-таки такой концентрации сил и средств не было ни в Киришах, ни при проведении остальных операций последних лет. «Парма» войдет в учебники истории – если наш мир уцелеет и учебники будут хоть кому-то нужны… Интересно, будет ли в соответствующем параграфе тех учебников абзац про роту капитана Дашкевича? Нет, наверное, лишь полстроки о неизбежных потерях…

Рота теперь не дотягивала численностью бойцов даже не до взвода – до отделения. Даже двух полноценных троек не набиралось. Со мной под развалинами осталось шестеро, но двое к бою уже непригодны… Да и остальные, честно говоря, драться не смогут, нечем. Гранат не осталось, пластита не осталось, патронов хватит лишь на то, чтобы застрелиться, если нас откопают все-таки сепы.

С очень малой вероятностью мог уцелеть кто-то из пяти бойцов, чьи «балалайки» не замолчали, когда загоревшийся «Т-204» шарахнул со всей дури «резачом» по зданию, обрушив несущие стены и замуровав нас под обломками. И все-таки красиво я его поджег! Трофейным УРСом, который даже теоретически не мог сработать по цели, находящейся в сотне метров, в мертвой зоне. Но я поднял ракетку на полуторакилометровую высоту, развернул к земле и всадил сверху в люк силового отделения, в единственную, пожалуй, уязвимую точку – и лобовая, и бортовая броня «самурая» от реактивных снарядов защищают надежно, и даже люк башни снабжен эндодинамической защитой.

Багиров возился с патронташем, набитым сеповскими чудо-патронами. Расковыривал гильзы в рассуждении сварганить из начинки пуль заряд, способный проложить нам путь на волю. Затея, на мой взгляд, бесперспективная. Даже весь штатный запас пластита роты ничем бы не помог – накрывшая нас плита, надломившаяся в форме буквы «Л», держалась на честном слове. А весь пластит мы разменяли на второй «самурай», вместе с жизнями двоих бойцов, подорвавших заряд.

Но я сержанту не препятствовал – все равно больше нечем заняться в нашем склепе, освещаемом единственным «вечным» фонарем, направленным вертикально вверх.

Прошел час. Прополз второй. Таймер отсчитывал секунды третьего неохотно и медленно… Событий произошло ровно два: Баг отчаялся вскрыть пули «ревуна» десантным ножом, и накрывшая нас плита, хрустнув, просела сантиметров на тридцать. Мне показалось, что за долю мгновения перед тем развалины едва ощутимо содрогнулись. Если не почудилось, то либо произошел очередной подземный толчок, либо генерал Кравцов решился применить против сепаратистов нечто достаточно мощное. Субъядерный заряд на пару килотонн, например… Либо взорвался приличный заряд обычной взрывчатки, но где-то поблизости, в километре или двух. Но поблизости нет объектов, достойных подрыва, «консерватория» стоит на отшибе, вокруг лесотундра да пустынный берег Печоры чуть в стороне.

Истек третий час. Один из раненых умер… Электронный доктор, таившийся в недрах индивидуальной аптечки, оказался бессилен. Мы тоже. Остальным я скомандовал «отбой», горячка боя давно улеглась, и бойцы клевали носом.

Мне не спалось. Думал о проклятых плазменных преобразователях, из-за которых полегла почти вся рота, вместо того чтобы спокойно отступить в лесотундру при подходе вражеской колонны…

Добрались до них сепы или нет? Если добрались, то все впустую… И сожженные «самураи», и погибшие бойцы. Знал бы, как все обернется, – приказал бы перетащить сюда, на фабрику, преобразователи. Но кто ж знал… Все мы, все оставшиеся бойцы «Гаммы-7», не имели шансов против двух «самураев» и уцелеть не должны были. Вопрос стоял просто: сколько времени мы будем умирать, прикрывая подходы к ангару, успеют или нет за этот срок подлететь эскадрильи огневой поддержки… И вот каприз фортуны – рушащиеся перекрытия нас не раздавили. Хотя шанс остается, еще пара толчков, и уже некому будет объяснять начальству, как мы посмели остаться в живых.

Словно эхо моим невеселым мыслям, послышался скрежет бетонных обломков. Я взглянул вверх. Нет, надломленная плита осталась в прежнем положении, лишь посыпалась сверху невесомая пыль. Скрежет повторился, став громче, и к нему добавился другой звук – пробивающийся снаружи рев натужно работающего двигателя.

…Из железобетонной могилы я вылез последним, после того как оттуда вытащили раненых и бойца, умершего от ран. Хорошо было вновь увидеть небо и освещенную закатным солнцем лесотундру. А вот нашего куратора Каньона, известного также как подполковник Нехлюдов, век бы не видать… Но он, наоборот, очень жаждал со мной пообщаться. Коршуном налетел, буквально-таки выкрикнув:

– Где преобразователи?!!!

Прежде чем ответить, я кинул взгляд вокруг… На сгоревший «самурай» и на второй, с размотанной гусеницей и вспоротым днищем… На позицию зениток, от которой – и от троих ребят, державшихся там до последнего, – осталось лишь круглое выжженное пятно… На развалины «консерватории», ставшие братской могилой для роты «Гамма-7»… На суку Каньона, наблюдавшего из безопасной дали, как нас тут превращают в сырье для тушенки.

А затем сказал подполковнику, где преобразователи. И предложил Нехлюдову отправиться туда же. И еще пару фраз добавил, не предусмотренных ни уставами, ни правилами хорошего тона.