Пылающий лед

Оказалось, они и в самом деле приплыли. Дальше пути не было. Впереди виднелся не то порог, не то перекат, Алька не знал, как правильно называется это кипение воды между хищно высунувшимися со дна камнями, но, как ни называй, ясно: пароходик здесь не пройдет.

Над водой клубился туман, густой, в сотне метров ничего не разглядеть. Но звуки из-за пределов видимости доносились не самые обнадеживающие – рев быстрого потока, бурлящего на камнях. Непроходимое место тянулось достаточно далеко…

Алька взглянул назад. Позади тумана не было. Светило солнце, по воде и по берегам проползали тени от редких облачков. Словно в небесных инстанциях кто-то, отвечающий за погоду, чиркнул маркером по карте: здесь будет ненастно, а здесь солнечно. И как раз на невидимой линии маркера остановился сейчас пароходик.

А почему он, кстати, остановился столь резко? Алька глянул за борт, но ничего не разглядел, ни мели, ни камня… Двигатель едва тарахтел на холостом ходу, вода огибала борт, закручиваясь крошечными водоворотиками, – а суденышко стояло, как приклеенное, ни на сантиметр не сдвигаясь относительно берегов. Похоже, все-таки мель…

Командир не спешил объявлять аврал и снимать пароходик с мели. Вместо этого задал странный и не совсем уместный, по разумению Альки, вопрос:

– Посмотрите во-о-он на тот холм. Все смотрите! Что видите на вершине?

Они начали было что-то отвечать, но Командир резко перебил:

– По одному отвечайте! Ты первый, солдат.

Алька совершенно не понимал, к чему этот неожиданный тест на остроту зрения. Прибрежный холм, на который указывал Командир, остался на солнечной стороне, и рассмотреть, что у него на вершине, никакого труда не составляло.

– Крест там стоит…

– Достаточно! – оборвал Командир, повернулся к Наилю: – Теперь ты, опиши этот крест.

– Он… высокий… – неуверенно произнес Наиль.

– Какого цвета? – спросил Командир.

Очень серьезно спросил, словно зависело от ответа нечто важное, важное для всех…

Подсказать? Шепнуть на ухо? Не получится незаметно для Командира, наблюдает очень внимательно… Ничего придумать Алька не сумел – Наиль отрапортовал, не задумываясь:

– Светлый крест, почти белый. Из досок свежеструганных или из бревен.

Да, именно таким крест и был… Высоченный, метров восемь, а то десять… Кто его здесь установил и подновляет, счищая потемневший верхний слой древесины? И в чем вообще смысл этого ритуала с разглядыванием креста?

Наиль порывался еще что-то сказать, но Командир остановил его жестом: погоди, успеешь. Повернулся к Хвату. Верзила, похоже, понял смысл прозвучавшей просьбы Командира и внимательно разглядывал вершину холма. Или не понял, просто за компанию пялился туда же, куда и остальные.

– Видишь? – спросил Командир, не интересуясь подробностями.

И в самом деле, дождаться от Хвата описания креста проблематично – словарный запас у детинушки, будто у трехлетнего ребенка, но в отличие от детей говорит он редко и мало…

Гигант помотал головой. И заплакал. Молча, без всхлипываний. Слезы струились по щекам, и вид у Хвата был расстроенный и обиженный, словно злые люди только что отобрали любимую игрушку…

Командир ничего не объяснял. О чем-то размышлял, поглядывая то на берег, то на Хвата. Потом отправил гиганта в каюту (тот едва протиснулся сквозь узкую дверцу) и сам отправился за ними следом.

– Не иначе как под крестом все зарыто, – тихонько произнес Наиль, когда они с Алькой остались вдвоем.

Бред… Никто не станет прятать что-то ценное и помечать место этакой приметой, издалека видной. Хотя не всем видной, как выяснилось.

– Через камни втроем поплывем, – сказал Командир, возвращаясь. – Если что-то странное увидите, внимания не обращайте. Место тут такое… много чего мерещится…

– Втроем? А как же… – не понял Алька. – А он?

Он приподнялся на цыпочки, заглянул над плечом Командира – через рубку и приоткрытую дверцу видна была лишь малая часть каюты. Алька разглядел Хвата, растянувшегося прямо на полу. Верзила сложился чуть ли не втрое и все равно весь в каюте не поместился – огромные сапожищи просунулись в рубку.

«Он его…» – Алька не додумал до конца тревожную мысль – услышал богатырский храп, заглушавший временами звук двигателя.

– Пусть спит, – сказал Командир и швырнул за борт три пустых шприц-тюбика. – Тогда, может, проскочим…

Ни малейшей уверенности в его последней фразе не слышалось.

Алька, напротив, был уверен на девяносто девять процентов. Но в обратном: проскочить у них никак не получится, хоть спящими, хоть бодрствующими. Даже если пароходик каким-то чудом разминется с камнями, ему элементарно не хватит скорости, слишком уж быстрым потоком катится навстречу река. Один процент Алька оставлял на то, что отношения с водой у Командира особые… Вдруг покажет еще один фокус, как тогда, на причале?

На самом деле новый фокус ему уже продемонстрировали… Но осознал это Алька, лишь когда Командир сел за штурвал и взялся за рычаги. «А как же мель?» – хотел спросить Алька, но не успел. Двигатель прибавил обороты, зазвучал громче – и пароходик двинулся вперед. Не снимаясь ни с мели, ни с камня, ни с якоря…

…Катер с бортовым номером «Р-13» нырнул в густой туман, некоторое время был виден сквозь него бесплотным, призрачным силуэтом, потом исчез. Облако черного дыма, выброшенное трубой, какое-то время ползло над гладью Кулома, но быстро рассеялось под порывами ветра.

Из предметов, созданных человеком, над бескрайней тундрой и рассекшей ее лентой Кулома остался лишь белый крест. Он трепетал в солнечном мареве и, казалось, плыл над вершиной сопки, а не стоял, прочно вкопанный в нее основанием. Затем пропал, был – и не стало.

Разные миражи и обманы зрения случаются летом в Заполярье, над нагретой июльским солнышком тундрой…

2. Скупой рыцарь

Толстяк, начальствующий над здешней охраной, рассматривал бумагу долго и вдумчиво. То ли был малограмотным, то ли добирал солидности перед подчиненными и приезжими, не знаю. Я терпеливо ждал, мне в моей нынешней роли подгонять и поторапливать толстяка не полагалось.

Стояла полная тишина, и было слышно, как наверху, на флагштоке донжона, полощется на ветру большой флаг с изображением вставшего на дыбки бурого медведя. Самого медведя не позволяла разглядеть сгустившаяся темнота, но днем я потратил достаточно времени, изучая замок в сильную оптику.

Наконец толстяк счел, что накладная в порядке – вернул ее мне и заявил:

– Показывай, что привез.

Опасение, что он столь же долго будет пялиться на ящики, громоздящиеся в кузове грузового электрокара, не оправдалось. Бросил лишь беглый взгляд, махнул рукой: