Пылающий мир

* * *

Когда это происходит, меня нет на земле. Я нахожусь в тысячах метров над ней, в самолёте с двумя двигателями, глотая двойную дозу Драмамина [13] . С последней пьянки прошло несколько недель, но я никак не могу избавиться от тошноты.

Доктора компании приписывают причину тошноты моей тревожности, и звучит достаточно правдоподобно. В конце концов, мы на полпути к поражению в войне.

Мистер Атвист отправляет меня на запад, и, хотя у меня есть миссия, я подозреваю, что существует другая причина, чтобы выслать меня из Нью-Йорка. Я подозреваю, что она связана с огнём и дымом, которые поднимаются с улиц нижнего Манхэттена. Доклады из филиалов перестали поступать. Руководители были казнены. Стихли танковые выстрелы вдалеке. Мистер Атвист знает, откуда дует ветер, и хочет, чтобы его наследник был в другом месте, когда дерево рухнет.

13

Драмамин — таблетки от укачивания.

Заманчиво чувствовать этот жест, чувствовать себя любимым — но я не могу даже думать об этом без смеха. Я знаю, кто я для своего деда. Я не человек, я — Семья. Я ДНК и наследие, транспорт, который отвезёт его в будущее. Ничего более.

Так что, когда я вижу пыль, поднимающуюся над городом, когда вижу, как небоскрёбы качаются, будто деревья, а самые старые из них ломаются и гнутся, когда прижимаюсь лицом к окну и гляжу, как здание Атвист Билдинг начинает рушиться и падать, тогда я не уверен в том, что чувствую. Когда я слушаю по радио его голос, исчезающий в пузырящемся визге помех BABL, но слышимый до конца, я не знаю, как трактовать его слова.

«Значит, это всё — сон? — рычит он сквозь звук бьющегося стекла. — Никаких правил, случиться может что угодно? Пошло на хер это место. Пошёл на хер новый мир. Продолжай выполнять свою работу, слышишь меня? Это не конец. Я никогда не остановлюсь. Я никогда...»

В самолёте повисает мрачная тишина. Команда смотрит на меня. Помощница смотрит на меня. Я ничего не говорю, потому что ничего не изменилось. Мы продолжаем делать свою работу. Мы улетаем из Нью-Йорка, пока он корчится и содрогается под нами, и пока мы скользим по пустым пространствам, я вижу что-то странное, но всё больше и больше узнаваемое: рябь на горизонте. Едва заметные изменения в топографии. В голубизне повисли блестящие формы, которые я заметил лишь краем глаза, и которые исчезли прежде, чем я смог бы их описать.

Это действительно сон? Если во сне, в котором может произойти всё, что угодно, может случиться что-то хорошее? Я смотрю на металлический чемоданчик на своих коленях, этот инструмент смерти и обмана, и чувствую желание плакать, смешивающееся с желанием блевать. Кто сделает сон хорошим?

* * *

Мой сон пуст. Я просыпаюсь с теми же мыслями, с теми же чувствами, с той же тошнотой, будто времени не прошло совсем, хотя теперь темно и моя команда спит. Мне частенько бывает интересно, можем ли мы почувствовать приближение важных событий. Объекты с большой массой могут искажать время. Могут ли значительные события делать то же самое? Может ли вес одного момента оставить отпечаток, который почувствуется с обеих сторон, и вспомниться перед тем, как он случится?

Когда я проснусь в день своей смерти, почувствую ли я, как дрожу и качаюсь?

Будет ли об этом знать хоть малая моя часть? Я брожу по салону, разглядывая спящие лица своей команды. Солдаты в новых бежевых куртках, таких удивительно простых и мягких. Переговорщики в серебристых рубашках и цветных галстуках — моя маленькая творческая прихоть. Это непрофессионально, так что, если Аксиома выживет сегодняшней ночью, нужно будет всё переделать.

И моя помощница в своём красном платье. Ещё одна прихоть. Зачем я её взял?

Я не сентиментален. Я выжал это из себя много лет назад. Что мне нужно от этой женщины, кроме быстрого перепихона для успокоения нервов?

Я выглядываю из огромного окна. Под нами нет городов. Нет мерцающих факелов цивилизации, виднеющиеся точками на ландшафте. Земля тёмная, очищенная от человечества, и если в ней есть красота, никто не сможет это увидеть. Появляется ещё одно чувство, которое я не могу объяснить. Одиночество проскальзывает мне в живот, чтобы присоединиться к тошноте и меланхолии — новый гость на этой ужасной вечеринке. Я чувствую себя слабым, беспомощным и глупым. Иду в кабину пилота, чтобы найти единственного человека, который не будет спать.

Пилот кивает мне. Второй пилот спит.

— Почему он спит? — требую я, подбадривая свой слабеющий позвоночник и дрожа от полученной власти.

— Мы на автопилоте, сэр, — отвечает пилот. — Погода хорошая, курс выставлен, я подумал, что могу разрешить ему немного отдохнуть.

Я смотрю на второго пилота. Он стар. Старше, чем должен быть для этой работы. Должно быть, выбор пал на него по чрезвычайным обстоятельствам.

— Разбуди его.

Пилот тянется через приборную панель и толкает локоть второго пилота.

— Эй.

Второй пилот не двигается.

— Эй. Даг.

Пилот трясёт его за плечо, и второй пилот дёргает руками, хватает первого за руку, отрывает её, брызжет кровь, раздаётся крик, затем второй пилот оказывается на первом, самолёт летит вниз, а я лечу вперёд.

В ушах звенит. Я чувствую тряску. Я чувствую, как зубы пронзают мою голень, но вместо крика из меня вырывается отвратительный смех.

Сегодня! Это был сегодняшний день! Это был старик по имени Даг!

Раздаётся приглушённый выстрел, и второй пилот замирает. Моя помощница отталкивает его от меня и направляет пистолет на пилота.

— Приземляйся.

Пилот смотрит на свою руку, истекающую кровью. Он качает головой с усталостью, которая граничит с облегчением.

— Пожалуйста, — говорит моя помощница. — У вас ещё есть время!

Он делает долгий выдох. Садится в кресло и тянет на себя штурвал. Я встаю на ноги. Вижу вдали на горизонте небоскрёбы, город, может быть, это даже наш пункт назначения, и осознаю, что надеюсь и верю в то, что мы можем сделать его…

Боль пульсирует в ноге.

По венам ползут чёрные черви.

Напоминание. Меня не беспокоит то, что происходит дальше. Я стою вне круга, пока Живые обсуждают планы на будущее. Они стоят вплотную друг к другу, плечом к плечу, и их вердикт громкий и ясный: Ты загостился. Ты не приглашён завтра.

Я слышу вдалеке громкие голоса. Вижу город, плывущий, как остров в океане тёмных деревьев. Затем всё, что я вижу, — это деревья, которые заполняют каждое окно.

Грохот. Боль. Теперь я свободно лечу, мне не нужен самолёт. Я взмываю в воздух вместе с осколками разбитых окон и оказываюсь под водой. Не по желанию, а инстинктивно я отталкиваюсь, выплываю на поверхность и заставляю себя дышать. Я отталкиваюсь, пока ноги не достают до земли, и встаю.

Я в лесу. Стою в реке, тихий шум которой является единственным звуком. Небо чистое и полно звёзд, чей свет не перебивают человеческие огни. Интересно, это лес Мёртвых? Наверное, когда они уходят от костра Живых, они идут сюда. Я всегда задавался вопросом, что они видят, пока бродят между развалинами. Неужели это? Деревья вместо зданий, ягоды и мёд вместо кричащего мяса? Я проведу свою вторую жизнь здесь, блуждая между тихих деревьев?

— Итак, вот оно, — говорит она.

Я вылетел прямо через окно. А она нет. Неважно. Я чувствую, как черви пробираются вверх по моим ногам в пах. Короткая агония и онемение.