Пыльная зима (сборник)

– Суп с котом! Слышала! Читала! Ох, не люблю образованных! Куда лучше, когда человек не знает, где у него почки, а где селезенка! В боку колет, вот и все! Его можно убедить, что мозг – величиной в грецкий орех. Поверит! А остальное, мол, – кость в три пальца толщиной! – Давид Давидович даже хихикнул, представляя разговор с темным и податливым пациентом, который всему верит.

– Это пройдет, да?

– Все проходит, – философски сказал Давид Давидович.

– Да. Все будет в порядке.

Все будет в порядке, все будет в порядке.

Я повторила это про себя раз двадцать, тридцать, раз сто…

Все будет в порядке.

Иногда я буду терять память.

Ничего страшного.

Вот я иду по улице – и вдруг не понимаю, где нахожусь.

Я брожу по незнакомым местам. Главное – не растеряться. Я же помню, что у меня потеря памяти.

Можно и спросить у кого-нибудь.

Или буду забывать, что должна сделать. Это неприятно. У меня и в нормальном состоянии это не раз бывало. Начинаешь психовать: господи, что же я хотела? что же, что же…

Или: я что-то делаю – и тут же забываю.

Мне рассказывают. Я очень удивляюсь.

В этом свои преимущества.

В беспамятстве можно сделать что угодно.

Пришла к одному, у порога разделась догола, честное слово, – и тут же очнулась: где это я? Честное слово!

Я брожу в беспамятстве.

Будто бы.

И вижу вдруг ту самую машину: 242. Нашлась, голубушка!

Она стоит возле магазина, владельца нет. То ли зашел что-то купить, то ли сам торгует в этом магазине – и значит, ждать до закрытия.

Он выходит, нагруженный коробками.

Открывает багажник, кладет коробки.

А вот и упаковка в полиэтилене – банки с пивом. Знакомые пестрые жестянки.

Он садится в машину.

Я стучу в стекло.

Он видит симпатичную мордашку, открывает.

Я с продажным изяществом говорю:

– Подбрось, парень.

– Далеко?

– Рядом, но спешу. Плачу за скорость.

Едем.

Тут же – и приехали.

Он ждет денег. Красота красотой, барышня, а монету гони!

Я протягиваю ему мелочь.

– Ты че?

– Извини, больше нет. Кошелек дома забыла, вот досада.

– Вылазь.

– Ты возьми деньги-то. Какие-никакие…

– Вылезай, говорю!

– Не возьмешь?

– Засунь их в… себе!

Нет, не так.

Вместо денег я достаю пистолет.

Откуда?

Не так уж трудно в наше время достать пистолет. Куплю. Выпрошу у брата, у него есть, неизвестно зачем. Мальчики любят оружие, а он все еще мальчик во многом.

Я достаю пистолет.

– Едем дальше.

– Я те щас поеду!..

Ткнула его стволом в висок.

Сразу поверил, испугался, поехал.

– Че те надо-то, дура? – злится. – Ты кто? Куда едем?

– Там увидишь.

– Где там?

– Там.

Я указываю ему, как ехать, где свернуть.

Мы попадаем на пустырь за городом, я давно уже присмотрела этот пустырь. Какие-то ящики, кузов от грузовика, столб торчит неизвестно для чего. Этот столб мне и нужен.

– Выходи из машины!

– Не выйду!

Удар рукоятью – попала в бровь. Кровь заструилась. После этого выстрелила вверх, продырявив крышу. Подействовало сразу.

Под прицелом идет к столбу.

Я достаю из сумочки моток крепкой веревки, привязываю его.

– Насиловать будешь? – пытается острить, хамло.

Пресекаю ударом по щеке.

Открываю багажник, достаю банки. Двенадцать штук.

Сажусь за руль, банки рядом – на сиденье.

На полной скорости проношусь мимо столба, кидаю банку.

Промах.

Еще один заход.

Промах.

Еще один.

Ура! Точно в лоб! Звук – как от удара в столб.

Вряд ли ему больней, чем было мне: тяжесть полной банки для его монолитного лба равновесна тяжести пустой банки для моей брови.

Орет:

– Че те надо, дура?

– Вспомнил?

– Чего?

– Не вспомнил?

– Нечего мне вспоминать!

Я проношусь мимо него еще девять раз – по числу оставшихся банок. Четыре попадания из девяти – результат приличный.

Он орет как резаный, я хохочу.

– Вспомнил? Вспомнил?

– Вспомнил, дура! Остановись!

Останавливаю машину.

– Ну?

Удивительно: он и в самом деле вспомнил. Боль, отчаяние заставили его вспомнить.

Нет, он не вспомнил меня, он вспомнил всего лишь, что однажды кинул в толпу банкой.

– Я в тебя попал, что ли, дура?

– Вот именно.

– Знал бы – лучше бы наехал. За это – убивать, да? Ты же меня чуть не убила, дура!

– Лучше бы наехал, говоришь? Это мысль.

Сажусь в машину и начинаю носиться мимо столба. Проезжаю все ближе от него. Что орет – не слышу, не интересуюсь слышать.

Банки лопаются под колесами. Лопаются, взрываются.

Мне это напоминает откупоривание шампанского в праздник, я смеюсь.

И наконец, устав, решаю покончить разом и с ним, и с машиной.

Ставлю машину напротив столба, напротив него.

Он все понимает.

Кричит:

– У меня дети!.. Я прошу тебя, дура!.. Я умоляю! Женщина, не тронь! Имей сердце! Умоляю! Жить хочу! Жить!

Я отыскиваю подходящую щепку, начинаю разгон, переключаю скорость (пригодились-таки навыки, которые приобрела сто лет назад, восемь лет назад девчонка глупая, влюбчивая – Прибалтика, очаровательный джентльмен, на машине по полю, скорость, виражи, странно, говорила я, прибалты, слышала, народ холодный, не любит риска, я горячий прибалт, отвечал он, доказывая всем, чем мог, было счастье, и больше не было счастья), переключаю скорость, фиксирую педаль газа щепкой, выпрыгиваю, машина разгоняется без меня – я рассчитала точно – врезается в привязанного к столбу человека.

Я подхожу.

Человек переломлен, лицом на капот.

Кровь на белом капоте.

Открываю бензобак, сую туда тряпку, поджигаю, отхожу.

Машина загорается.

Отбегаю.

Взрыв.

Через час я иду в городе с улыбкой.

Я ничего не помню.

Абсолютно ничего.

Приходил главврач Прохоров. Расспрашивал.

Приходили еще какие-то врачи. Осматривали.

Приходил Давид Давидович. Прощаться. На пенсию. Улыбался с облегчением.

Приходила мать. Трубить победу.