Раб лампы
Шрифт:
— Типичная логика военного! А может, она не спит, ждет меня?
— Она бы об этом сказала.
— Ты что — тупой? Она же женщина! Она тебя стесняется!
— Она бы об этом сказала.
Маргарита закусила губу, чтобы не рассмеяться. Давид — прелесть! Все аргументы Сеси разбиваются о его железную логику. Так же как попытки пройти в ее спальню — о его мощную грудь. Кто сказал, что он тупой?
Ругаясь, Сеси ушел в свою комнату. Поле боя осталось за Давидом. Сеси тоже прав. Пока охранник за дверью, в холле, в ее спальню никому нет хода. Она и в самом деле стесняется. Тут либо дудочка, либо кувшинчик. Либо жизнь, либо
Она со стоном перевернулась на бок и заставила себя думать о раненом плече. Никаких плотских радостей. В холле послышался какой-то шорох. Она сообразила, что Давид подскочил к двери. Должно быть, уловил ее стон. Ну и слух у него!
— Все в порядке, — отчетливо сказала она.
В ответ не раздалось ни звука, но она почувствовала, что от двери Давид отошел. С такой охраной ей ничто не страшно. Она успокоилась и уснула.
Но на четвертый день ее покой был нарушен. Утро началось как обычно. Давид сварил манную кашу. Добавил в нее изюма и ванили — получилось очень вкусно. Даже Альберт Валерианович уплетал манку за обе щеки. Она знала, как Дере следит за собственным весом, и не удержалась:
— Алик, это же куча калорий! Остановись!
— Завтрак съешь сам, — возразил Дере.
— Тогда я рассчитываю получить на ужин двойную порцию, — хмыкнул Сеси.
— А обед ты разделишь с Давидом? — улыбнулась она.
Дере покосился на квадратного телохранителя, но ничего не сказал. Потом он, как всегда, улизнул с кухни первым, чтобы не мыть посуду. Сеси явно ждал момента, чтобы остаться с ней наедине. Она поняла и сказала:
— Давид, вы свободны. Завтрак был замечательный! Но мыть посуду — дело Сеси. Идите в сад.
Когда телохранитель неслышно удалился, она спросила:
— Ну? Что ты хотел мне сказать?
— Это нечестно!
— Что именно?
— Он не пускает меня в твою спальню!
— Сеси, мы же договорились. У меня болит плечо.
— Но я хотел просто поговорить!
— Говори.
— Знаешь, ночью у меня получается лучше.
— Это я помню.
— А как нам было хорошо, помнишь? — оживился он.
— Да.
— Вот бы повторить!
— Как?
— Поехать куда-нибудь. Вдвоем. Ты и я. Номер в шикарном отеле. Пляж. Ночная дискотека, — размечтался Сеси. — Как все было хорошо! Мы с тобой были так счастливы!
— Ты забыл, что помешало нашему счастью, -тихо напомнила она.
— И ничего нельзя сделать? — Сеси заглянул ей в глаза. — Ева?
— Скажи мне правду. Ты же хотел поговорить.
— Какую правду?
— Всю. С самого начала. Чем тебя шантажирует Клара. Почему ты так боишься милиции. И что прятал в моей спальне под кроватью. Я уверена: там этого больше нет. Я проверяла. Ты сделал уборку. Пыль на шкафу осталась, а вот под кроватью чисто. Там стояла какая-то коробка. А что в коробке?
— Ева…
— Нет, ты не увиливай.
— Это не мое! Честное слово!
— А чье?
— Я не могу тебе сказать.
— Почему?
— Потому. С меня взяли слово. Если я скажу…
— Ну хватит! Ты опять врешь. Ты влип в историю, и потому торчишь в моем доме. Выжидаешь. А еще жалуешься
на Давида! И правильно, что он не пустил тебя в мою спальню!— Ты еще пожалеешь! — пообещал Сеси.
– Когда все закончится, ты раскаешься, что так со мной обращалась! Ты еще прощения будешь просить!
— Сеси, повторяю: я тебя не держу. Не нравится — уходи.
Она развернулась и вышла из кухни. Надо срочно глотнуть свежего воздуха. Срочно! Какое утро испорчено ссорой! Лето в разгаре, солнце в зените, сад в цвету. Ее любимицы, крупные ромашки, расправили белые юбочки и кокетничают с пионами, красующимися на соседней клумбе. Поздний сорт, белые лепестки, кремовая сердцевина. Она пригляделась. Там, где бьется кремовое сердце цветка, сидит мохнатая пчела. Не повезло ромашкам. Сладкий нектар возлюбленных-пионов достанется не им. Букет, что ли, собрать? И поставить его в высокую вазу. Нет, лучше в кувшин. Глиняный кувшин, белый, с синими цветочками. Из дома привезла, из родной деревни. Эмаль местами облупилась, от горлышка кусочек откололся. Нынче это называет модным словом «винтаж». «Где вы достали такую прелесть, Маргарита Ивановна?» Достала! Дома, в чулане откопала. Да, надо поставить кувшин на видное место, на террасу. А в нем ромашки. Мило и просто.
— Маргарита Ивановна?
— Да, Давид?
— Поговорили?
— Поговорили. — Она вздохнула.
— Я что-то сделал не так?
— Все так.
Она опустилась в шезлонг.
Обычно Давид занимал позицию неподалеку, но старался не маячить перед глазами. Сидел за спиной или сбоку. Однако сейчас он не спешил отойти. Напротив, придвинулся к ней вплотную. Она почувствовала терпкий запах его пота: на улице было жарко, а Давид был мужчиной крупным и быстро и обильно потел.
— Если я делаю что-то не так…
— Я бы об этом сказала.
Он понял и улыбнулся.
— Как думаешь: муж или любовник? — спросила она, догадавшись, что настал момент для откровений.
— Пока не знаю. Оба подозрительны.
— Я вижу, ни Сеси, ни Альберту Валериановичу ты не симпатизируешь.
— Я должен быть беспристрастным.
— Чем тебе Дере не нравится?
— Мелочен, суетлив, раздражителен. Хотя голубоглазый юноша мне не нравится еще больше.
— Что такое?
— Но ведь он альфонс.
— Профессия не для настоящего мужчины?
– улыбнулась она.
— Мужчина? Он?
— Ты не женщина, Давид. Тебе этого не понять.
Она и не заметила, как перешла на «ты».
— Это ваше с ним дело. — Давид пожал широченными плечами. Но не удержался: — Ведь вы умная женщина, Маргарита Ивановна!
— По-твоему, умной женщине не нужен секс? Она выше всего этого? Я двадцать лет так думала. Что плотские радости не для меня. И вот чем все это закончилось!
— Это ваше с ним дело, — повторил Давид.
– Я не об этом хотел поговорить.
— О чем же? — беспечно спросила она.
— За домом следят. Только тихо, — предупредил он, отметив напряженность ее позы. — Не делайте резких движений. Берегите плечо. Я рядом, ничего не бойтесь. Я вас закрываю. Если бы существовала опасность, я бы не позволил вам сидеть в саду.
— Господи! Но кто?
— Из соседнего особняка.
— В бинокль следят?
— Откуда вы знаете?
— Сеси как-то говорил, что Карл Янович за мной шпионит. Но его интересует исключительно моя спальня!
— Что вы знаете о своем соседе?