Раб лампы

А как же сигнализация? К ее удивлению, она не сработала. Давид и это знал! Что преступник отключил сигнализацию! Но как? Она задрожала. Как близко была опасность! Это не Клара и не Сеси.

Теперь им предстояло самое сложное: бесшумно подняться по лестнице. Давид двинулся первым, она следом, стараясь, чтобы ни одна ступенька под ногами не скрипнула. В доме была странная тишина. Или ей казалось, что тишина странная? Уже подойдя к двери спальни, она услышала сопение. Давид добрался первым, потом подождал ее. Замерли на пороге. Она скорее почувствовала, чем услышала:

— Готовы?

И он рывком распахнул дверь. Раздался то ли крик, то ли стон. Какой-то звериный вопль.

— А-а-а!!!

Она оторопела. Взгляд уперся в огромную лысину.

«А где же его шляпа?» — подумала Маргарита. На ее кровати лежал Карл Янович. Он был голый. Она старалась смотреть только на лысину, хотя и та была отвратительна. К горлу подступила тошнота. Секунда — и Давид шагнул вперед, заслонив от нее кровать огромной спиной. Она все поняла. Увидела — и довольно.

— Я думаю, надо дать полный свет, — громко сказал Давид.

Она потянулась к выключателю, поскольку все еще стояла у двери. Вспыхнули лампы. Карл Янович заверещал и зажмурился.

— Момент! — сказал Давид.

И шагнул к тумбочке, стоящей у кровати. Видимо, он заранее спланировал все в деталях, потому что достал из верхнего ящика цифровой фотоаппарат. Верещание перешло в визг. Карл Янович попытался спрятаться, но Давид был проворнее. Недаром капитан Дроздов так хвалил его реакцию!

Он сделал пару снимков, потом потянул на себя простыню, под которой сжимался в комочек незваный гость, и щелкнул лежащего на кровати голого мужчину еще несколько раз. Потом спокойно сказал:

— Прикройтесь. Вот теперь поговорим.

Карл Янович вцепился в простыню и отполз на самый край широкой кровати. Он мелко-мелко дрожал.

— Предупреждаю, — сказал Давид. — Разговор я буду писать на диктофон. На этот раз тебе не отвертеться. Как с записками, которые ты выкрал и сжег. Маргарита Ивановна? Что с вами?

— Пусть оденется, — тоже дрожа, сказала она. Ей хотелось зажмуриться, закрыть уши и убежать. Она повторила: — Пусть оденется.

— Ну зачем же?

Видимо, у Давида был свой план. Он знал, что человек без одежды особенно уязвим — значит, сейчас сосед расскажет все без уверток. Не придется даже применять физическую силу. Только моральная экзекуция. Так было задумано. Спровоцировать. Застать в спальне. Голым. Включить яркий свет. Напугать вспышками фотоаппарата. Тем, что разговор записывается на диктофон. И выслушать все. А потом принять решение: что с этим делать? Как поступить?

Она подумала, что Давид прошел обучение у мастеров своего дела. А из органов уволился, возможно, потому, что разок пережал. И его попросили.

— Говорить будешь? Садитесь, Маргарита Ивановна. — Он кивнул на стоящее у стены кресло. Она послушалась, пошла, едва переставляя негнущиеся ноги. Упала в кресло, стараясь не смотреть на кровать. Давид остался стоять, но занял позицию у двери. Карл Янович затравленно посмотрел в окно.

— Высоко, — сказал Давид, поймав его взгляд.
– Ноги переломаешь. А будешь молчать — я тебе их переломаю. Так что выбора у тебя нет. Впрочем, начну я. Маргарита Ивановна, вам знакома фамилия Дутов?

— Нет. Первый раз слышу.

— А Янович?

— Первый раз…

Она осеклась. Янович? Что-то знакомое. Но мысли путались.

— Ну? Борис Янович?

— Ах да! Скульптор! Сразу не сообразила. Конечно! Мы изучали его творчество в художественном училище! Он специализировался на памятниках вождей революции и бюстиках членов правительства. Но была и пара неплохих работ. Групповые скульптуры. Мы ходили смотреть их в Манеж. Была персональная выставка Бориса Яновича. Постойте-ка… Ему сейчас было бы лет девяносто!

— Девяносто один, — спокойно сказал Давид.
– А перед вами его сын, Карл Дутов. Янович — это псевдоним. От имени Ян. На самом деле скульптора зовут Ян Борисович Дутов. Но Дутов — не звучит. Сына назвал Карлом, понятно, в честь Маркса. Коммунист, патриот. Оттого и заказы сыпались, как из ведра. И в академии вы его творчество изучали. Только что с этим стало? Сами видите. Надо бы в гости ходить к соседям, Маргарита Ивановна. Тем более — к коллегам.

— Он что, тоже скульптор?

Она брезгливо посмотрела на огромную сверкающую лысину.

— Банковский работник. Я имею в виду его папу. А ведь он сюда приезжал! Приезжал? — Давид посмотрел на кровать.

— Меня назвали в честь Карла Брюллова! Слышите?! Великого русского художника! — заверещал Карл Янович. — Не Маркса! Я потомственный художник! Настоящий художник! Даже имя мое -имя настоящего художника! А она — подделка!

— Помолчи, — велел Давид. — Истерика отменяется. Будешь отвечать на вопросы, когда я их задам.

— Выходит, Борис Янович жив?! — Она уловила кивок. — Кто бы мог подумать! Тот самый высокий худой старик, которого я видела пару раз у ворот… Он же отлично выглядит! Сколько ему, говоришь?

— Девяносто один.

— В кого ж этот такой?

Она кивнула в сторону кровати.

— Поздний ребенок. Болел он в детстве много. Вот рост и замедлился. А потом и вовсе остановился. Ну что, Карл? Будем молчать? Теперь говори. Разрешаю. Как, когда, при каких обстоятельствах.

— Ненавижу… — раздалось шипение со стороны кровати. — Всех вас… Ненавижу… Подделка…

— Это понятно. — Давид вздохнул. — Профессиональная зависть. Видите ли, сначала Карл Дутов окончил художественное училище. То самое, в котором учились и вы, Маргарита Ивановна. Папа помог поступить. И писал он картины.

— Карл Дутов? Не знаю такого художника. — Она покачала головой. — Никогда не слышала.

— Ненавижу! — взвизгнул Карл Янович. — Вас всех! Тебя! Которые святое… святое искусство превратили в…

Он захлебнулся слюной.

— Я внимательно изучил справку, которую сделал для меня капитан Дроздов, — размеренно сказал Давид. — Я сразу понял, что сигнализацию в доме мог отключить только кто-то из своих. Я имею в виду тот день, когда разбили скульптуру. Эту, как ее?

— Лимбо, — шепотом сказала она.

— Простите. В искусстве я мало что смыслю. А вот в сигнализациях… Либо домочадцы, либо человек, в доме которого установлена такая же; который отлично знает, как и где она отключается. Я навел справки. Во вневедомственной охране, которая взяла на контроль ваш коттеджный поселок. И выяснил, что сосед…

— Мерзость! — высоким голосом отозвался тот.
– Черная мерзость! Уродство! Докатились! Ходим и смотрим на это! Покупаем! Уродство! Мерзость!

— Ну конечно! — Давид усмехнулся. — Твои картины не покупали, а ты не мог понять, почему! Все малевал. День и ночь. Но таланта Бог не дал. Потом наш герой женился на натурщице. Красавица рассчитывала через него прославиться. Стать женой великого художника. Начиталась, наслушалась. Я, мол, буду как эта… Ну? Жена Сальвадора Дали?