Раб Ритма

Джонсон был рад, но на его лице все также было сложно увидеть нечто похожее на проявление эмоций. Он тут же собрал мальчиков, сорвав их с занятий. Уставшие дети лишь за полночь смогли лечь отдыхать, даже не перекусив ничего.

***

Мальчики теперь играли вчетвером. Джеки больше не брал в руки инструмент. После случая в больнице он все дальше становился от отца и матери. Его трясло от злости, когда он вспоминал поступок матери, которая не смогла ничего сделать в ту секунду, когда его унижал Джакомбо. Отца мальчик давно уже привык воспринимать таким какой он есть, но мама! В его юной душе не было ответа на этот вопрос.

Он занялся учебой, а после уроков пропадал в лавке сапожника, где зарабатывал СЕБЕ на еду! Отношения с братьями остались прежними – Джеки всегда помогал, выслушивал и поддерживал, но о музыке больше не говорил. Мальчики уважали его выбор, возможно, даже завидовали его смелости. Он вычеркнул мир музыки раз и навсегда. Его упрямое противостояние поражало. Откуда брались силы у этого мальчика 12 лет?

Джеки пропадал на работе, пока остальные собирали инструменты и одевались в костюмы. В один из будних вечеров они исполняли свои любимые мелодии – еще совсем молодые, но уже понимающее, что эти люди в форме цвета хаки не скоро услышат музыку, ее заметят канонады взрывы и стоны раненных.

В приглушенном свете ламп они сегодня были не яркими, дерзкими джаз-менами – они играли музыку, которая была в их душе. Спокойный ритм, ритмичные переходы и мелодичное звучание. Мелодия сопереживала, поддерживала и горевала одновременно. Из Джимми вдруг вырвалось неожиданное соло – он зазвучал сильнее, мощнее, ярче остальных. Его пальцы скользили по кнопкам. Мальчик закрыл глаза и выплеснул наружу все то, что таилось в его душе. Перед его глазами промелькнуло лицо убитой горем матери – в груди затрепетало сердце. В ушах эхом прозвучал звонкий смех сестренки. А вместо зала с людьми, вместо грозного отца и родных братьев Джимми очутился на лугу, полного трав и цветов, где раздается жужжание диких пчел. Его ладоши ощущали прикосновение каждого лепестка, листочка дерева и порыва ветра, который нес его все выше и дальше. В какой-то момент он замер – опять боль переполнила его душу – он оказался у большой горы, сложенной из черепов буйволов, увидел, как загоняют слонов и истребляют тигров. Мелодия вновь приняла трагичный оборот, затихнув. Он открыл глаза – детские, но такие уже мудрые и понимающие. В них горел огонь.

После концерта, за кулисами Джимми схватил за шиворот отец. Он сгреб его за шкирку как беспомощного маленького котенка. Мальчик поежился от черного взгляда Джакомбо. Раздувая от негодования ноздри, мужчина оскалил зубы:

–Ты что вытворяешь, щенок? Кто тебе позволил делать то, что я не приказывал? – от него пахло алкоголем, Джимми поморщился:

–Ведь всем понравилось, – неуверенно проговорил мальчик. Он не понимал, в чем его вина – ведь им аплодировали.

Джакомбо грубо отпихнул мальчика в сторону, тот ударившись об стену, схватился за руку, которую свело от боли:

–Здесь все решаю я! Не смей мне перечить! Все тебе дал я! Ты мне обязан!

–Ты говорил, что музыка должна идти от сердца, а не от строго написанных на бумаге нот! Если не чувствуешь – не сможешь творить,– последовала пощечина:

–Молчать! Собирайся и иди отсюда вон! Дома я с тобой продолжу разговор.

Джимми вдруг затрясся от страха. Его побледневшие губы, судорожно что-то шептали, а в глазах засияли слезы. Он сполз на пол, закрыв лицо ладонями. Рядом послышался тяжелый вздох, затем тонкая рука обняла его за плечи. Джимми почувствовал, как чья-то голова легка к нему на плечо:

–Я с тобой, Джимми. Вместе мы справимся, – это был Джорджи, который видел то, что сделал отец.

Мальчики просидели так еще несколько минут, а затем последовали домой за остальными.

Глава 5

***

Он стоял охваченный сиянием софитов. Перед ним простиралась ревущая толпа, которая жаждала, чтобы его выступление никогда не заканчивалось. В нем это вызвало смех, рассмеявшись прямо в микрофон, он обернулся на своих ребят:

– Ну что парни, зажжём на небе звезды?

Он чувствовал себя царем всего мира, которому подвластно все на свете. Его волосы танцевали вместе с ним, а голова тряслась так, что казалось, сейчас оторвется.

Руки музыканта срослись с инструментом, издавая уникальные пассажи, которые были чем-то новым в джазе. Когда публика ревела от его игры на саксофоне, он подходил к микрофону. Бархатный голос заполнял каждый уголок зала и человеческих душ. Мужчина, словно заправский геолог, извлекал из недр Земли голос народа, повествовал о боли, об искалеченном поколении и загубленном времени. При этом повествование о смертельных муках, страданиях и океанах слез его, оказывалось пронизанным белоснежными нитями надежды, веры и любви. Он не забывал взбадривать публику танцевальным мотивом, что делало его манеру исполнения уникальной.

Отложив инструмент, легким движением подхватив, шнур микрофона мужчина не стеснялся танцевать с публикой. Прищёлкивая пальцами в такт и отбивая ритм, напевал:

–Па-па-па-да-па-да-да-дам, – он закрыл глаза, чуть присев, – да-ди-да-ра-ла-па-да-да-да-ли-ла-ра-па-дам.

Они могли петь часами – после выступлений валились прямо на пол, но публика всегда видела в них чертовски энергичных парней. Завершая концерт лидер группы, широко улыбнувшись, обращался к публике:

–Поблагодарите моих ребят за прекрасный вечер! – он жестом указывал на своих собратьев по инструментам, которые кланялись зрителям. Люди не скупились на овации – это был праздник для всех.

После этого, новый джазмен небрежно курил сигару, стряхивая пепел на пол. Его ноги, заброшенные на стол, в кожаных ботинках все еще отбивали ритм. Он самодовольно любовался подаренными часами от влиятельного человека, которому пришлось по душе его пение. Весь его вид говорил о том, что он прекрасно знает, как он хорош. Это оказало значительное влияние на его общение с женщинами – он бессовестно и дерзко воровал их сердца, после, порой слишком жестоко, бросая на произвол судьбы.

Любая красотка, могла быть нахально похищена им – мужчина не понимал и не принимал слова «нет»,

***

Работа на заводе была тяжелой. Большинство из рабочих рано или поздно заканчивали свою жизнь со сломанной или сорванной спиной. Не имея возможности получить хорошее лечение, люди зачастую являлись обреченными на жалкое существование с протянутой рукой.

Джакомбо не раз видел, как только что здоровые парни, делались инвалидами. Без тени сожаления и сочувствия он говорил в таких случаях:

–Уж лучше б зашибло насмерть, – из-за таких высказываний и горячего нрава друзей среди коллег он не завел. Поэтому когда после смены все, разбежавшись по группам, отдыхали, Джакомбо складывал свои инструменты, вытирал лицо засаленной тряпкой и шел домой. По пути к дому он обязательно заходил в пару-тройку мест, чтобы обговорить выступление своих парней.

Некоторые разбирающиеся люди в музыке, оставшиеся с хорошим мнением о Джакомбо советовали:

–Твоим парням нужно записаться, – говорили они с видом больших профессионалов, – будет шанс выйти на большую сцену.

–Всегда успеем, – отвечал он, хотя в глубине души мужчина не был уверен в их успехе. Джакомбо боялся, что мальчиков ждет та же участь, что и его. Однако внешне мужчина всегда оставался невозмутим.

Сейчас его тревожило иное – в последнее время стали часто спрашивать о Джимми: