Раб сердец

В талене прикончили последние брюкву, жир и варенье. Тогда же выяснилось, что нору придётся освещать лучиной, поскольку дочь тайком вытаскала и съела восковые свечи. И однажды, когда жена в очередной раз заскулила у догорающего костра, Самусь неожиданно для себя подумал, что её ляжки, даже изрядно похудевшей, хватило бы на неделю. И, ужаснувшись, закрыл глаза, чтобы не видеть топорика у глиняной стены.

В цветене стали есть молодую траву и отвар из бересты с десятью ложками старой ржаной муки на четверть ведра. От травы рвало и прошибал дикий понос. Жена окончательно спятила. Дочь слегла. В норе теперь не просто было душно, но стоял тяжёлый запах больного человека.

Овраг вызывал у Самуся бессильную ненависть. Однако и отойти далеко от него не было сил. Куда, к тому же? Ну, доберётся он до ближайшей деревни, и что? Просить кусок хлеба? Не дадут. Попытаться что-то украсть? Приколют вилами к земле. Никто не поможет.

И вот он отважился на совершенно дикий бросок в одиночку за пять вёрст к горшечной мастерской.

Болтали, будто здесь проходят дозоры Братства.

...Лядащий не заметил, как из-за полуразрушенной печи неслышно выскользнул крепкий парень в плаще с серо-зелёными разводами. Окинул скорчившегося Самуся цепким, оценивающим взгладом и исчез за углом. Только сейчас Лядащий расслышал голоса во дворе мастерской. Он встал, пошатывась и цепляясь за холодные брёвна, выбрался наружу.

Людей в таких же серо-зелёных накидках, окружавших телегу, было около десятка. Кто-то мельком, без любопытства глянул на появившегося оборванца. Собака, сосредоточенно чесавшаяся у тележного колеса, вообще не обратила на Лядащего внимания.

– «Рунцы.
– подумал Самусь.
– Брановы ратники? Скорее всего... Молодые парни, совсем не страшные. Если бы у меня был старший брат, возможно выглядел бы так же... Они не могут не пожалеть, не дать хлеба. Сухарь. Плесневую корку.»

Он попытался улыбнуться, прижал руки к груди стал робко приближаться. Пёс перестал чесаться, его щёки дрогнули, поползли вверх, обнажая клыки.

Один из ратников откинул плащ за спину, так что стали видны нашивки в виде луны на рукаве и груди, широко ступая пошёл навстречу. Остановив-шись в паре шагов от Лядащего спросил:

– Кто вы такой? Откуда? Зачем здесь?

Обращение «вы» потрясло и сломило Самуся. Из горла вырвалось длинное рыдание. Он обрушился на четвереньки и взмолился: -Добрые люди... господа мои... прошу, спасите... дочка при смерти...

– Поднимите-ка голову, уважаемый.
– с внезапным удивлением сказал ратник.
– Что-то, смотрю, лицо знакомое... Откуда родом?

– Из Смердунов... Из Больших Смердунов.

– Вот оно как! Земляк? Надо же... А не ли Ярыги ли сын?

– Его... Самусь...

– Вот даже как.
– повторил ратник и лицо его сменило удивлённое выражение на настороженное. Их окружали другие бойцы. -Узнал теперь. В Поползаевск переехали, помню. И чем занимались всё это время?

– Я... начальник отделения «Валинор-займ»... начальником был... –само собою вырвалось у Самуся.

Ратник закивал, как бы в подтверждение собственным догадкам: -То есть ростовщик? Разоритель разорённых? Шёлковые простынки, сладенькие пирожочки, розовенькое винцо, толстозаденькие служаночки? Да вы встаньте, уважаемый встаньте, зачем же в ногах валяться? Вот к этой стеночке прислонитесь, будьте так любезны. Став, малыш, дай, пожалуйста, свой самострел.

– Эй, Ясень, что тут у вас стряслось?
– послышалось за спинами собравшихся и Самусь увидел проталкивающегося воина в кольчужной безрукавке, очень похожего на того, с кем он сейчас разговаривал.

– Вишь, Смурень, -всё так же ровно отвечал ратник, -односельчанина встретили. Самуся. Помнишь такого?

– Слабо. И что?

– Гнидой оказался, вешать надо. Но хочу, всё-таки, по знакомству уважить, пристрелить.

– Погоди-погоди, брат... Что ж ты сразу – «вешать», да «стрелять». Разобраться бы...
– неуверенно сказал Смурень, рассматривая оцепеневшего Самуся. –Может, возьмём, на работы определим? Рук же везде не хватает.

– Он не будет работать. –холодно отрезал Ясень. –Не сможет, поскольку полудохлый. Но, главное, не захочет. Не для работы такие захребетники живут, что не знаешь?

– Знаю… Только не марался бы, братец. Отпусти, пусть сам с голоду подохнет.

– Отпустить? –проворчал Ясень. –Наотпускались уже досыта, мягкосердечные да добродушные. Случай с Надрыльским отрядом забыл?

– А, делай, как знаешь… -Смурень махнул рукой и отошёл. Тут же хлёстко ударила спущенная тетива.

Через несколько минут телега выехала со двора в окружении небольшого отряда. За ратниками трусил пёс. Самусь бессмысленно смотрел вслед им остекленевшими глазами. Упасть ему не давала стрела, пригвоздившая измождённое тело Лядащего к покосившемуся срубу.

7.

В конце ветреня Бран оставил Ждана Ратника продолжать осаду Поползаевска, а сам с одним полком отправился к Матюкалинску. Ученики дружно отговаривали его от столь рискованного шага, однако Бран уверил, что всё пройдёт как нельзя лучше. Он послал глашатая в городок, требуя безоговорочной сдачи, обещая свободный выход желающим покинуть Матюкалинск и полную безопасность оставшимся. В случае же отказа, Бран пригрозил что, в случае взятия города боем применит огнемёты. Обещание повергло матюкалинцев в неописуемый ужас: городок был полностью деревянным, включая ветхие стены с покосившимися от времени башнями.

Городская дума поспешно собралась в зрелищной хоромине, а на площади перед зданием глухо шумела толпа горожан, требующих отпереть ворота и встретить Брана хлебом-солью. Торговцы в четверть часа заперли все лавки, попрятав товар в погреба.

Городничий, бледный до синевы, с перекошенным от испуга лицом, заикаясь, прочёл думе требование Брана Учителя. Думцы, опустив головы , молчали. Их равно пугала как расправа со стороны властей за сдачу города, так и возможные последствия сопротивления.

Решено было заслушать воеводу , храброго воина, весьма опытного в ратном деле, под началом коего находился Матюкалинский пехотный полк. Тот с грубым красноречием бывалого вояки обрисовал положение: треть служивых разбежалась при подходе восставших, вторая треть собирается перейти на сторону мятежников с оружием в руках, прочие вряд ли будут сопротивляться.

Ужас, обуявший думцев, который только что лишал их дара речи, заставил почтенных мужей прийти в себя. Все дружно вскочили с дубовых скамей, будто ужаленные осами. Все завопили хором, что рехнувшихся нет и следует немедля открыть ворота, что будет весьма благоразумной и осторожной мерой.