Рабиндранат Тагор

Одинокий, недовольный собою, Рабиндранат обратился к отцу, который по обыкновению находился в Гималаях, с просьбой разрешить ему вновь поехать в Англию и продолжать занятия юриспруденцией. Тот ответил согласием, и 20 апреля 1881 года юноша второй раз отплыл в Англию в сопровождении племянника.

Второе путешествие в Англию оказалось неудачным. Племянник, Шоттопрошад, сопровождавший его в путешествии, незадолго перед тем женился и, как только корабль отплыл из Калькутты, плохо себя почувствовал — на него в равной степени неблагоприятно действовали морская качка и разлука с супругой. К тому времени, как пароход приплыл к Мадрасу, он решил вернуться домой. Но ему не хватало храбрости, чтобы в одиночку предстать перед грозным Махарши. Тогда он уговорил своего молодого дядюшку возвратиться вместе с ним. Похоже, что дядя охотно согласился, может быть, потому, что он тоже оставил свое сердце дома. Во всяком случае, он представлял себе серьезные последствия такого решения и потому проделал весь путь до Моссури в восточных Гималаях, где пребывал отец, чтобы лично объясниться с ним. "Я явился к нему, — писал он, — дрожа от страха. Но отец не выказал никакого раздражения, наоборот, казалось, что он доволен. Должно быть, он увидел в моем возвращении благость провидения".

Из Моссури он отправился во французское владение Чондонногор, недалеко от Калькутты, где на вилле на берегу Ганги жил тогда его брат Джотириндронат с женою. Там он провел один из самых счастливых периодов своей жизни — "те несказанные дни и ночи, томные от радости, печальные от желания". Усадьба, в которой они жили, называлась "Вилла Морана". Это был большой, беспорядочно построенный дом с террасами и лестницей, спускающейся к берегу реки. Часто они все трое, два брата и дама, царившая в обоих сердцах, проводили время, катаясь на лодке. Рабиндра пел или самозабвенно сочинял музыку. Джотириндронат аккомпанировал ему на скрипке. Тогда-то ощутил Рабиндранат очарование речной жизни в Бенгалии, которое звучит в его поэзии как убаюкивающая мелодия. В этот период были написаны милые, очаровательные заметки — случайные записи и фантазии. Он писал и литературно-критические статьи, а также работал над своим первым зрелым романом "Боутхакуранир хат" ("Берег Бибхи").

В поэзии и литературной критике Рабиндранат уже обрел индивидуальность и создал форму, соответствующую его таланту. Но в повествовательной прозе ему еще только предстояло найти себя. Первый роман его — историческая мелодрама, подражание Бонкимчондро Чоттопаддхаю, славившемуся тогда как "бенгальский Вальтер Скотт". Неудивительно, что после выхода романа Рабиндранат получил письмо от знаменитого писателя, поздравлявшего его с крупным достижением, предвестником будущих литературных побед. Суть сюжета заключается в следующем. Храбрый, но жестокий махараджа преследует своего сына, единственная вина которого состоит в том, что он болеет за свой страдающий народ. В конце концов юношу отправляют в ссылку. По пути в священный город Бенарес он должен доставить свою сестру во владения ее мужа. Однако, явившись туда, они узнают, что раджа тем временем взял другую жену. Опечаленная сестра решает сопровождать брата в его странствии. Место, где останавливалось их судно, до сих пор известно как "Берег Бибхи".

Роман этот не принадлежит к числу шедевров, но историческое значение его несомненно. Он словно маленькая теплица, где восходят семена, чтобы потом быть рассаженными по грядкам. Многие ситуации и герои, которые появятся в поздних произведениях, впервые встречаются здесь. Это и раджа, безразличный к благу народа; и принц, стремящийся искупить зло, приносимое его отцом; и простой, добросердечный старик, наивный, но обладающий неосознанной мудростью и человечностью, воплощающий авторскую философию жизни; и юные девушки, любящие и ненавидящие, но всегда более живые и подвижные, чем мужчины.

Когда завершилась эта идиллия на берегах Ганги, оба брата и Кадамбори Деби вернулись в Калькутту и поселились около Чауринги, расцветавшего тогда аристократического квартала, на Шодор-стрит, недалеко от того места, где сейчас находится музей.

В этом скромном доме в самом центре быстро разрастающегося города юный поэт впервые пережил особое духовное откровение. Однажды утром он стоял на веранде, наблюдая, как восходящее солнце поднимается над кронами деревьев в конце лужайки. "Внезапно, — рассказывает он, — словно пелена спала с моих глаз, и я ощутил, что мир купается в удивительном сиянии, и волны красоты и радости накатываются со всех сторон… Невидимая ширма банальности, стоявшая меж мною и всеми вещами и людьми, вдруг исчезла, и их первозданное величие наполнило мое сознание".

Само по себе такое переживание не является чем-то из ряда вон выходящим. Большинство людей в той или иной форме, в то или иное время переживали нечто подобное, особенно после долгого периода недуга или печали, когда мы внезапно заново открываем жизнь во всей ее красоте. Но в случае с Рабиндранатом уникальными остаются потрясающая интенсивность переживания и его длительность, так что впечатление о нем ясно сформировалось в его сознании. Пока оно длилось, поэт, казалось, видел и слышал не только глазами и ушами, но и всем своим существом. Это было словно бесконечное чудо. Четыре дня он прожил в обостренном восприятии окружающего. Все вокруг казалось более ярким, более реальным, более прекрасным и более счастливым. Чета, проходящая по улице бок о бок, мать, играющая с ребенком, корова, бочком подходящая к другой и облизывающая ее языком, — все эти обыденные вещи обрели вдруг неизвестное раньше значение. Все вокруг, каким бы ни было пустяковым, казалось, требовало внимания и звало вырваться из клетки своей души.

К концу четвертого дня состояние невиданной легкости исчезло, и в этот момент Рабиндра завершил, как он писал, "пограничный возраст", куда не проникают прямые лучи правды и где тени преследуют друг друга:

Есть великие джунгли, чье имя — Сердце; Куда ни пойдешь — нет ни краю; В их глубях потерял я дорогу [28]

28

* Перевод М. Тубянского.

5. На пороге

В тот день Рабиндранат написал свое замечательное стихотворение "Пробуждение потока", про которое можно сказать, что оно символизирует начало зрелого этапа его поэтического пути. Стихи, пишет он, "хлынули и помчались как настоящий водопад". Словно ледяная пещера в Гималаях, сердце его было замкнуто во тьме, но вот лучи солнца пронзили тьму, растопили снег. Обретшая свободу вода рванулась в путь, в неудержимом порыве перепрыгивая через камни. Строки стихотворения словно пляшут в самозабвенном экстазе. В таком же состоянии одержимости от вновь открытой красоты окружающего мира и радости бытия он написал еще ряд стихотворений, объединенных затем под общим названием "Утренние песни".

В них заметен шаг вперед по сравнению с его прежними творениями. Дело не только в здоровом отношении поэта к миру, но и в степени овладения языком и размером. В одном из стихотворений, которое впоследствии стало открывать всю книгу, он упрекает себя за то, что слишком надолго замкнулся в мире больной фантазии, будто червь, грызущий изнутри цветок. В другом стихотворении он оглядывается на свою жизнь: маленьким ребенком он страстно любил природу, был знаком с каждой кокосовой пальмой в семейном саду и часто наблюдал в окно за старым деревом баньяна над купальным прудом. Но потом поэт потерял путь в дебрях своего сердца, природа перестала быть для него источником восхищения. И вот теперь он снова обрел утраченное наследство, расширив горизонты своего мира. Так в одном стихотворении за другим он славит свою новую веру с рвением новообращенного. Что уже само по себе вызывает на размышления: не порождена ли эта радость тем же юношеским эгоцентризмом, как и меланхолия, которую он восславил в "Вечерних песнях". Если один пациент все время жалуется на печень, а другой все время утверждает, что с печенью у него все в порядке, похоже, что их обоих беспокоит печень, и оба нездоровы. Рабиндранату еще предстояло обрести ту уравновешенность духа, которая давала его печалям достоинство трагедии, а его радостям силу озарения.

Тем не менее эти стихи — первые гонцы, предвещающие величественную процессию его творений, проложивших новый путь в бенгальской поэзии. Нельзя сказать, что каждое из стихотворений — это всего лишь новое излияние обретенной радости бытия. Некоторые из них уже поражают читателя глубиной мысли, предугадывая будущие шедевры, неразрывно сливающие чувство, воображение, мысль и музыку.

И юный поэт подумал: уж если заурядные виды и звуки грязной улочки в Калькутте смогли принести ему столько радости, то что же будет, если он отправится в Гималаи? Итак, он решил сопровождать своего брата и его жену в Дарджилинг, откуда открывается замечательный вид на величественную Канченджунгу, вторую по высоте гору после Эвереста.

"Но победа, — писал он об этом путешествии, — осталась за маленьким домиком на Шодор-стрит. Поднявшись в горы и оглядевшись, я сразу заметил, что утратил мое новое зрение. Веда в том, что я решил, будто дар мой зависит от внешних впечатлений… Я бродил среди еловых лесов, сидел возле водопадов и купался в их водах, я подолгу созерцал величие Канченджунги на фоне безоблачного неба, но ни в одном из самых прекрасных мест не мог обрести открывшейся мне раньше истины. Я уже познал ее, но не мог больше ее видеть. Пока я созерцал драгоценность, крышка внезапно захлопнулась, и мне осталось лишь впустую глазеть на закрытую шкатулку". Так где же обреталась красота, которая еще так недавно восхищала его сердце? В чем была ее тайна? Является ли она абсолютным качеством, существующим в каждом предмете, или она заново создается каждый раз, возникая как ощущение в сознании наблюдателя? Поэт решил, что то, что видится им как красота или слышится как музыка, есть всего лишь эхо ритма, бьющегося в сердце вселенной. Эту идею он ярко выразил в стихотворении, которое написал в Дарджилинге и назвал "Эхо". Стихотворение это, как и ряд других, написанных позднее, дразнит своей непонятностью, и критики до сих пор спорят, что же изобразил в нем поэт.