Рабочее созвездие

— В мартене я только потел, в училище еще и седею.

И все-таки тогда в райкоме он ответил:

— Я согласен.

Замкнулся круг, хотя по кругу нигде и никогда не хаживал товарищ Панфиловский, а по прямой, и только по прямой. Он вышел из этого училища и в это же училище вернулся, чтобы помочь найти начало жизни двадцати своим ученикам. Он знал, на что идет: он сам в училище учился и прекрасно помнит, какой приходит в них народ. Вот, девушка целый месяц не ходила на занятия. В чем дело? А ни в чем. Не нравится ей, видите ли, форма: не к лицу. И что уж за лицо там? Преподавателям — к лицу. И. Н. Панфиловскому, теперь уже директору этого училища, к лицу и форма, и Золотая Звездочка Героя на синем кителе, как яркая звезда на чистом небе. И форма с летной формой схожа, и те же крылышки в эмблеме, и училище базовым считается, как базовый аэродром, с которого взлетают молодые к рабочей славе. И поэтому все носят форму и гордятся.

Правда, не носит форму И. Е. Погорелец и тяготится этим: неловко, неудобно, как это он один во всем училище в «гражданском» ходит, и, виновато улыбаясь, объясняет, когда кто спросит: почему.

— Да моего размера нет. Шьют самый больший пятьдесят второй, а я пятьдесят шестой ношу.

Трудно сказать, шел ли Металлургический райком партии на эксперимент, переводя И. Н. Панфиловского из сталеваров в мастера производственного обучения, но если даже и так, то эксперимент оказался удачным: подручные сталеваров — лучшая группа училища по всем статьям и статям. Группа, в которой исключительно одни парни, и самые рослые, а рослый раньше начинает мнить себя взрослым. Но чтобы кто-то не явился на занятия или хотя бы опоздал… А «двойку» получить по какому-либо предмету — совсем позор. Живой авторитет, который видишь, которым дышишь и который ощущаешь, — рядом. И светились глаза практикантов великой завистью и уважением, когда их вел по цеху Панфиловский, — сам Панфиловский! — которому навстречу шагнуть была готова мартеновская печь-старушка, не то что сталевары. И поэтому райком решил и теперь уже уверен был, что и И. Е. Погорелец тоже нужней в училище. Почетен долг работать для России, учить работе — тот же долг. Земля есть мать богатства, труд — отец его.

Сознание вообще — начало человека, сознание коммуниста — центр жизни, как центр Земли, к которому стремится все, подвластное законам тяготения. И вновь оно, сознание коммуниста, поставило рядом двух Иванов, двух Героев, равных по труду, по духу, по идеям, и родственников близких, настолько близких по всему, что даже сыновей оба назвали Александрами.

Но Александра Погорельца больше нет. Нет, войны сразу не кончаются.

А как все было хорошо в их мирной жизни. И золотые дети были у супругов Погорельцев: сын и дочь. Такое сочетание одно из редких, из желанных — сын и дочь, и поэтому считаются они в народе золотыми детьми. Да, золотые были дети. И выросли, и воспитались. Отслужил в армии Саша Погорелец и стал тоже рабочим. Но потянуло парня в Запорожье, где жил прадедушка Иосиф. Родители отнекивать не стали: поезжай.

Днепр. Жара. Пошли компанией купаться. Ну, что такое Днепр, — Гоголь описал уже. А реку переплыл туда и обратно уральский парень и еще не наплавался.

— Да ты как заправский флотский дорвался до большой воды. — Друзья и накупались, и оделись.

— Идите потихоньку, догоню. Разок нырну — и догоню.

И не догнал. Нашли его речные водолазы там, где погиб, ударившись о камни, которыми латали городские самосвалы днепровский берег, надломленный снарядами войны. И через тридцать три далеких года сказалась клятая война.

Нет, войны скоро не кончаются.

Огромна скорбь отца, но несоизмерима она со скорбью матери. Любовь Никитична и до сих пор черна. И каждый встречный парень или молодая пара напоминали им о сыне, и повисали на ресницах матери росинки, и холодила глыба льда отцову душу. И все-таки, нимало не колеблясь, согласился почетный гражданин города Челябинска И. Е. Погорелец пойти инструктором работы на прокатных станах, пойти в училище, в группы, где тоже сплошь одни ребята, как сыновья, которым по родительскому долгу он передаст великое наследство — любовь к труду.

Но, не умея передать, — не передашь. Тут мало мастера с его огромным опытом работы, тут нужен педагог, психолог тонкий. Есть психология труда — наипрочнейшая нить в извечной связи поколений. И видеть эту нить и прясть ее — нужна способность.

Такой был случай с группой Панфиловского в свое время. На базе отдыха завода решили асфальтировать дорожки, игровые площадки, танцплощадку, а техники дорожной — никакой. Не влезешь с техникой сегодняшней на базу отдыха, не тот объект.

— Иван Никитович! На ваших хлопцев вся надежда.

Приехали они на эту базу отдыха и оторопели: щебенки — горы. И двадцать штук лопат, чтобы их сровнять. Да не как попало разгрести, а уложить по шнуру, под рейку, по визиркам.

— Ну что, орлы? Начнем?

Орлы… Они и в самом деле каждый мнил себя легко парящим в небе. Легко и гордо. А тут — ну надо ж! — заставляют буквально ползать по земле с какой-то бренной лопатой. Разочка по три кинули и сели: перекур.

— Э нет, ребята, — это не работа.

— А мы, промежду прочим, сталевары! — громкий голос сзади.

У задних громче голоса. Но этот голос был еще и дерзким. И парень, опершись на лопату и положив на кисти рук упрямый подбородок, глядел на мастера с прищуром, с вызовом, с тем смыслом, что указывать легко.

— Я, между прочим, тоже сталевар! — Иван Никитович обернулся на голос. — Вы в мартене были? — Парень кивнул. — И плавильные печи там видели? — опять кивнул. — Чудесно. А возле печей лопаты? Лопаты видели возле печей?

Пожал плечами «сталевар»: не помнит. Вроде видел.

— Ну, ладно. Присадка — что такое? Отвечать, как на уроке.

— Присадка? Материал, вводимый в печь в процессе плавки.

— Вводимый чем? Лопатой. А вы ее не тем концом берете. Вот как надо брать.

Нет, не отвыкнут руки сталевара от лопаты. И щебень с легким клекотом ложился на дорожку не ближе и не дальше, а там точь-в-точь, где должен лечь, как будто на лопате стоял оптический прицел. Ни шага лишнего, ни лишнего усилия. Красиво. Красив любой умелый труд.

— Считайте, нашей группе повезло! Мы здесь такую практику пройдем, ребята, за день, какую не пройти в цехе и за год.

А хозяина лопаты уже одолевал рабочий зуд, и он метался следом за мастером, ловясь за черенок.

— Иван Никитович, отдайте. Ну, хватит… Ну, понял я…

— Тогда на, держи.

Хрустят лопаты, теплеет солнце, и оседают кучи щебня, плавясь, как шихта в мартеновской печи. Всего лишь за день парни раскидали и разровняли все, на что по нормам отводилось четыре смены. И ничего, что не было на сталеварах брезентовых костюмов и войлочных шляп с темными очками на тульях. Все это скоро будет.

Все это есть уже теперь в их новой молодой рабочей жизни. И велик их труд рабочего. Велик коллективизмом, творчеством, энтузиазмом. Да, он — огромное богатство, и все как есть передается по наследству молодым — владейте!

ИДУ ПО ЗЕМЛЕ

Кирилл Шишов ИДУ ПО ЗЕМЛЕ Новеллы