Рабочий
Шрифт:
Рабочий, по-видимому, спокойно выслушал это признание, но вечное пламя еще сильнее, чем всегда, жгло теперь его душу. И он постарался погасить это пламя, крепко целуя свою невесту, -- в первый раз со времени их знакомства.
– - Что делать!
– - сказал он, вытирая слезы своей подруги.
– - Ведь мое счастье -- счастье рабочего. Я знаю, что ты любишь меня, и этого довольно. Я тебе верю.
Однако, от обручения до свадьбы прошло еще немало времени. Семейная жизнь должна была вызвать много лишних расходов, и поэтому приходилось дожидаться лучшего заработка, который был уже обещан рабочему директором завода.
На
– - Я получил прибавку!
– - весело сказал в этот вечер рабочий своей невесте.
– - Я состою теперь машинистом при нашем новом молоте, и ты можешь назначить нашу свадьбу, когда тебе угодно.
– - Я хочу, чтобы это было в первое же воскресенье, мой милый.
Рано утром после брачной ночи рабочий стоял уже на своем посту, у нового молота. Стальная глыба падала, сотрясая землю, и ее тяжелые удары обрушивались на раскаленные добела болванки, которые подвозили на рельсах из соседней мастерской. От раскаленного металла сыпались огненные брызги, насквозь прожигая одежду, постоянное сотрясение почвы отзывалось в черепе и спине неприятной болью, но рабочий был весел, как никогда. И непосредственным виновником своего счастья он невольно признавал эту послушную стальную массу, которая так легко повиновалась его движениям, взлетала к потолку между двух массивных устоев, сыпала миллионы искр и при каждом ударе, как будто, смеялась чудовищно-необузданным радостным смехом:
– - Хо! Хо! Хо!..
После обеда директор привел в мастерскую высокопоставленных гостей, чтобы показать им действие новой машины. И в эту минуту рабочий чувствовал себя таким же хозяином молота, как и сам директор; гордился своим детищем, заставляя его со страшной быстротой слетать вниз и подниматься наверх плавно и легко, как пушинка. Но высокопоставленных гостей только оглушил весь этот шум и грохот, который казался им ненужным и бестолковым, а засыпанный искрами рабочий представлялся им похожим на вымазанного сажей чёрта. Они сказали несколько слов о всемогуществе человеческого гения и поспешно ушли. Директор, впрочем, получил к ближайшему большому празднику орден.
С этого дня вся жизнь рабочего разделилась надвое: одна половина принадлежала паровому молоту, его громовому смеху и огненным искрам, другая -- красивой девушке, которая сделалась женой рабочего. Он любил и жену, и молот, -- и эти две любви мирно уживались в его сердце. Он называл свой молот так же, как и жену, нежными ласкательными именами, радовался, когда он действовал исправно, и искренно горевал, когда происходила какая-нибудь незначительная поломка в его сложном механизме. И так же точно горевал, если случайно прихварывала жена.
За работой он рассказывал молоту о своем семейном счастье, а у домашнего очага заставлял жену слушать бесконечные гимны стальному гиганту. Жена слушала терпеливо, но равнодушно. Для нее самой работа всегда была только необходимым злом, и она не понимала, как можно восхищаться чем-нибудь, что имеет отношение к фабрике. И когда, наконец, ей надоедало
слушать, она говорила:– - Ну, будет уже... Лучше поцелуй меня.
В праздники молот отдыхал в своем темном сарае, а жена надевала чистое светлое платье и в этом наряде казалась еще красивее. Вместе с мужем шла гулять, и встречные смотрели им вслед, говоря:
– - Какую прелестную женщину подцепил этот тщедушный парень.
Должно быть, две любви подтачивали силы рабочего, потому что он становился все бледнее и временами кашлял. Ведь они оба были так требовательны -- молот и женщина. Молот требовал с утра до ночи неусыпного, напряженного внимания, потрясал весь организм рабочего своими неистовыми ударами, отравлял его дыхание искрами и металлической пылью. А жене никогда не хватало их общего заработка, и рабочий лез из кожи, чтобы заработать лишнее в сверхурочные часы. А кроме того, его очень угнетало, что он целыми днями не видит своей возлюбленной и не знает, как она проводит время без него. Он видел вокруг столько соблазнов, измен и обманов. Кроме того, он хорошо сознавал, что совсем некрасив, и это еще сильнее разжигало его ревность.
Однакоже эту ревность он таил глубоко, глубоко, боясь оскорбить ту, которой верил. И он не унижал себя до подслушиваний праздных сплетен и до выслеживания из-за угла. Он думал:
– - Она добровольно протянула мне руку, и я не смею в ней сомневаться.
Несмотря на все его просьбы, она не хотела ему назвать имени того негодяя, который опозорил когда-то ее юное тело.
– - Нет, нет, это все равно... Но если ты хочешь... если ты так хочешь, то я могу сказать тебе, что он умер.
И после этого она принималась плакать, а рабочий утешал ее и просил извинения.
– - Смотри!
– - сказал как-то рабочему его помощник.
– - Тебе лучше было бы запретить жене работать на фабрике. Ты сам зарабатываешь достаточно и, пока у вас нет детей, вы могли бы немножко сжаться в хозяйстве.
– - Зачем же? Ей будет скучно сидеть одной дома, когда я на работе.
– - А на фабрике, я думаю, ей иногда бывает слишком весело. Ты ничего не слыхал об управляющем с вьющимися волосами и медовым голосом? В кармане у него всегда звенят деньги, а кудри и золото нравятся женщинам. Я слышал, что это была первая любовь твоей жены.
– - Если ты скажешь еще хоть одно слово, -- тихо ответил рабочий, -- я брошу тебя под молот!
Тем разговор и кончился. Но у управляющего кудри вились по-прежнему и золото звенело в карманах. Когда никого не было поблизости, рабочий прикладывался лбом к железу решетки, окружавшей молот, и горько плакал.
Однажды рабочий не встретил своей жены, возвращаясь с работы, а придя домой, не нашел ее и там. Она вернулась только поздней ночью, веселая и возбужденная, с блестящими глазами.
– - Где ты была?
Она сначала приласкалась к мужу, а потом рассказала, обвив руками его шею:
– - Управляющий праздновал сегодня свои именины и подарил нескольким лучшим работницам билеты в театр. Я не успела тебя предупредить, потому что иначе опоздала бы к началу представления.
– - А почему на тебе праздничное платье?
– - Я отпросилась до конца работы, сбегала домой и переоделась. Но почему ты так допрашиваешь меня? Ты мне не веришь?
– - Нет, нет, я верю. А почему от тебя пахнет вином?