Рабочий

– - Меня угостили и я выпила одну рюмочку. Разве это так дурно?

– - Да, это дурно, -- или я совсем глуп и ничего не понимаю. Оставь меня...

Он оттолкнул ее с отвращением, и в первый раз подумал, что любимый молот отнимает у него слишком много времени и сил. Если бы почаще бывать дома, то ничего подобного не могло бы случиться.

Жена сидела в дальнем углу комнаты и плакала. Она была теперь такая маленькая, жалкая, в своем измявшемся праздничном платье, но у мужа не хватало решимости подойти к ней и помириться, так как он не был уверен, что она и теперь сказала всю правду. Она заговорила первая:

– - Ты так неласков сегодня, ты сердишься и обижаешь меня понапрасну. А я хотела поделиться с тобою большой радостью.

Он ничего не ответил и тогда она сказала еще тише и еще ласковее:

– - Сегодня... сегодня я почувствовала, что во мне -- ребенок.

Тогда рабочий забыл о всех своих огорчениях, о кудрявом управляющем и о жадном молоте. Он подхватил свою жену на руки, покрывал ее поцелуями, пел и смеялся, как в те времена, когда он жил еще на зеленых лугах деревни. Ему казалось, что именно ребенка не хватало для полного счастья.

А ночью он вспомнил, что у беременных женщин, как говорят, часто бывают странные причуды. И, конечно, вся сегодняшняя история -- театр, праздничное платье и рюмка вина из рук управляющего -- просто больная причуда. Если бы жена была здорова, она никогда не сделала бы ничего подобного.

Он ухаживал теперь за своей женой, как за сказочной королевой, подчинялся всем ее капризам. Когда жена не в состоянии была больше ходить на фабрику, он утроил свое усердие на сверхурочных работах. Был худ и бледен, как тень, но часто смеялся и шутил со своим молотом.

Откуда-то принесли корзину с полным приданым для новорождённого: хорошенькие рубашечки, отделанные лентами и кружевами, тонкие пеленки, мягкие пуховые одеяльца и чепчики. Рабочий с недоумением разглядывал все это богатство, которое стоило, конечно, больше его месячного заработка.

– - Откуда это?

Жена немного смутилась и, вообще, ей как будто была не совсем приятна эта посылка.

– - Управляющий обещал мне прислать приданое за то, что я была примерной работницей, но я думала, что он шутит.

– - Да, я тоже думаю, что управляющему нет никакого дела до нашего ребенка. И, кроме того, мы не богатые господа, чтобы одевать наших детей в шелк и кружева. Отошли все это обратно.

– - Управляющий обидится. А ведь мне опять придется поступать на фабрику. Ведь в сущности оно не стоит нам ни гроша -- все это богатство. Почему же не побаловать ребенка?

И корзина осталась.

Роды начались ночью. Жена жалобно кричала и металась по постели, а с рассветом рабочему пришлось пойти на завод, потому что там была срочная работа и его могли бы прогнать с места за прогульный день в такую горячую пору. Он шел по просыпающимся улицам, а в его ушах звучали крики родильницы, оставленной на попечение старой повитухи; он стоял уже на своем месте в мастерской, но даже грохот молота не мог заглушить этих скорбных воплей, в которых, казалось, была сосредоточена вся человеческая мука.

И теперь, вместо прежней любви, рабочий смотрел на свою машину с яростной ненавистью, так как понял, наконец, что она своими ударами калечит его жизнь, иссушает тело и душу, делает его презренным колодником в железной клетке. И не радостно, а злобно и насмешливо хохотала машина при каждом ударе:

– - Хо! Хо! Хо!

А на заводе, среди гудящих станков, огнедышащих вагранок и горнов, под скрип пил и стук молотков, назревало что-то новое, таинственно переползало от человека к человеку, из мастерской в мастерскую. Кто-то шепнул уже подле рабочего:

– - Стачка. Пора добиться. Пора показать зубы.

Рабочий не мог думать ни о чем, кроме воплей роженицы, и когда его спросили, присоединится ли он к забастовке, которая будет объявлена в начале той недели, он долго молчал, глядя вперед с тупым недоумением, потом ответил, погрозив кулаком паровому молоту:

– - Сегодня у меня рожает жена. И, конечно, я присоединяюсь к вам. Нельзя так жить больше. Нужно добиться чего-нибудь лучшего.

Собеседник посмотрел на него с недоумением.

– - Давно ли ты заговорил так? Признаться, мы считали тебя самым тихим из нас, -- и, пожалуй, хозяйским угодником.

– - Моя жена, может быть, умирает сейчас, а я должен стоять здесь, у этого железного чудовища. И я бываю дома только по ночам. Этого не должно быть больше... Но вы уверены в успехе? Ведь наши хозяева богаты и перед их деньгами все уступает. А у нас не будет ничего, кроме пустых рук и голодного желудка.

– - Если мы будем действовать дружно, если никто из нас не отступит раньше времени -- мы победим. Один за всех и все за одного. Дай мне твою руку, товарищ.

Трудовой день кончился. Рабочий бежал домой, не разбирая дороги, расталкивая встречных, и едва не попал под тяжелый вагон электрической железной дороги, который мчался по улице.

У двери своей квартиры он остановился и прислушался. Там было тихо, совсем тихо. И после тех стонов, которые рабочий слышал утром, эта тишина показалась ему могильной. Да, наверное, все уже кончено, и он не мог даже принять ее последнего вздоха.

Рабочий открыл дверь и вошел, -- с тем же чувством, с каким преступник подымается по ступенькам эшафота.

Жена лежала на постели, бледная, с белыми губами, на которых ярко краснели ссадины от укусов, с вытянутыми поверх одеяла похудевшими руками; синеватые веки плотно опустились на глаза. Голова рабочего закружилась и он упал бы, если бы бабушка-повитуха не подхватила его под руку.

– - Все благополучно, -- и роды были на славу легкие. Не тревожьте жену, она спит. Лучше поцелуйте мальчика.

Так рабочий сделался отцом. Он не решался брать на руки это беспомощное, розовое существо, которому он дал жизнь. Он только смотрел на него издали, строил из пальцев козу и смеялся. Любил он также смотреть, как мать кормила ребенка грудью, потому что у матери в это время делалось какое-то совсем особенное лицо, -- любящее и одухотворенное кротостью. Но всем этим он мог наслаждаться только по вечерам, потому что стачка была отложена на некоторое время и работы на заводе продолжались по-прежнему. Гудели станки, ревело пламя в литейных печах и, покрывая собою все другие звуки, грохотал паровой молот.

– - Слышал, что случилось по соседству?
– - спросил рабочего его помощник.
– - Какая-то женщина на ткацкой фабрике облила кислотой красавчика управляющего. Бедняге придется, говорят, несколько месяцев проваляться в больнице. Уж я всегда думал, что добром ему не кончить, -- хотя правильнее было бы, если бы ему отомстили так обманутые мужья, а не женщины. Женщины-то не получали от него ничего, кроме удовольствия.

Рабочий побледнел и чуть не забыл вовремя повернуть рукоятку, которая приводила в движение молот. А когда прошел первый момент удивления и испуга, он почувствовал, что очень рад несчастью управляющего, -- и устыдился этой радости. Товарищ, должно быть, заметил это и сказал ему: