Работа над ошибками

Но Изольда, будто назло, все говорила и говорила. А потом еще напомнила, что завтра после уроков состоится очередная репетиция в Театральной студии. Можно подумать, у нас ранний склероз и мы сами уже ничего не помним.

Тут, слава богу, она подхватила журнал нашего класса и удалилась.

— Что, в столовую? — немедленно спросила Агата.

— Погоди, — с досадой отмахнулась я, потому что увидела, как Артур выбирается из-за парты.

— Чего я, интересно, должна ждать? — возмущенно осведомилась Агата.

Потемкин уже шел по проходу. Поэтому я вообще ничего ей не ответила. Вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в сумку, я ждала, когда он пройдет мимо нас. Он прошел, даже не посмотрев на меня. Я, выждав еще мгновение, ринулась за ним.

Но, увы! Почти тут же потеряв равновесие, я растянулась в проходе. Над моей головой раздался смех. Мне даже смотреть не надо было. Сволочь Сидоров! Опять его шуточки! Взвившись на ноги, я изо всех сил толкнула его. Тимур, от неожиданности потеряв равновесие, уселся на парту. А я со всех ног кинулась к двери. Поздно! Вниманием новенького уже целиком и полностью завладела Митичкина. Глупо хихикая, она что-то ему объясняла, а он, улыбаясь, кивал головой, хотя мне, на его месте, было бы противно разговаривать с Митичкиной. Хуже Таньки никого в нашем классе нет. Я просто терпеть ее не могу. Хотя, как ни странно, некоторым она нравится. Например, Будке. Он просто от нее без ума. Впрочем, на то он и Будка. Но Митичкина его в упор не видит. То есть полностью игнорирует с самого первого класса. Когда их посадили за одну парту, мы все начали называть ее личной Митичкиной Танькой.

Так вы представляете? Эта дура притащила в школу родителей и дедушку, который был тогда каким-то там академиком. С их помощью Танька добилась, чтобы учителя и ученики произносили ее фамилию с ударением на втором слоге. Вот так она превратилась в Митичкину. По-моему, жутко глупо.

Но если бы Танька была просто глупой — это еще ничего. Понимаете, как-то так получается, что она вечно становится у меня на пути, началось это еще в первом классе. Нас привели в буфет завтракать. А там в тот день давали мои любимые булочки с корицей. Посадили меня за стол рядом с Митичкиной. И она тут же (видите ли, случайно!) выплеснула на меня омерзительное молоко с пенкой. Представляете, какая гадость! Наша учительница тут же повела меня к раковине и помогла оттереть пенку с платья. А платье у меня было новое и очень красивое. Мама специально мне сшила его для утренника в честь восьмого марта. Естественно, мне стало обидно, что его испачкали.

Однако учительница все хорошо оттерла, и я, успокоившись, вернулась к столу. Вижу: Митичкина на месте, а вот булочки моей нет. Оказалось, Танька съела ее и уже дожевывает свою собственную. От обиды у меня сами собой брызнули из глаз слезы. А Танька спокойно так говорит:

— Значит, это твоя была булка? Я думала: просто на тарелке лишняя осталась.

Увидав, что я плачу, наша учительница разобралась, в чем дело, пошла к поварихам добывать мне новую булочку. Но, оказалось, их все уже съели, и мне принесли бутерброд с засохшим куском сыра. Потом учительница заставила меня это съесть, да еще запить омерзительным молоком с пенкой. А Митичкина сидела и, хихикая, наблюдала, как я давлюсь. Хотите верьте, хотите нет, но мне это даже сейчас вспоминать обидно. Она-то от пенки на своем молоке избавилась, да еще к тому же съела целых две булочки. А меня мало того, что лишили вкусного, так еще прочитали нотацию, что нехорошо капризничать. Может, капризничать и впрямь нехорошо, но почему же учительница не сказала Митичкиной, что еще хуже тырить чужие булочки?

А в третьем классе Танька сдула у меня контрольное изложение. Нас тогда на несколько дней посадили вместе, потому что Митичкина подралась с Будкой, а мой сосед болел. Вот мы и очутились за одной партой. Я писала, а Танька списывала. Только в результате мне поставили за изложение двойку, а ей пятерку. Потому что она исправила несколько моих ошибок, но мне ничего не сказала.

На следующем уроке по русскому учительница вызвала меня к доске и заявила:

— Вот вам, ребята, пример абсолютно глупого и бесполезного списывания.

Я прямо обалдела. А учительница продолжает:

— Адаскина, мало того, что ты слово в слово списала контрольное изложение у Митичкиной, так еще с грамматическими ошибками.

Класс заржал. В том числе и Митичкина. По-моему, она веселилась больше других. Учительница брезгливо протянула мне листок с изложением, под которым стояла жирная двойка красного цвета.

— Возьми и больше никогда так не делай, — с назидательным видом произнесла она. — А ты, — совсем другим тоном обратилась она к Митичкиной, — молодец. Очень хорошее изложение. Только в следующий раз не давай, пожалуйста, никому списывать. Конечно, я понимаю, что ты искренне хотела помочь подруге. Но в результате оказала Адаскиной медвежью услугу.

Со мной началась настоящая истерика. Я понимала: слезами горю не поможешь. Надо как-то доказать, что это мое изложение, а совсем не Митичкиной. Но ошибки-то у меня, и никто мне не поверит, что случилось все ровно наоборот. А учительница продолжала меня добивать:

— Нечего плакать, Адаскина. Лучше в следующий раз сама думай и как следует готовься к контрольным работам.

Услыхав это, я просто убежала из класса. А Агата еще у меня все время спрашивает, почему я не люблю Митичкину!

А с Театральной студией в начале этого года что вышло! Изольда устроила отбор, как в настоящий театр. И, конечно же, Танька умудрилась с ходу пролезть в актрисы. Уж не знаю, куда там смотрела Изольда вместе со своим жюри! Это же подумать только: Митичкина — актриса! А меня приняли только в костюмеры. Но я им доказала! Теперь я тоже играю во всех спектаклях. И роли мне достаются лучше, чем Митичкиной. Есть, в конце концов, справедливость на этом свете. Хотя это как сказать. От размышлений я вернулась к печальной действительности. Танька продолжала трепаться с новеньким. А он по-прежнему улыбался. И куда только эти мужики смотрят!

— Слушай, Адаскина, — потеребил меня за рукав Будка. — Выходит, Танька-то знает новенького? Интересно, откуда?

— С чего ты взял, что знает? — Заявление Будки повергло меня в большие сомнения. Может, Митичкина и Артур действительно знакомы? Это в корне меняет дело, обязательно нужно выяснить. — Так с чего ты взял, что она знает его? — повторила я.

Будка уставился на меня, как баран на новые ворота.

— Ну, ведь они разговаривают.

— Подумаешь, — возразила я. — Ты вот с ним ним раньше не был знаком, а на первой перемене тоже разговаривал.

— Не. Они по-другому разговаривают, — мотнул коротко стриженной головой Будченко.

Вот тут он был совершенно прав. Митичкина вовсю строила Потемкину глазки.

— Все равно это еще не значит, что они раньше были знакомы, — высказала свою точку зрения я. — Скорее даже наоборот.

— Почему наоборот? — выкатил шары Будка.

— Потому, — огрызнулась я. — Не будь таким глупым, Дмитрий.

— Ты на что намекаешь? — обиделся Будка.

— А я и не думаю намекать, — искренне заявила я.

Артур и Танька в это время двинулись в сторону библиотеки. Весь мой старательно разработанный план окончательно рухнул.

— А куда это они пошли? — спросил глупый Будченко.

— В библиотеку, Митя, — сердито ответила я. — Понимаешь, книжки читать, учебники получать.

К нам подбежала Агата:

— Зойка, ты куда делась?

— Да вот, просто стою, — я решила сделать вид, что ничем не расстроена.

Хотя прикидываться беззаботной мне было трудно. Ибо вместе с Агатой ко мне подошли Клим и Тимур. Против Клима-то я ничего не имела, а вот против Сидорова... Думаю, дальше объяснять не надо. А он еще, гад такой, стоит и ухмыляется.