Работа над ошибками

Ты ведь любишь всякие истории. Тебе нравится придумывать. Твои сочинения обычно… изобретательны.

Н-н.

Но истории, рассказанные кем-то другим, ты не любишь. Что Джейн Остин, что Джордж Элиот, что Диккенс. Тебе не интересно, что они хотят сказать. Я права?

Не знаю.

Но ты любишь книги? Любишь? По-настоящему?

Я люблю их читать.

Но по-настоящему тебя интересуют только твои собственные истории.

Я умею заставлять людей делать всякие вещи. В своих историях.

Что ты имеешь в виду?

Я могу делать людей.

Делать людей?

Да.

Не уверена, что понимаю тебя, Грегори.

Я соединил точки на поверхности игральной кости и начал штриховать грани, но частички дерева налипали на кончик ручки, и она в конце концов перестала писать. Я принялся с силой водить взад-вперед по сочинению, но паста не появлялась, ручка лишь оставляла на листе глубокие зигзагообразные желобки, белые на белом, видимые только в падающем от окна свете. Стоило чуть повернуть голову, и они исчезали.

Можно идти, мисс?

Ты хочешь уйти?

Я затряс головой.

А чего ты хочешь?

Не знаю. Не…

Возьми.

Она протянула мне носовой платок. Мягкий, белый, душистый, отороченный кружевом. С инициалами в углу: «Дж. М.». Платок она прятала в рукаве кофты.

Дженис любила наряжаться в мамины платья, туфли, украшения, краситься ее косметикой. Она размалевывала губы яркой помадой, а веки – густым слоем голубых теней и ковыляла по комнате на высоких каблуках, наступая на полы длинной юбки. Меня она заставляла одеваться в папину одежду. Его грубые пиджаки натирали мне кожу, мои ноги скользили в его пропотевших, вонючих ботинках, я с трудом мог в них ходить. Я должен был говорить низким голосом, кричать на Дженис. Или называть ее «милая». Когда я пытался ее поцеловать, она отталкивала меня с криком: «Дурак, помаду размажешь!» Дженис интересовалась модой. Любила вырезать иллюстрации из маминых почтовых каталогов и парикмахерских журналов и наклеивать их в специальную тетрадку. Мужчины в костюмах, женщины в сверкающих платьях, дети в ярко-красном, зеленом, желтом. Она давала им имена, выдумывала про них всякие истории, которые записывала рядом с наклеенными картинками. Разрешала мне сидеть рядом, но я ни в коем случае не должен был ничего трогать, потому что мальчишки ужасно неуклюжие и руки у них грязные. Мальчишки вечно все портят. Она рассказывала мне свои истории или читала вслух, когда записывала.

На почту я ходил каждый день. Прошло две недели, прежде чем от мисс Макмагон пришел ответ. Конверт был почти невесомый: пара страничек, не больше. Даже не открывая его, я мог точно сказать, что статьи там нет. Письмо я прочел в автобусе. Я перечитывал его много раз.

Уважаемый Грегори!

Какое занятное письмо Вы написали! Давненько я не получала ничего подобного! Как прекрасно, когда у человека, пусть пожилого (особенно у пожилого!), появляется тема для размышлений. Должна сказать, это письмо напоминает Ваши сочинения: несколько неорганизованные, с тенденцией уходить от темы, но исключительно живые и оригинальные. Безошибочно узнаваемый, Ваш и только Ваш стиль. Полагаю, среди причин, по которым Вы так охотно согласились посвятить свое время организации вечера встречи и изданию журнала, была и та, что для Вас это прекрасный повод вспомнить былые времена и старых учителей. Я права? Как бы то ни было, прошу Вас, не ругайте меня за то, что я не сумела ответить раньше – мое время не принадлежит мне, по крайней мере, не полностью. И в том случае, если Вам – как можно понять по тону Вашего письма – в действительности нужен «друг по переписке», то, боюсь, я могу оказаться не столь дисциплинированным корреспондентом, какой был бы для Вас желателен.

Однако мне хотелось бы высказать свое мнение касательно некоторых из затронутых Вами тем. В отношении Шелли должна сказать, что и я тоже склонна ставить во главу угла скорее его поэзию, нежели его личность либо пикантные моменты его прискорбно короткой биографии. Впрочем, в наши дни взаимосвязь личности художника и его творений принято относить к области непознаваемого! И, скажем, в Вашем письме меня больше занимает не содержание, а то представление, которое оно дает об авторе (т. е. о Вас). В том же, что касается «правил» и Вашего утверждения, что без правил нет и возможности выйти за рамки, вынуждена с Вами не согласиться. Надеюсь, Вы не станете возражать, что правила, во всем их разнообразии, всего лишь устанавливают допустимое соотношение «правильного» и «неправильного» в окружающей нас действительности и что, попросту отменив правила, мы едва ли сумеем отменить сами эти концепции?

Точно так же я не могу согласиться с логически вытекающим из Ваших высказываний убеждением, что научное восприятие чего-либо (например, гранита) менее значимо, чем эстетическое. Лично для меня оба эти способа восприятия не являются взаимоисключающими, и уж тем более я не склонна при выборе друзей основываться на их отношении к вулканическим горным породам! К слову сказать, нужно непременно написать Лиззи – мне стыдно, но в общении с ней я, после ухода из __________, проявляла столь характерную в таких случаях забывчивость.

Я помню о статье, которую Вы просили написать, и очень надеюсь, что в самом ближайшем будущем пришлю Вам что-либо подходящее. А Вы тем временем, коли будет охота, можете подкинуть мне новую тему для размышления!

С наилучшими пожеланиями

Дженет

P.S. Очень польщена, что Ваша дорогая матушка была обо мне столь высокого мнения, хотя, должна признаться, не понимаю, в чем и каким образом я могла бы стать Вашим «спасением». Спасением от кого или от чего?

Глагол «prescribe» означает предписывать, устанавливать правила.

Глагол «proscribe» означает запрещать, денонсировать.

Всего одна буква – а какая разница, говорю я адвокату, который в это время копается в бумагах. «Буква» – по-английски «letter». Это же слово означает «письмо». Поэтому адвокат интересуется, о каком письме я говорю, своем или от мисс Макмагон?

Я говорю о букве О.

Он ни черта не понимает. Я наслаждаюсь отсутствием взаимопонимания между нами и рад тому, что мы говорим на разных языках. Только так я могу научить его уважать мою точку зрения. Мое дело.Но как только я начинаю объяснять, что имелось в виду, он перебивает меня и в который разнастоятельно просит не отвлекаться от темы. И вот мы продолжаем обсуждать письма – мои и мисс Макмагон, – и мне нельзя поговорить о том, до какой степени неуловима разница между «prescribe» и «proscribe». О том, что одна-единственная буква способна изменить слово настолько, что оно начинает означать нечто совершенно иное. Вставьте букву «е» в слово «dad» (папа) – и у вас получится «dead» (мертвый).

Слова – это символы, учила нас мисс Макмагон. Изображения предметов и явлений, но не сами предметы или явления.

Рассказывая адвокату о событиях прошедшего года – об эпизодах, – я выстраиваю символы в ряды. Рассказываю истории, которые суть не действия, но слова. Суд будет выносить приговор на основании не событий, но улик. Устных и письменных свидетельств, фотографий, документов. Магнитофонных записей. Таблиц. Меня будут судить по набору изображений. Когда объявят приговор, я стану не правым или виноватым, а «виновным» или «невиновным». Мою фотографию покажут по телевизору, она появится в газетах, она будет моим изображением. Изображением Грегори Линна (сироты, холостяка, с четырех с половиной лет единственного ребенка в семье). Оно будет черно-белое, на нем не будет понятно, что у меня один глаз карий и один зеленый.

С адвокатом нельзя поговорить и о том, что образование – все равно что закон, оно и предписывает, и запрещает одновременно. И озабочено главным образом установлением правил: как учиться (что нужно знать и чего не нужно), как себя вести (что можно и чего нельзя делать), потому что наличие правил позволяет наказывать тех, кто их нарушает. Позволяет создавать идеальных граждан.

Исключения: мистер Эндрюс. Он не запрещал и не предписывал, он был склонен скорее приписывать (лучшие качества). Мисс Макмагон. Насчет нее не уверен. Насчет нее присяжные пока заседают.

Линн, Грегори

Класс 5 – 3

Английский язык

Грегори – чрезвычайно восприимчивый мальчик, он умеет хорошо, свободно излагать свои мысли в письменном виде. Я уверена, что следующим летом он успешно сдаст экзамены на аттестат о среднем образовании.

Мисс Дж. Макмагон

Уважаемая мисс Макмагон!

Видите, что получается? Сначала Вы говорите, что никто не посадит меня в тюрьму, если я не сдам экзамены по английской литературе, а потом пишете в своем отзыве: «Уверена, что он сумеет успешно сдать экзамены уровня О». И я уже не понимаю, что это за штука такая загадочная, эти ваши экзамены? Сегодня они – херня собачья, а завтра – пуп земли. Такие нужные и важные. Как только я начинаю об этом думать, меня сразу одолевают сомнения: да отличаетесь ли Вы чем-нибудь от остальных?

Отличаетесь? Отличались?

А эта лабуда в Вашем письме, про выход за рамки? Да Вы

И вообще, что могут учителязнать о рамках? Они же обязаны их придерживаться , пример подавать и все такое прочее, а я что же, если не хочу писать сочинение по Джейн Остин, так уже выхожу за рамки, потому что вы же не можете просто

Вы не можете

А я вот могу скомкать это письмо и выбросить его в помойку. Вот, пожалуйста: я скомкал страницу, а потом снова ее расправил и посылаю ее Вам мятую, чтобы Вы знали, что читаете то, что могло с тем же успехом оказаться в помойке и остаться непрочитанным. Вот знаете про Кафку? Он хотел, чтобы после его смерти все его рукописи уничтожили, но его друг – Макс какой-то там – оказался предателем и опубликовал их. А мне интересно: был бы Кафка гениальным писателем, если бы все его работы сожгли непрочитанными? Или он стал гениальным писателем только потому, что его признали таковым ? Что думаете об этом Вы, мисс Макмагон?

Макс Брод, вот как его фамилия, этого друга Кафки.

Я не сдал экзаменов по английскому, ни по языку, ни по литературе, если уж на то пошло, я вообще не сдавал эти ваши поганые экзамены. Вы ведь об этом и не помните. Я прав? Вы помните мои сочинения, помните, как знакомились с мамой. Помните меня, но не помните, почему я ушел из __________. Почему ушел.

У меня в комнате на стене есть карта. Я знаю, где Абердин.

Отец любил Чарли Кука – он был деревенщина, как и Вы. Он играл за «Челси». Мой отец – мертв, как и мама, как и сестра.

Маме Вы нравились.

Она говорила, что Вы

Я знаю, где Абердин. И как туда добраться. Я нарисую на картинке Абердин и нарисую себя и окажусь в Абердине. Иногда я рисую какие-то события и тем самым заставляю их сбываться.

Искренне Ваш

Грегори

Отец читал «Спортинг лайф», «Дейли Миррор». Когда он читал или решал кроссворд, его нельзя было трогать. Он сосал кончик шариковой ручки, утверждая, что это помогает сосредоточиться. Все ручки в нашем доме были обглоданные, расщепившиеся на концах. Они вечно подтекали или не писали вовсе, и отец матерился и швырял их через всю комнату в мусорную корзину. А когда не мог отгадать слово, то орал через весь дом маме, чтобы она ему подсказала.

Семь букв: пум, пум, «р», пум, «и», пум, пум.

Он решал только обычные кроссворды, а всякие там сканворды называл мурней. Покончив с газетой, оставлял телевизионную программу, а все прочее запихивал под сиденье кресла. Каждые несколько недель мама убиралась, выбрасывала старые газеты, вытаскивала из-под сиденья ручки, монеты, талоны со скачек, бильярдные купоны. Остатки еды. Пластмассовые расчески, сальные, опутанные черными волосами.

Ну ты и свинья.

Хрю.

Нет, правда. Ты неряха. С тобой жить все равно что со свиньей.