Рабство и данничество у восточных славян

Современные исследователи по-разному понимают сообщение автора Повести временных лет о «думе» Владимира с дружиной насчет «строя земленого» и «устава земленого». Д. С. Лихачев считает, что здесь «дана характеристика не личным свойствам Владимира, а типичному для того периода положению дружины».⁵⁵⁶ Полагаем, что он слишком сузил смысл летописного известия, сконцентрировав внимание на дружине и оставив в стороне заботы князя и дружинников о «строе и уставе земленем», что, на наш взгляд, является главным в данном известии. Нередко историки подходят к летописному свидетельству с мерками феодализма. А. А. Зимин, приведя его в своей работе о феодальной государственности и Русской Правде, заключает: «Итак, Владимир уже думает о "строе земленом", т. е. именно в его переломную эпоху князь и дружина все более и более оседают на землю... "Земляной устав" продолжал, очевидно, строительство княжеского хозяйства, начатое еще бабкой Владимира Ольгой. Какие именно статьи позднейшего домениального устава восходят к установлениям Ольги о "перевесах" и "уставу земленому" Владимира, сказать трудно».⁵⁵⁷ Понятие «земленой» А. А. Зимин, таким образом, тесно увязывает с земельной собственностью князей и дружинников, сведя проблему к интересам зарождающихся феодальных землевладельцев, что вряд ли правомерно.^557а

Более широко, казалось бы, смотрел на вопрос Л.В.Черепнин, когда говорил, что в Повести временных лет и Новгородской Первой летописи «речь идет о деятельности киевского князя с дружиной в области государственного устройства, о выработке ими устава(закона), регулирующего общественно-правовые отношения в Древнерусском государстве».⁵⁵⁸ Но затем, как и А.А.Зимин, перевел законотворческую деятельность князя в плоскость «устанавливающихся феодальных порядков»: "Устав земленой" Владимира Продолжал ту же политическую линию, которую настила своими "уставами" и "уроками" княгиня Ольга. Ее задачей являлось, во-первых, укрепление власти над общинниками-данниками, жившими на земле, считавшейся верховной собственностью киевских князей-во-вторых, устройство вотчинного хозяйства на земле перешедшей в дворцовую, княжескую собственность. то и другое вызывало сопротивление со стороны крестьянских общин. "Устав земленой" князя Владимира и направлен на подавление этого сопротивления, возлагая на общины-верви всю ответственность за враждебные действия их членов против устанавливающихся феодальных порядков».⁵⁵⁹

А. А. Зимин и Л. В. Черепнин находились под сильным воздействием господствующей в советской историографии идеи о феодализме в Древней Руси и потому видели во Владимире поборника феодального развития, радеющего о нарождающемся классе земельных собственников. Отсюда их построения, тенденциозность которых для нас и ясна и, разумеется, понятна. Самая откровенная, с нашей точки зрения, натяжка — «Устав земленой», будь то сугубо домениальный кодекс или законодательный сборник с более дальним, так сказать, прицелом. Его связь с «законотворчеством» княгини Ольги, обнаруживаемая исследователями, — плод фантазии, подогреваемой мыслью о феодализации древнерусского общества в переломную эпоху князя Владимира. Достаточно сравнить летописный рассказ об «уставах» и «уроках» Ольги с известием о «думах» Владимира, чтобы убедиться в их несопоставимости. Ольга, как явствует из сообщений о ее пребывании в Древлянской и Новгородской землях, упорядочивала взимание даней, тогда как в связи с Владимиром о данях летописец хранит полное молчание, характеризуя стиль его деятельность в качестве правителя, озабоченного строением земской жизни. К этому надо добавить, что составление Ольгой законодательных документов весьма сомнительно.⁵⁶⁰ Следовательно, и рассуждения о том, будто Владимир в данном случае продолжал дело, начатое Ольгой, построены на чем угодно, но только не исторических фактах. По меньшей мере наивными являются попытки выявить конкретное содержание «Устава 3емленого» посредством обращения к Русской Правде.

Л. В. Черепнин ищет «в Русской Правде следы "устава земленого" князя Владимира», в частности в статье 90 Краткой ее редакции, где говорится, что «если во время разбоя произойдет убийство огнищанина, а члены той верви, на территории которой найдено тело убитого, не станут искать для представления в суд или не смогут найти убийцу, то они обязаны уплатить виру». По Л. В. Черепнину, «смысл этой статьи заключается в привлечении крестьян-общинников к коллективной ответственности за выступления против господствующего класса, совершенные в пределах их верви».⁵⁶¹ Положим, это так, хотя и не обязательно. Странно другое: почему «в своей основе разбираемое законодательство восходит еще к княжению Владимира»? Историк приводит единственный довод, состоящий в том, что Владимир, согласно летописным свидетельствам, боролся с разбоями. Довод явно недостаточный и искусственно притянутый.

Под свою произвольную догадку Л. В. Черепнин подводит также статьи 3-8 Пространной Правды, устанавливающие порядок уплаты вервью виры. Он пишет: «Значительная часть этого законодательного материала относится уже ко времени позднее правления Владимира. Однако здесь использовано и более древнее право, в том числе, по-видимому, и "устав земленой" 30-х годов X в.». По мнению исследователя, «сделать такой вывод позволяет прежде всего выражение, имеющееся в ст.6: "платити по верви ныне". Слово "ныне" Указывает на нововведение. Значит, в основе данного Раздела лежит какой-то более ранний памятник (предположительно "устав земленой" Владимира)».⁵⁶² Решающим аргументом для Л. В. Черепнина служит, как видим, -слово «ныне». Но с этим словом и с толкованием его не все так просто. Недаром некоторые знатоки Русской Правды считают текст статьи 6 испорченным Б. А. Романов, например, комментируя данную статью замечал: «Текст испорчен и точному переводу ("по вер ви ныне") не поддается».⁵⁶³

Л. В. Черепнин прошел мимо этого замечания. Не придал он никакого значения и тому, что в некоторых списках Пространной Правды слово «ныне» в 6 статье отсутствует.⁵⁶⁴ В одном случае там читаем «тако ему платити по вервинне», а в другом—«тако ему платити по вервине». Именно от этих чтений отталкивался Б.Д.Греков, который писал: «В издании "Русской Правды" обычно передают термин "по верви ныне", к чему нет никаких оснований; "по вервинне", "по вервине", "по вервиныне" — это значит по вервной линии, по обычаю верви. Полицкий статут знает аналогичный другой термин, "по правой врви", иногда "по правди", "како гре врвь".»⁵⁶⁵ Л. В. Черепнин оставил без внимания и наблюдения Б. Д. Грекова. Допустим, что он прав: слово «ныне», читаемое в большинстве списков Пространной Правды, означало нововведение. Но отсюда никак не следует, будто в основе раздела, где фигурирует статья 6, лежали соответствующие нормы Владимирова «Устава земленого», если он даже и существовал, в чем мы, однако, очень сомневаемся. На голом предположении Л. В. Черепнин устанавливает связь статьи Пространной Правды все с тем же мифическим «земляным кодексом» Владимира. Построения автора наукой образны, но по сути представляют собой художественные вариации на историческую тему.

Итак, не стоит, на наш взгляд «приземлять» правительственную деятельность князя Владимира с другой и ограничивать ее землевладельческими нуждами феодализирующейся социальной верхушки. Вместе с тем нельзя бросаться и в другую крайность, уводя его дружинное окружение в заоблачную сферу державной политики, как это делали летописцы московских времен и некоторые современные историки.⁵⁶⁶ В советской историографии есть, конечно, более или менее трезвые оценки летописного известия о думах Зладимира. Так, В. Т. Пашуто за «строем земляным» видел «политический строй», а за «уставом земленым»-«государственное законодательство».⁵⁶⁷ Необходимо прислушаться и к некоторым дореволюционным историкам.

Согласно А. Е. Преснякову интересующий нас летописный рассказ сохранил указание «на совещание князя с дружиной по делам земли — о ее строе и уставе».⁵⁶⁸ До А. Е. Преснякова о том же писал В. О. Ключевский, по которому Владимир был в заботах «об устроении земли».⁵⁶⁹ У С. М. Соловьева киевский властитель думает с дружиной о «строе земском» и об «уставе земском».⁵⁷⁰ Отражение деятельности князя и дружины в области государственного строительства и управления находили в словах летописца и другие историки.⁵⁷¹ Но самое точное, как нам кажется, объяснение летописной записи предложил Н. М. Карамзин: «Владимир, по словам летописи, отменно любил свою дружину и советовался с сими людьми, не только храбрыми, но и разумными, как о воинских делах, так и гражданских делах».⁵⁷²

Итак, вслед за Н. М. Карамзиным отметим, что летопись засвидетельствовала обращение князя и его ближайших соратников к гражданским делам, которыми ему пришлось заниматься сверх дел военных. Для военного вождя, каким по преимуществу являлся древнерусский князь X в.,⁵⁷³ это было не вполне обычное, вынужденное обстоятельствами времени занятие. В результате расширялись княжеские функции, что вело к изменению статуса князя в обществе.

Перемены в положении князя на исходе X в. заметили еще дореволюционные ученые. «С Владимира Св.,— писал, например, М. В. Довнар-Запольский, — самый характер княжеской власти изменяется: князь-дружинник осаживается, начинает все свое внимание обращать на управление».⁵⁷⁴ По Довнар-Запольскому, следовательно, князь-дружинник, поглощенный прежде ратными походами и озабоченный главным образом военными предприятиями, теперь как бы меняет характер своей деятельности, сосредоточиваясь на внутренних проблемах общественной жизни, связанных с управлением обществом. К сожалению, ученый не называет причин, вызвавших такой поворот в занятиях князя.

Как мы уже видели, советские историки по отношению к древнерусскому князю и дружинникам изучаемой нами сейчас эпохи тоже применяют термин «осаживаются», «оседают». Но они вкладывают в этот термин иной смысл, уверяя, что князь и дружина «оседают» на землю в качестве феодальных земельных собственников, делаясь феодалом, князь превращается в раннефеодального монарха, в результате чего меняются, естественно, и его властные функции. Мысль о возникновении раннефеодальной монархии на Руси в конце Х-начале XI в пользуется признанием среди части современных историков, весьма авторитетных в научном мире.⁵⁷⁵ Однако при всем нашем почтении говорить о феодализме и раннефеодальной монархии в это время мы все-таки не решаемся.⁵⁷⁶ Стало быть, причину расширения круга обязанностей древнерусского князя и усложнение его занятий как правителя надо искать не в феодализации восточнославянского общества, а в чем-то другом. Думается, она крылась в порожденной распадом родового строя деградации традиционных и властных структур, в частности совета старейшин, державшего в руках нити гражданского управления, что вызвало необходимость вхождения князя в дела, выпадавшие ранее из его компетенции. Вот почему заботы Владимира о "строе замляном" и "уставе замляном", или о гражданском строительстве русской земли, можно рассматривать как признак разрушения родоплеменной организации власти, а в конечном счете - как признак распада родоплеменного строя на Руси. Те же симптомы наблюдались и в сфере военной. Особенно наглядно они проявились в войнах Киева с печенегами.

Современники рассказывают о печенежской орде как воинственной и грозной для соседних народов. По словам автора Х в. Феофилакта Болгарского, набег печенегом - "удар молнии, их отступление тяжело и легко в одно и то же время: тяжело от множества добычи, легко - от быстроты бегства. Нападая, они предупреждают молву, а отступая, не дают возможности последующим о них услышать. А главное - они опустошают чужую страну, а своей не имеют... Жизнь мирная - для них несчастье, верх благополучия - когда имеют удобный случай для войны или когда насмехаются над мирным договором. Самое худшее то, что они своим множеством превосходят весенних пчел, и никто еще не знал, сколькими тысячами или десятками тысяч они считаются: число их бесчисленно".⁵⁷⁷ Несмотря на то, что печенеги являлись сильным и пасным противником, они поначалу не доставляли Руси больших неприятностей, что объяснялось, помимо прочего, военной мощью последней.