Рабы Парижа
Шрифт:
— Батистен! Хватит!
— И ведь какая неосторожность! Ведь еще не было случая, чтобы такие вещи не открылись! Представь себе: твоему садовнику в Шампиньи пришла в голову фантазия окопать землю как раз возле того куста, под которым…
— Довольно, — произнес Катен, — я сдаюсь.
Маскаро, поправив очки, задумчиво произнес:
— Ты сдаешься? Еще не совсем… Ты просто пока хочешь отвести руку, которая может нанести тебе удар.
— Уверяю тебя…
— Избавь себя от этого труда. Впрочем, твой собственный садовник в настоящую минуту не найдет там уже ничего.
Адвокат стал бледен,
— Не найдет ничего, — приятель продолжал говорить, — а между тем не подлежит никакому сомнению, что в январе прошлого года одной темной ночью ты сам выкопал под этим кустом небольшую яму и опустил в нее труп младенца, завернутый в шаль. Да-да, в ту самую шаль, которой и соблазнил его бедную мать. Куплена эта шаль в магазине у Пигмаленка, что могут засвидетельствовать служащие этого магазина. Но и ее там уже нет…
— Значит, ты ее вынул? Она у тебя?
— Нет, не я, — спокойно отвечал приятель, — Тантен. За кого ты меня принимаешь? Я осторожен. Но где скрыт труп, я знаю. И будь спокоен, он цел и схоронен в надежном месте. Малейшая твоя попытка изменить вызовет появление в газетах статьи следующего содержания: "Вчера землекопы, работающие там-то, нашли в земле труп новорожденного младенца. Комиссар полиции, прибывший к месту происшествия, принял все меры к розыску виновных".
Злость сменилась унынием. Катен, который все и всегда в своей жизни взвешивал и, казалось, никогда не мог позволить застать себя врасплох, потерял голову и не мог найти ни одного выхода. Отчаяние его было безгранично.
— Вы меня режете, — бормотал он, — убиваете в ту самую минуту, когда я, наконец, хотел воспользоваться плодами своего труда, ведь двадцать лет лишений и труда…
— Хороши труды, слышите, Ортебиз! — издевательски заметил Маскаро.
Но время шло. Издеваться над разбитым наголову врагом было уже некогда. С минуты на минуту могли прийти Поль и маркиз Круазеноа.
— Это мы хотим тебя зарезать? С какой это стати? Мы, напротив, приглашаем тебя принять участие в деле, которое имеет все шансы на успех. Ортебиз сначала, как и ты, упирался, но когда я разъяснил ему весь механизм, согласился.
— Это верно, — подтвердил доктор.
— Стало быть, тебе нечего бояться, тем более, что мы знаем тебя, ты ведь великолепно играешь в подобные игры и наверняка принесешь выгоду и нам и себе.
Катен заставил себя улыбнуться.
— У меня нет выбора, валяйте, рассказывайте, — произнес он глухим голосом.
Маскаро на минуту задумался.
— Самое интересное, что нам нужна от тебя услуга, которая ни в коем случае не может тебя скомпрометировать. Нам надо, чтобы ты составил договор, о пунктах которого я тебе сейчас расскажу, а потом, если захочешь, можешь вести это дело сам.
— Хорошо.
— Теперь слушай. Ты получил от герцога Шандоса одно весьма трудное и вместе с тем щекотливое поручение, которое состоит в том, что ты должен разыскать некое лицо, но так, чтобы об этом никто не узнал?
— Ты и об этом знаешь? — с ужасом вскричал Катен.
— Я всегда интересуюсь тем, что может быть полезным для нас. Я не понимаю только одного, почему ты вместо нас обратился к Перпиньяну, человеку весьма и весьма скомпрометировавшему
себя…— Что именно тебя интересует в этом деле?
— Совсем немного. Дай мне слово, что ты ничего не сообщишь герцогу раньше меня.
— Хорошо.
Примирение состоялось. Ортебиз был в восторге. Было ли оно искренним, кто знает? Во всяком случае взгляды, которыми обменивались Маскаро с Ортебизом, вряд ли свидетельствовали об этом.
Между тем в двери постучали, и Ортебиз, ходивший открывать, вернулся с Полем.
— Позволь тебе представить моего нового друга, — произнес Маскаро как ни в чем не бывало, дружески обращаясь к Катену, — этот парень остался без родителей, и я решил взять его под свое крылышко.
При этой рекомендации Катен подпрыгнул на стуле. Все стало понятно.
— Черт возьми! Давно бы сказал мне обо всем, — чуть не вырвалось у него.
Маркиз де Круазеноа всегда заставлял себя ждать. Это его правило. Но ведь известно, что деловой человек должен являться точно в срок. К сожалению, не многие понимают это.
Маркиз де Круазеноа был приглашен Батистеном Маскаро к одиннадцати часам. Было уже далеко за полдень, когда он вошел к нему. В новых перчатках, с лорнетом, помахивая тросточкой, с видом того лицемерного, дерзкого и развязного добродушия, которое свойственно глупцам, оказывающим кому бы то ни было снисхождение. С их точки зрения, конечно.
В свои тридцать пять лет Генрих Круазеноа казался беспечным двадцатилетним ребенком. Эта ветреная манера служила ему неплохой защитой. Ему легко прощали его "шалости".
Многие, зная его далеко не детские поступки, тем не менее говорили:
— Он ветреник, большой шалун, но ему можно все простить, он так добр, у него превосходное сердце!…
Сам же он, вероятно, смеялся, выслушивая о себе подобные мнения света.
В высшей степени расчетливый, этот любезный джентльмен имел только одно хорошее качество: он никогда не верил первому впечатлению.
Под маской легкой непринужденности и легкомыслия, этот человек скрывал редкую жестокость; сплетни, разносимые им, больно жалили, а в хитрости он превосходил даже своих ростовщиков, которых нередко надувал.
Если он был разорен, то только из-за того, что стремился подражать некоторым своим друзьям в роскоши, а те были раз в десять богаче его.
Вращаясь в самом блестящем обществе, Круазеноа также решил участвовать в пари на скачках.
Из всех способов спустить свое состояние этот — самый быстрый и верный.
Легкомысленный маркиз разорился. Он испробовал все способы поправить свои дела и уже готов был куда-нибудь скрыться, как вдруг Маскаро протянул ему руку помощи.
Тот с отчаяния ухватился за нее. Утопающий готов ухватиться и за раскаленное железо…
Испытывая определенное беспокойство по поводу, этого знакомства, он вида не подавал, и сейчас заявил Маскаро самым непринужденным тоном:
— Я, возможно, заставил вас подождать, мне очень жаль, но у меня были дела… Теперь я к вашим услугам, и если вам угодно поговорить со мной, то я с удовольствием подожду, пока вы закончите с этими господами…