Рабы

— Будут живы — вернутся с честью. Примут смерть — падут за веру.

Молодцы шли следом за сардаром, и старуха с грустью отошла от них.

Старец, опустив глаза, читал молитву, делая вид, что ни до прибывших, ни до иных земных дел он не снизойдет сейчас, когда беседует с самим богом.

Потом он неторопливо прочел длинное благодарение за благополучное окончание молитвы, взял четки и, перебирая их по косточке, забормотал славословие и громко воскликнул:

– Куф! [5]

5

Куф! — восклицание, произносимое в конце молитвы, заклинание, очищающее якобы от нечистой силы.

Это означало, что заклинание окончено.

Повесив четки на гвоздь, он с опущенными глазами пошептал еще что-то, как бы повторяя доносящиеся до него затихающие голоса неба.

Кончиками пальцев обобрал соринки и стебельки трав, приставших к халату.

Медленно и задумчиво, все еще не поднимая глаз, сосредоточенный, как бы пробуждаясь, сказал:

— А! Сардар Абдуррахман! Входи! И так же спутникам сардара:

— Входите!

Сардар поклонился старцу, все еще стоявшему на молитвенном коврике.

— Как жизнь ваша, сардар? — сказал ему старик.

— Как ваша жизнь, халифа-ага? [6] — ответил сардар.

— Ты пересек пустыню, ты встречался там с пророками, с Хызром и Ильясом, [7] ты и начни!

— Вы добрый раб божий, денно и нощно молитесь вы за нас, вы старше нас, вы, прошу вас, вы и начните. Как течет жизнь ваша?

После того как обе стороны выразили этими словами свое уважение друг к другу, старик спросил:

6

Халиф (халифа) — наместник пророка Мухаммеда, глава мусульманского государства и церкви; здесь — наместник шейха, главы суфийской общины, наставник. А га — господин; почтительное обращение.

7

. Хызр — легендарный пророк, якобы ставший бессмертным, испив «живой воды». Ильяс — библейский Илья. Оба пророка считаются покровителями путников.

— Благодарение богу! Жив? Сардар отвечал:

— Слава богу!

— Здоров?

— Слава богу!

Старик расспросил о скоте, об имуществе, о пище, об обители, о доме, о племени и о роде, о взрослых и о детях, и на все вопросы ответил сардар:

— Слава богу!

И когда стариковы вопросы были исчерпаны, в том же порядке сардар спросил старца и получил такие же ответы.

Молодцы, прибывшие с сардаром, в том же порядке каждый, спросили старика.

Это приветствие заняло много времени.

Так поздоровавшись, халифа сказал:

— Добро пожаловать, сардар! Добро пожаловать, славные молодцы!

И он пригласил гостей сесть, а сам опустился на тот же пестрый молитвенный коврик.

Гости, сложив руки на животе, говоря «спасибо, спасибо!», сели вокруг костра в соответствии со своим возрастом.

Старик простер к небу руки, и за ним все подняли руки, вверх ладонями, и, слушая, как старик читает молитву, возглашали: «Аминь!»

После долгого чтения старик провел ладонями по лицу, по бороде и, протянув руки к стене юрты, достал мешочек, до того замусоленный, что трудно было угадать, из чего он сшит.

Разделенный на три кармана, мешочек был раскрыт. Запустив в один из его карманов руку, халифа достал горсть табаку и набил им головку пузатого хивинского кальяна [8] , выточенного из орешника.

Самый молодой из гостей, сидевший с краю, вскочил, принял кальян от старца и, словно железными щипцами, выхватив пальцами пылающий уголек из костра, опустил его на табак.

Раскурив как следует кальян, он передал его старшему гостю.

От сардара кальян поочередно обошел всех гостей.

8

Кальян — курительный прибор, в котором дым проходит через наливаемую в него воду и, как полагают, очищается от никотина.

В юрту вошли две девочки, украшенные ожерельями из бухарских тенег, [9] иранских туманов и афганских рупий. [10]

Девочки внесли чайники, чистые пиалы, шерстяную скатерть с завернутыми в нее лепешками и, расстелив скатерть, разложили лепешки перед гостями и расставили пиалы. Затем, опустив головы, поклонились сардару и ушли.

Старик из другого кармана своего мешочка вытащил горсть зеленого чая и засыпал его по чайникам.

9

Тенга — мелкая монета, серебряная или медная, бывшая в обиходе в Бухарском эмирате. Туман — золотая монета, принятая в Иране

10

Рупия — серебряная монета, принятая в Индии и некоторых других странах; афганская рупия равнялась четырем бухарским тенгам.

Один из молодых гостей заварил чай и перед каждым гостем поставил по чайнику и по пиале. Он наполнил опустевший кувшин холодной водой из большого медного кувшина и повесил опять над огнем. Подбросив в костер несколько веток саксаула и взяв себе последний чайник, он сел с гостями.

Старик наломал просяные лепешки на куски и разложил их перед гостями.

Гости принялись за чай в сплошном дыму от загорающихся веток и в густой пыли, которую ветер бросал внутрь юрты.

Старик развязал узелок, лежавший рядом, достал оттуда куски сахару и положил их на скатерть.

Затем он сунул руки в третий карман своего мешочка, вынул оттуда горстку кукнара, [11] бросил щепотку себе в рот и запил его глотком воды. Он роздал кукнар по щепотке и всем гостям, предложив им запить кукнар чаем.

Когда потекла беседа, старик высказал немало всяких благочестивых назиданий.

Он говорил о непостоянстве мира и о том, что всякому рабу божьему нужно заслужить счастье в жизни будущей.

Но постепенно разговор перешел к земным делам.

11

Кукнар — опиумный мак, наркотик.

Старик, жалуясь, что времена оскудели, что исчезла благодать божья, сказал:

— Чем я перед богом провинился? Не знаю. Воля божья, но в прошлом году от песчаных бурь и от стужи погиб весь мой скот. Опустели мои хлевы и загоны. Живу кое-как только тканьем ковров, но и этот труд меня плохо кормит.

Он помолчал, занявшись чаем, и все молчали, ожидая его слов.

— Прежде я хорошо жил. Я не жаловался. Восемь жен у меня работало. Четыре из них разведенные, я их вывел из брака, но оставил при доме. Они ткали ковры, переметные сумы и другие изделия, и это давало мне хороший доход.

Он опять отпил чай и пожаловался, грустно вздохнув:

— В прошлом году я ошибся. Перевел двух брачных жен в разводки, а за пятнадцать тысяч бухарских тенег купил двух красивых способных девушек. Они очень хорошо ткали ковры. Их ковры на бухарских базарах шли лучше всех. Ну, я думал, дело мое пойдет. А вышло хуже, — скот мой весь погиб. И теперь не только у меня, но и во всей Марыйской степи нет шерсти. Моим ткачихам не из чего ткать ковры, и на пропитание, даже на просяные лепешки, не хватает. И вышло, что теперь я даром кормлю эти десять голов.