Ради безопасности страны

— Для начала представься, — пробасил один из телохранителей и стал между Гореловым и Ярыгиным.

— Подожди, Смит, — небрежно отодвинул его Агап Егорович и, обращаясь к Довлату, важно изрек: — У меня нет секретов от помощников.

Они сели вчетвером в уютной комнатке отдыха, расположенной рядом с круглым залом, где было прохладно и нежно урчали кондиционеры.

Дабы рассеять подозрение Ярыгина, Горелов сразу вытащил свою замурованную в целлофан идентификационную карту сотрудника радиостанции «Свобода». Агап Егорович и «помощники» проштудировали ее от первой буквы до последней.

— Речь пойдет о вашем фонде. «Фонде освобождения России» — он ведь так именуется?

Русским незнакомец владел в совершенстве. «Наверно, из новеньких. Но настырный... Да и держится неплохо. Трусит, но держится... Такие ребята иногда выкидывают неожиданные фортели. Иногда и неглупые. Ну посмотрим, посмотрим. Так чего тебе, мальчик?»

— Интересно, какая же связь между вашей уважаемой радиостанцией и моим фондом? — натянуто заулыбался Агап Егорович.

Упоминание о ФОРе, его мертворожденном детище, ударило прямо в поддых самолюбия Ярыгина. Когда он создавался, все было так красиво обставлено и так умело преподнесено прессой, что факт его появления был расценен общественным мнением как важное политическое событие. Кое-кто понимал, конечно, что главной целью Агапа Егоровича было спастись от преследования налоговых ведомств — этих ненасытных троглодитов западного мира. От них не было никакого спасения. Идея создания фонда была поначалу манной небесной. Деньги Ярыгина сразу превратились как бы в общественные, а они, как известно, налогами не облагаются. Ну и потом — существуют же, как их там, фонды Льва Толстого, Герцена и прочие всякие. А разве он, Агап Ярыгин, не имеет права быть столь же известным? Решение было, принято. Некоторое время ушло на придумывание названия. «Фонд Ярыгина» звучал бы не очень призывно — это Агап Егорович признал с сожалением и сам. Кроме того, надо было размахиваться так размахиваться, и после некоторого раздумья фонд приобрел подходящее название — «Фонд освобождения России». Агап Егорович сформулировал и устав своего детища:

«...для материальной поддержки всех угнетенных и обиженных Советской властью...»

Поначалу все шло как полагается: Ярыгин выслал в несколько старых адресов кое-какие деньги. Но потом с ужасом понял, что так долго продолжаться не может. Это были его личные деньги! И посылать их за здорово живешь малоприятным людям, пусть даже для святой цели, было выше всяких сил Агапа Егоровича. Да и где гарантии, что пойдут заработанные его потом и нервами доллары именно на борьбу с большевиками, а, например, не на пьянку? Тем более что с падением популярности среди западных читателей катастрофически падали и гонорары. Налоговые же клерки теперь начали требовать постоянных отчислений от сумм, лежащих в фонде, причем именно на цели, оговоренные в уставе. Все это было хлопотно и в конечном итоге грозило разорением. Получался замкнутый круг.

— Прямой связи между ними действительно нет, — улыбнулся в ответ Горелов, — но у нашей конторы есть добрый и богатый шеф, которого ваш фонд весьма заинтересовал.

— ЦРУ? — догадался Агап Егорович.

— Точно, — сказал Довлат, не снимая с лица улыбки.

Парень начал Ярыгину нравиться. «Хват! Далеко пойдешь!» Выступать от имени столь солидной и богатой организации доверено не каждому.

— Но я и здесь не усматриваю, чем бы мог помочь вашему доброму шефу, — деланно сконфузился Ярыгин и втянул голову в плечи. «Ну, валяй же конкретику, мальчик. Запах денег появляется, но только запах...»

— Все же я настаиваю на конфиденциальном разговоре, простите уж...

— Покиньте нас на минутку, ребята, — тихо попросил Агап Егорович. Телохранители разом встали, почтительно поклонились Ярыгину и быстро вышли.

— Мы знаем состояние ваших дел, я имею в виду ФОР... Мы могли бы помочь вам утрясти неприятности...

— Каким же образом? — Агап Егорович даже вспотел. «Теплее, теплее...»

— Пользуясь официальным статусом вашего фонда, ЦРУ хотело бы время от времени переправлять некоторые денежные суммы в Россию.

— Понимаю, но специфика этой организации... не хотелось бы международных скандалов. И потом мое честное имя...

— Вашей репутации ничего не грозит. Связи с ЦРУ никто не усмотрит. Посудите сами: деньги будут инвестироваться на ваши счета, формально они будут ваши. Другое дело, что распределяться эти деньги будут по усмотрению ЦРУ... Но мы гарантируем, что в конечном итоге они будут служить святому делу борьбы с коммунизмом. Кроме того, Агап Егорович, — Горелов чуть потянулся к Ярыгину и лукаво сощурился, — фонд заработает на всю катушку, а это положительно скажется и на вашей доброй репутации.

— Я подумаю. — Агап Егорович смиренно потупил глаза, чтобы Горелов не увидел в них азартного, вожделенного блеска.

Через час Довлат вернулся на радиостанцию, в отдел анализа и исследований, и, зайдя к своему новому шефу Максу Стюарту, доложил:

— Сделка состоялась!

6

С некоторых пор квартира Семена Солоника превратилась в проходной двор. Так ее называет жена Семена — Наташа, вкладывая, впрочем, в это определение своеобразную любовь и даже гордость. Ведь получается, что она хозяйка этого самого проходного двора, а женщины, как известно, адаптируются быстро в любой обстановке.

Кто только у них не перебывал! И полысевшие, но все еще ходящие в «молодых», непризнанные читателями и оттого недоброжелательные литераторы, хмурые и грязнобородые представители авангардной живописи, страдающие от отсутствия спроса на свою экстравагантную продукцию, брошенные мужья и много другого разношерстного люда. У каждого в глубокомысленно сморщенном лбу пряталась печать богемности, и это создавало некоторую отрешенность от остального общества и кастовость. На «посиделках» у Семена и Наташи вся эта публика в паклевидных волосьях, потертых штанах, несвежо пахнущая, прихлебывала пустой чай и вела шумные беседы о творческих надрывах, о чужих удачах, об уехавших... «Навару» от таких гостей не было никакого, кроме редких и убогих подарков, и это обстоятельство хозяев жилища удручало. Но главное было не в этом, все неудобства перекрывались славой, которой пользовалась их квартира среди определенной части города. Ведь она слыла «салоном», и имена Семена и Натальи были популярны.

Гости из зарубежья изредка появлялись тоже, но в их появлениях не было системы. Так, заскакивали иногда, заодно с очередным гостем отечественным, хлебали жидкий чаек, произносили какие-то ломаные слова и улетучивались... навсегда.

Все изменилось, когда в квартиру впорхнула Сюзанн Найтингейл. Это было форменным чудом.

Она заявилась однажды прямо с утра, Семен только проснулся после вчерашнего тяжелого застолья и бродил по квартире с набрякшей за ночь головой, вяло и болезненно осмысливая суть вращающейся вокруг жизни. Сюзанн с порога затараторила что-то воздушное, кокетливо-непринужденное и притягательно-обаятельное. Семен первым ощутил, что сейчас должно произойти нечто необычное, хотя в голову ему вчерашним вечером кто-то будто вколотил громадный утюг, и тот сидел там, тупой и горячий.

Гостья, не закрывая рта, не ожидая приглашений, сняла пальто, надела шлепанцы и, пройдя в комнату, плюхнулась на стул.

— Здравствуйте, — сказала она на ломаном языке, — меня зовут Сюзанн Найтингейл.

— Здравствуйте, — ответил Солоник, вздрагивая от того, что каждое слово больно стучало в затылок, — крайне рад, а меня — Семен Никитич.

— Я уже знаю это, — сказала Сюзанн.

Хмель у Солоника стал улетучиваться. «С какой стати?»

— Я привезла привет от Горелоффа.

Нельзя сказать, что Семен и Наташа впали в восторг от этого визита. Но Сюзанн кроме аморфного привета привезла от Довлата и кое-что более материальное. С очаровательной небрежностью вывалила она содержимое принесенного баула: зонты, джинсы, какие-то пакетики — все цветное, броское, упакованное покатилось, рассыпалось...

Честно признаться, Семен подзабыл уже своего давнего приятеля. Чего теперь, разошлись и разошлись... Каждому свое... Не всем так везет — жениться на иностранках... Но такое напоминание о себе — это надо вам сказать...