Ради Евы
Шрифт:
– Настя, прости, ради бога, опоздал!
Борис Левин, запыхавшийся и раскрасневшийся на февральском морозе, стоял перед ней с присыпанным снегом букетом цветов. Какая глупость – покупать красные розы в минус пятнадцать!
– О, не стоило, – вежливо заметила Анастасья, поймав себя на мысли, что хочет ответить по-французски.
Попросив молодого человека за стойкой регистрации поставить цветы в её номер, она последовала за прямо-таки сиявшим от счастья Левиным. «Да, всё по-прежнему… Бедный влюблённый Боря!» – подумала она не без тайного удовлетворения.
Через полчаса, почти всё это время простояв в пробке в
Анастасья с любопытством изучала меню: последние пару месяцев аппетита не было, зато теперь интерес к еде проснулся с удвоенной силой. Может быть, взять сразу два салата? Или большую пиццу? Жаль, они не выбрали ресторан русской кухни! Сейчас она с удовольствием проглотила бы большую тарелку пельменей. Как же она отвыкла от этого… После долгих колебаний её выбор пал на пасту «Болоньезе»: официант заверил, что порция достаточно большая.
– Понимаешь, у нас совершенно не хотят работать с новыми архивными данными! – Пока Анастасья с удовольствием ела макароны, Борис, едва притронувшись к своей тарелке, с воодушевлением рассказывал о прошедшей конференции. – Им кажется, всё уже давно обработали, написали, проанализировали – а это не так! То и дело открывается что-то новое, в том числе о франко-советских отношениях! А эти деятели работают по старинке, цитируют исследования пятидесятилетней давности…
Левину казалось, что Настя, в отличие от жены, по-настоящему сочувствует его научным проблемам. Она искренне возмутилась, узнав, что тогда, в Париже, по непонятным конъюнктурным соображениям не опубликовали его монографию. Левин до сих пор морщился от одной мысли об этом нелепом, неоправданном отказе.
– А я у мамы побывала, Борь! – без радости в голосе сообщила Анастасья, наконец расправившись с пастой. – Теперь даже жалею, что это затеяла…
– Непросто далось? – с пониманием спросил Левин.
Он знал о сложных отношениях Насти с матерью: та её не воспитывала, а оставила дочь, совсем маленькую, на попечение сестры – той самой тёти Мары, погибшей накануне несостоявшейся парижской свадьбы племянницы.
– Да, встреча была не из лёгких. Хотя чего я ожидала?.. Мой психотерапевт советовала разобраться в этом, вот и я отправилась. Но не знаю, правильно ли сделала. Это было очень болезненно…
– Они тебя плохо приняли? – посочувствовал Борис.
– Плохо? Скорее никак! – вздохнула Анастасья. – Даже чаю не приготовили, правда! С порога стали денег просить. Я дала, конечно. Хотя и не Марианна Обенкур, прямо скажем! – невесело засмеялась она.
Борис улыбнулся: скандальная миллиардерша, умершая в конце прошлого года, была известна всем. Сейчас пресса муссировали слухи о её завещании: из-за давнего финансового разбирательства на многомиллиардное состояние был наложен арест. Впрочем, французская светская хроника никогда особо не занимала Левина, и за делом Обенкур он следил только по одной причине: из-за Насти.
Сегодня она казалась ему особенно прекрасной – немного бледной, но очень милой, какой-то домашней, почти без макияжа и в свободном сером свитере крупной вязки. Веснушки на её лице теперь проступали сильнее, совсем как в институте. Когда он помог ей снять пальто, то ощутил едва заметный аромат её волос – миндально-свежий, как когда-то в Париже… Если бы она всегда была такой!
– Но дело не в моих родных,
а во мне самой, – задумчиво продолжала она. – Знаешь, Борь, я думала, что изменилась. Ведь все эти пятнадцать лет я жила во Франции, ездила по миру: Токио, Монреаль, Буэнос-Айрес… Это же абсолютно другая жизнь! Мне так казалось. А вернулась в Россию – и теперь как будто та самая девочка, которая выросла в Тамбове и всегда мечтала о несбыточном… Глупо, правда?– Жалеешь, что осталась тогда во Франции? – с надеждой в голосе спросил Левин: ему казалось, что он слышал именно то, что всегда мечтал услышать.
– Сейчас – да! – убеждённо произнесла она. – И не из-за Рафаэля. – Услышав это имя, Борис невольно поморщился, но Анастасья этого не заметила. – Просто моя французская мечта оказалась слишком дорогой, во всех смыслах! Нет, конечно, у меня была прекрасная работа, я действительно её любила…
«Была работа, любила – в прошедшем времени! – с удовольствием отметил Борис. – Значит, она всерьёз хочет вернуться в Россию?»
– А помнишь, как на четвёртом курсе мы ездили на ВДНХ? – неожиданно спросила Анастасья. – Ну, весной, на первое мая, кажется? Как смотрели на эти разваливающиеся павильоны: в одном – барахолка, в другом – кафе? Разруха, грязь, бомжи… А потом забрели в Ботанический сад. И никак не могли понять, где же собственно сад: кругом один дикий лес!
Борис неопределённо кивнул: он плохо помнил эту поездку, да и всегда избегал многолюдной ВДНХ.
– Так вот, я там побывала! – оживлённо продолжала Анастасья. – И поражена до глубины души! Другого слова не нахожу, правда!
– Поражена тем, насколько всё изменилось? – уточнил Борис.
– Изменилось, ещё как! Настоящий музей под открытым небом! Эти павильоны золочёные, музеи… Ведь мы тогда, студентами, этого просто не могли видеть: там был один большой рынок, разруха! А теперь… Один каток чего стоит: декорации, музыка, иллюминация! Знаешь, я просто не могла в это поверить, ведь во Франции такое про Россию пишут… Нет, я слышала, что многое восстанавливают! Но не ожидала, что Россия теперь такая! – с чувством закончила она.
– Ну, ещё много проблем, – дипломатично заметил Левин.
– Конечно! – согласилась она. – Но в такие моменты я жалею, что уехала… Да, я бы очень хотела сделать здесь что-то хорошее! Мне предложили один проект – по сути дела, новая система детских домов. Специальные посёлки, где дети будут жить с приёмными родителями… Хорошая идея, правда? Ты же знаешь, для меня это очень личное! Ведь я тоже могла остаться в каком-нибудь детском доме, если бы не тётя Мара…
При упоминании трагически погибшей тёти глаза Насти наполнились слезами, но она сдержалась: в конце концов, пусть Боря и не француз, но не обязан терпеть её эмоции…
«Как это неприятно – совершенно разучилась сдерживать себя! – думала она. – Могу расплакаться из-за чего угодно, как дурочка… А ещё собираюсь устраиваться на новую работу!»
Анастасья не замечала, с каким чувством смотрел на неё Левин: в эту минуту он окончательно уверился в правильности того, что собирался сделать.
***
Дверь Настиного номера, оснащённого замком не с электронной карточкой, а обычным, никак не хотела открываться. Она молча передала ключ Борису, и он, хоть и с трудом, но всё же справился с этой нехитрой задачей.