Радикальная доктрина Новороссии
Шрифт:
— Вы считаете, что нам надо развивать сотрудничество и с теми и с другими? Или наоборот, с опаской относиться и к тем и к другим?
— Нет, сотрудничество нужно развивать. Но, вы понимаете, впервые, наверное, в истории Российского государства (я не беру пример племенной Руси) мы остались в стратегическом одиночестве. У нас сегодня нет ни одного серьезного союзника. И мы не попадаем в эти пространства, геополитические пространства первого уровня, о которых я говорил, а пространства второго уровня мы не выстраиваем. Вот есть три этих центра сил, и сегодня крайне необходим и крайне возможен четвертый полюс, четвертое геополитическое пространство. Это страны второго уровня. Посмотрите, Япония, Индия, Бразилия и Россия — мы на порядок уже по всем параметрам отстаем от этих трех центров силы. Но сегодня и Индия готова выстраивать снами такие союзнические отношения и в экономике, прежде всего и в военном деле и т. д. Сегодня подвисла
— Что мы можем дать этому пространству? Япония— технологии, Индия, понятно, через пару десятков лет — самая густонаселенная страна мира, а у России что?
— Нет, вы знаете, у России очень большой потенциал. Мы его называем геополитическим потенциалом. Во-первых, опыт строительства и капитализма, и социализма. Мы можем предложить в теоретическом плане нечто третье. Во-вторых, у нас природные ресурсы, посмотрите, какие!
— Ресурсы — да. Собственно, на них и живем!
— У нас сохранился еще, еще до конца не уничтожен опыт создания сверхсложных и технических, и социальных моделей. Этот опыт есть, есть технологии. То, что технологии сегодня в армию не идут, еще не значит, что наши конструкторы уже перестали думать. Они работают, они доводят даже до металла. У них уникальные изделия. Но гособоронзаказ или не назначается, или срывается, и все это гаснет. Но это есть, это потенциал, у нас огромный потенциал. Ну и потом наша открытость, восприимчивость ко всем народам мира — это тоже большой потенциал. Китайцы ведь таким не обладают, американцы тоже не обладают.
— Вопрос к вам. Хотя я в общем подозреваю ответ на этот вопрос. Есть сторонники большой и мощной армии, которая нужна России, есть сторонники относительно маленькой, компактной, легкой армии. Насколько я понимаю, вы относитесь к первым. Зачем России большая армия?
— Я не говорю о том, что армия должна быть большой, ведь армия не может моделироваться в какой-то пустоте. Если у нас будут мощные союзники, ведь войны планируются и ответ на эти войны планируется. Давайте возьмем восточный наш регион. Там должно быть такое массовое наше войско. С системами площадного поражения, ракетами и всем прочим.
— Восток — это у нас там Китай, Монголия?
— Монголия пока нам не грозит, да. Но вот это давление Китая, например, мы можем нейтрализовать вот этим мощным, активным сотрудничеством, в том числе и военно-техническим, с Индией. Мы балансируем здесь, и тогда нам армия нужна только для этого баланса, ну, конечно, мобилизационный ресурс нужно иметь. На Западе мы не ожидаем, что натовцы двинут на нас свои танковые колонны и т. д. Но провести воздушную операцию вполне возможно. И так далее. Поэтому и здесь нужно сосредотачивать силы именно такого, современного типа. Которые могут отразить удар современных воздушных средств поражения. Турция, вот это направление южное— то же самое нужно, прежде всего, политико-дипломатическими, экономическими мерами отодвигать. И держать армию. Потому что претендентов на Северный Кавказ и на Каспийский регион сегодня достаточно.
— Про стратегические ядерные силы не спрашиваю, очевидно, нужны. Авианосцы нам нужны, вроде они как они и в Босфорском проходе, по Амуру-mo точно не пройдут. А уж по речкам, которые нас с Европой разделяют, там просто не развернутся.
— Вы понимаете, когда военным задают вопрос: нужны авианосцы, нужны нам там С-300, С-400, С-500 и т. д? — то у военных всегда возникает вопрос к политикам: а какие задачи вы нам нарежете? Вот какие политические задачи вы нам нарежете? Если вы ставите задачу, что нам нужно обеспечить мощное военно-морское присутствие в мировом океане и быть готовыми контролировать или сопровождать суда на стратегических морских коммуникациях, это одна задача. Если нам ставится задача, что мы должны держать под контролем наших баллистических ракет, подводных лодок Америку и Китай, то это другая задача, поэтому, пока политических задач не ставится, трудно сказать, нужны ли нам авианосные группы. Что такое авианосец? Это хорошее мощное средство, но оно требует и кораблей противовоздушной обороны, и кораблей охраны и т. д. Наверно, в каких-то случаях это нужно. Но нужно не просто, как мы «Мистрали» закупили, а потом морякам говорят — вы где-то найдите им применение. И они мечутся, бедные, ищут применение. Вот так и с авианосцем. Наверное, нужны авианосные группы, сколько их, я не могу сказать, потому что мы не знаем, какую политику и какой геополитический статус мы планируем иметь в мире. Будем ли мы вмешиваться в африканские дела? Если будем, то да. Будем ли мы в Средиземном море противостоять американской эскадре? Если будем, тогда да. Так что это вопрос к политикам. А поскольку мы сегодня не знаем, вообще-то, что наше руководство планирует для России, какова
линия внешнеполитического поведения будет, какова модель экономики будет, какова модель социальной структуры общества? Мы же ничего не знаем. Поэтому военные на всякий случай обороняют, удерживают то, что есть, чтоб меньше не стало.— По всем фронтам, во всех направлениях. Напомню, Леонид Ивашов, президент Академии геополитических проблем, мой сегодняшний гость. От проблем военных к проблемам, а может, и не проблемам, историческим. Тут вы, оказывается, наследник декабриста Ивашева. Как определили: есть семейное предание или?..
— Нет, у нас сестра моего отца занималась вот этой генеалогической ветвью.
— Историческими исследованиями.
— Да-да. Потом вот доченька подключилась. Все это есть в наших кровях, как говорится.
— Т. е. это не просто семейное предание, это действительно подтверждено документами.
— Да, Петр Николаевич Ивашев — генерал-майор кутузовской армии, инженер кутузовской армии. Он легендарным был, пока его сын Василий Петрович не примкнул к декабристам.
— На Сенатскую не вышел.
— Да, и он потом был из армии отозван и возглавлял военно-инженерный институт в Петербурге. Там стендик есть, посвященный ему, все это, да.
— Впоследствии до вас были еще военные, традиция поддерживалась?
— Нет. Вы понимаете, в царское время наш род попал в немилость к государю, в советское время царские офицеры тоже в немилости были. На войне все были рядовыми, самое старшее звание было у брата отца — сержант.
— Отец — фронтовик? Он прошел войну?
— Да.
— А как на вашей судьбе отразилась та автокатастрофа, которая произошла с вами? Почему вы решили остаться в армии?
— Я не видел другого смысла в жизни. Представьте, мое детство состоялось уже после войны, и вокруг люди в гимнастерках, по праздникам одевают медали. Все разговоры, даже какое-то застолье собирается, и я гармонистом был.
— Аккордеонистом или гармонистом?
— Нет, гармонистом, потом играл на баяне, это самое высшее, чего я там достиг, потом, правда, таскал по гарнизонам еще и пианино, купленное в Германии, ну, это так. И вот я вижу, чем больше выпьют фронтовики, тем больше ранг повышают, уже начинают говорить— это наш фронт первым форсировал, нет— наш и т. д. Я вот в этой обстановке вырос, по сути дела. Вся страна дышала победой и жила войной. И поэтому другого не видел. И когда это случилось, там не то что комиссия определяла. Комиссия определяла, годен к нестроевой службе — это военкоматы какие-то там, тыловые учреждения, — или к строевой. Ну, я убедительно просил, уговорил комиссию: давайте я пойду продолжать командирскую линию. Я был заместителем командира полка Таманской дивизии в то время, когда это случилось, а если на здоровье это скажется, то тогда примем решение. Вот так случилось.
— С вами в жизни много удивительных историй, вот одна из них, как вы сначала были подчиненным маршала Язо-ва, а потом были его начальником. Взяли его к себе на работу и вообще вошли в историю отчасти тем, что вы единственный человек, кто навещал его в тюрьме во время разбирательства. Что вы думаете о его роли в путче, в тех событиях, которые в 91-м году произошли?
— Его-то роль была третьестепенной. Я же вот к первой годовщине путча выпустил книжку «Маршал Язов: роковой август 91-го года» на основе личных наблюдений, документов, я как раз показал, что все как бы катилось к попытке изменить существо. И когда вводилось местное патрулирование МВД, вооруженных сил, совместную коллегию, все это были как бы этапы подготовки к чему-то военному. И Горбачев же никогда не принимал решения. Вы там думайте, думайте. Вот собирает всех и думает. И так же собрались, когда он уехал, и первым туда Язова не приглашали. Вот он на объекте АВС, это только потом уже Крючков позвонил и сообщил, и Язов направил Павла Грачева первым туда для совещания, ну вроде что-то планируется, что-то замышляется, и Язов думал, что есть серьезный план. И он вписан, министр обороны вписан в этот план, но на поверку оказалось, что ничего, по сути дела, не было серьезного, все это спонтанно. Но он сам говорил «Я попал как кур в ощип». И вот я как раз зашел к нему в кабинет, когда они собирались лететь в Форос. И он мне говорит: «Леня, уходи, уходи», — я говорю: «Товарищ, министр обороны, я пришел по служебным делам». — «Не надо, я тебя грязью испачкаю», и т. д. И он полетел туда, но больше я его не видел, но навещал его. Ну, как, он командир мой, в чем-то он мой учитель. Во-первых, я возглавлял Управление делами юридической службы Минобороны, был у меня один их самых мощных сильных юристов. Объединили там с адвокатами Абельдяевым и Печенкиным — адвокатами Дмитрия Тимофеевича, и совместно осуществляли его защиту. Поэтому это был мой долг, моя честь — навестить командира в трудной ситуации.