Радость

Переход во взрослое состояние включает в себя в качестве обязательных промежуточных этапов подростковый период, когда индивид устанавливает позитивные связи с друзьями, а затем и юность, во время которой с противоположным полом формируются взаимоотношения, полные романтической любви. Однако независимо от того, оказались ли мы удовлетворенными своим детством и последующими фазами роста или нет, все мы неизбежно должны перейти в положение взрослых людей, поскольку таковы биологические императивы нашей человеческой природы. Если во времена детства мы оказались неудовлетворенными или были глубоко ранены, то наше продвижение в направлении зрелого любовного союза будет носить характер чего-то экспериментального, пробного, наша устремленность к любви будет полна колебаний, а наша открытость жизни — ограниченной. Разумеется, и такой человек может влюбиться глубоко, поскольку любовь является нашим жизненным предначертанием, но в этом случае капитуляция перед любовью на деле окажется всего лишь временным, сугубо одномоментным отказом от контроля со стороны эго в свойственной такому индивиду непрерывной, ни на минуту не замирающей борьбе за выживание.

Подобная неспособность капитулировать перед любовью, когда последняя совершенно ясна сердцу и не вызывает в нем сомнений, лежит в корне всех эмоциональных проблем, с которыми сталкиваются люди и которые приводят их к психотерапевту. Индивид, который понес урон в своих давно миновавших отношениях с родителями, возвел за истекшее с той поры время множество фортификационных сооружений против возможного повторного урона, угрозу которого он воспринимает как угрозу для своей жизни. Указанные оборонительные редуты воздвигнуты далеко не только в его сознательном разуме, поскольку, если бы это было так, он легко мог бы сдать их «неприятелю» по своей доброй воле. Но поскольку человек живет со своими защитными бастионами с самого детства, то они становятся неотъемлемой частью его личности и структурно встраиваются в энергетическую динамику его тела. Теперь этот человек, подобно средневековому рыцарю, облачился в непрошибаемые доспехи, так что стрела любви никоим образом не может поразить его сердце. Воспользовавшись более развернутым художественным образом, можно сказать, что сейчас этот индивид живет в своем замкнутом мирке, как король в неприступном замке, и, пока ему удастся сохранять беспрекословную власть над этим микрокосмом, он кажется себе пребывающим в полной безопасности; но он отрезан от мира живой натуры и от живых, натуральных чувств. Этот властелин может временами отваживаться на всякие жизненные предприятия, но они будут для него лишь экскурсиями и безопасными эскападами, а отнюдь не подлинными испытаниями, поскольку по первому зову к нему на помощь явится стража. У него нет веры в любовь своих подданных, поскольку предшествующий горький опыт свидетельствует: ему постоянно угрожает измена со стороны самых близких людей. Подобно всем представителям рода человеческого, он испытывает потребность в любви, но наряду с этим убежден, что у него есть ничуть не меньшая, а быть может, даже большая потребность во власти. Ведь для короля впасть в любовь — это почти то же, что упасть с лошади при объезде владений: если такое и случится, он должен как можно быстрее снова вскочить в седло, чтобы сохранить свое властное положение и быть выше всех.

Проведенная аналогия вполне допустима, поскольку в иерархии различных функций личности эго рассматривает себя в качестве короля. Король, разумеется, может сказать: «Я — слуга своего народа», — но в действительности народ служит ему. Так и эго — оно по идее должно служить сердцу, но у большинства индивидов любовь находится на службе у эго — она предназначена для того, чтобы увеличить власть эго и его чувство безопасности. Для многих людей любовь является в такой же мере поиском безопасности, как и поиском удовольствия или радости. До тех пор пока человек переживает смутное время, испытывает туманные потребности, бедствует, не чувствует себя в безопасности или чем-то напуган, его обращение к любви засорено неудовлетворенными оральными или инфантильными желаниями и не является идущим от всего сердца стремлением разделить с другим человеком удовольствие и радость. Впрочем, имеются и такие индивидуумы, которые отказываются от своего эго чрезмерно быстро. Этим людям не дано найти того удовлетворения, которое сулит настоящая любовь, поскольку в данном случае имеет место капитуляция перед другим человеком, а не перед самим собой. Без своего эго человек превращается в ребенка, рассматривающего другого индивида, то есть партнера, как родителя, который может удовлетворить его нужды и который, иными словами, в состоянии дать ему удовлетворение. Такого рода капитуляцию можно обнаружить в ряде религиозных культов и сект, где, как я уже указывал ранее, член секты отказывается от своего эго и от собственного Я в пользу всемогущего и всезнающего лидера или вождя (который, как это очевидно, заменяет собой всем сектантам родителя). Хотя подобная капитуляция позволяет человеку чувствовать себя свободным и радостным, она основывается на отрицании реальной действительности, которая состоит в том, что как раз рядовой сектант является взрослым человеком, а вот руководитель секты — это в эмоциональном смысле ребенок, эго которого чрезмерно раздуто иллюзией всесилия и всезнания. Подобный культ должен неизбежно лопнуть, оставляя после себя всех вовлеченных в него лиц опустошенными и лишенными всяких иллюзий. Такое происходит в браках или любовных союзах, где доминирующим аспектом вступления в связь является потребность получить удовлетворение от другого человека. Подобные взаимоотношения описываются как отношения зависимости или взаимозависимости, поскольку один (или каждый) из партнеров испытывает нужду в другом. Отсюда совсем не следует, что в такого рода взаимоотношениях совершенно отсутствует любовь, но эта любовь носит детский или инфантильный характер.

Страх капитулировать перед любовью берет свое начало в конфликте между эго и сердцем. Мы любим сердцем, но задаем вопросы, ставим под сомнение и осуществляем контроль посредством эго. Наше сердце может сказать: «Я капитулирую», но эго говорит при этом: «Осторожнее, не поддавайся; тебя покинут и ранят». Сердце в качестве органа любви является также и органом получения удовлетворения. Эго же представляет собой орган выживания, что является вполне достойной и законной функцией, но если в нашем поведении доминирующую роль играют эго и выживание, то подлинная капитуляция перед чем угодно становится невозможной. Мы чистосердечно и искренне жаждем такого контакта, который позволит нашей душе воспарить ввысь, заставит наше сердце биться стремительнее и пустит наши ноги в пляс, но эта страстная жажда не находит удовлетворения, поскольку наша душа разбита, наше сердце заперто на замок, а наши ноги безжизненны.

Возбуждение и тепло, которые несет с собой любовь, заставляют тело не просто оттаивать, а едва ли не плавиться. Иногда, если основным компонентом сексуального влечения выступает любовь, удается испытать в нижней части живота абсолютно реальное ощущение жжения, словно от расплавленного металла. Любовь смягчает человека, но быть мягким означает одновременно быть ранимым и уязвимым. Людей, которые не в состоянии смягчиться от любви, называют «жестокосердными», но сердце не может быть жестким, если его предназначение — плавно и мягко перекачивать кровь по всему телу. Жесткость, или ригидность, присуща отвечающей за произвольные движения человека мышечной системе, которая заковывает его тело в броню, подобную доспехам рыцарей в стародавние времена. Эта ригидность не позволяет человеку плакать глубоко и горестно, не позволяет ему отдаться своей печали и, как следствие, служит преградой в том, чтобы капитулировать перед любовью. Поскольку дети умеют горько плакать, они умеют и любить по-настоящему полнокровно. Когда мы оказываемся отрезанными от того ребенка, которым были когда-то, а также от ребенка, продолжающего пребывать в нас, то мы тем самым становимся отрезанными и от способности любить. Но это вовсе не означает, что каждый из нас должен поступать, как ребенок. Капитуляция эго состоит в сдаче тех воздвигнутых внутри него бессознательных и подсознательных оборонительных сооружений, которые блокируют раскрытие человека и обретение им любви. Однако я не верю в наличие такого человека, который абсолютно не способен испытать любовь.

В одной из своих предшествующих книг я описывал клинический случай одного молодого человека, который утверждал, что не знает, в чем состоит любовь. Это был индивид нарциссического типа, который вкладывал, в свое функционирование очень мало чувств. Он отсек себя от собственного тела и действовал исключительно через эго. Его тело было настолько напряженным и скованным, что это не давало чувствам, импульсам и побуждениям возможность выбраться на поверхность и достичь сознания. Однако, хотя для него было весьма трудно капитулировать перед своим телом или перед любовью, это все-таки не было совершенно несбыточным. Пока сердце продолжает биться, любовь в человеке не умерла окончательно. Стремление к любви может быть глубоко зарыто и сильно задавлено, но не может целиком отсутствовать. Этот молодой человек обратился ко мне по настоятельному побуждению со стороны женщины, с которой он состоял в интимных отношениях. Она жаловалась, что ее партнер никогда не выражал никаких чувств. Его же ответ на подобные сетования сводился к тому, что он не знает, в чем состоит любовь, и он спрашивал у меня, является ли любовью то чувство, которое многие люди испытывают по отношению к своим собакам. При этом он утверждал, что в детстве не был предметом каких-либо родительских эмоций, однако подобное заявление было всего лишь защитным маневром, чтобы оправдать свою закрытость и недоступность чувствам, а также скрыть от посторонних собственную рану. Он глубоко схоронил где-то внутри и свое сердце, и свою детскость, но они тем не менее продолжали жить в его бессознательном. Вызволить их из могилы, куда они были зарыты живьем, оказалось весьма непростым делом.

Описанный только что случай относится к разряду крайностей. Большинство людей испытывают хоть какое-то желание любви и в определенной мере способны воспользоваться указанным желанием. Это дает им возможность в некоторой степени почувствовать любовь, однако, поскольку их желание любви носит ограниченный характер, а возникает оно, так сказать, в экспериментальном, пробном порядке, то подобных людей никогда не переполняет восторг и возбуждение любовного томления, несущего с собой радость. Они слишком запуганы, чтобы полностью капитулировать перед любовью и сдаться ей на милость, хотя в большинстве случаев они даже не знают о своем страхе или о связанных с ним ограничениях. Эти люди не осознают наличия в их теле напряжения, которое ограничивает их способность любить. То, что они ощущают, — это на самом деле страстная жажда любви, вовсе не тождественная способности любить. Когда они встречают на своем пути того, кто готов откликнуться на столь пылкое вожделение, то они буквально вешаются на такого человека, ведя себя при этом, словно некий страстный приверженец неординарной религиозной секты. Они чувствуют и искренне верят, что встреченный ими потенциальный партнер хранит у себя ключ к тому, чтобы они получили удовлетворение от жизни. И невзирая на боль или даже унижение, которые могут их постигнуть во взаимоотношениях с этим первым встречным, им очень трудно снова стать свободными. По моему убеждению, в нашей культуре такая схема взаимодействия партнеров является нормальной, поскольку усредненные любовные отношения носят достаточно ненадежный и неопределенный характер. А поскольку эти взаимоотношения не дают удовлетворения и не доставляют обещанную любовью радость, то в конечном итоге они рано или поздно оборачиваются разочарованием и возвращением в исходное, безлюбовное состояние.

Столь страстная жажда любви служит выражением желаний погребенного внутри нас нелюбимого и неудовлетворенного ребенка, который, словно Спящая красавица, ждет принца, чтобы тот пробудил ее к жизни и любви. Сей сказочный принц — это «хороший» родитель, с которым ребенок впервые испытал радость любви, впоследствии оказавшуюся утерянной. Длящийся всю последующую жизнь поиск этой утраченной любви напоминает поиски Шангри-ла в романе современного американского писателя Джеймса Хилтона «Потерянный горизонт». Тот, кто так усердно ищет, как правило, вешается на шею любому человеку, который в некоторых аспектах напоминает того самого «хорошего» родителя, но одновременно воплощает в себе и многие свойства «плохого» родителя, отвергавшего или обижавшего своего ребенка. Но человек не может добиться удовлетворения с помощью отступления и возврата назад в надежде, что это может помочь ему установить связь со своим прошлым и с ребенком, спрятанным где-то внутри себя. После того как этот ребенок будет разбужен и обретет свободу, его необходимо целиком интегрировать во взрослую жизнь указанного индивида.

Для большинства людей проблема состоит не в том, любят они или не любят, а способны ли они любить всем своим существом. Подобные ожидания были бы чрезмерными в такой культуре, как наша, поскольку она трактует капитуляцию перед собственным телом как признак слабости. Попытка капитулировать перед любовью всего одной половинкой сердца неизбежно ведет человека к поражению, но, вместо того чтобы распознать собственную половинчатость как истинную причину постигшей его неудачи, он возлагает всю вину на своего партнера в любви. Другое дело, что и этот партнер, скорее всего, тоже вложил в любовь всего лишь половину своего сердца — за что он, разумеется, опять-таки будет винить не себя, а противоположную сторону. К глубокому сожалению, не существует способа сделать так, чтобы подобные взаимоотношения давали на выходе радость, которую ищет каждый из партнеров. Подлинный расцвет любых отношений возможен лишь тогда, когда оба вовлеченных человека привносят в них чувство радости. Попытка отыскать радость через посредство кого-то другого никогда не срабатывает, невзирая на все многочисленные песни «про любовь», которые культивируют и продвигают подобную «розовую» мечту. Любовь — это нечто совместное, а не дарованное. Любящий полностью делится собой с любимым человеком. Это означает, что в любви делятся не только радостью, но и печалью. Поскольку разделенное с кем-то удовольствие становится двойным удовольствием, то и делясь с другим человеком радостью, мы усиливаем это чувство, которое в сексуальном акте может достигнуть высот экстаза. Если же делятся печалью, то боль наполовину ослабевает. Однако радость, которой человек мог бы поделиться, берет свое начало в капитуляции перед собственным телом, а не в капитуляции перед другим человеком.

Подлинная влюбленность, равно как и ощущение радости капитуляции перед любовью, носит у людей временный характер. Их не удается удержать навсегда, поскольку зачастую случившееся было в большей степени удовлетворением насущной потребности, нежели глубокой любовью; но это не объясняет того факта, что сам влюбленный воспринимает все произошедшее как подлинную страсть. Мое объяснение заключается в том, что во влюбленности имеется регрессивный компонент, который берет свое начало в детстве данного человека, когда всякая любовь означала полную отдачу. Такой человек заново испытывает любовь, которую он когда-то питал к матери или к отцу, но, поступая подобным образом, он подвергает некоторую часть своей личности регрессу, вновь в чем-то становясь ребенком. Эта сторона его личности пытается отыскать ту поддержку и поощрение, в которых он нуждался в давно минувшие времена. Таким образом, хотя его чувство любви является совершенно подлинным, истоки этого чувства лежат не в капитуляции перед собственным телом и естеством, а в отказе от позиции взрослого человека, то есть такого индивида, который прочно стоит на собственных ногах, не пользуется ничьей поддержкой и несет единоличную ответственность за себя и за свое хорошее самочувствие.

Отлично иллюстрирует указанную проблему клинический случай Дианы — привлекательной сорокалетней женщины, которая всегда была готова отдать всю себя любви и возложить на себя заботу о любимом мужчине. В ответ она ожидала, что ее избранник позаботится о ней. И дело заключалось совсем не в том, что Диана была слабой, беспомощной или некомпетентной. У нее было крепкое, хорошо сложенное тело, она отличалась умом и получила хорошее образование, причем в прошлом успешно содержала себя; однако эта внешне полноценная женщина не была в должной мере привязана к собственному телу или естеству.