Радуга просится в дом

В спортивном обществе Огородников действительно возглавлял секцию охотников, но такой уж он человек: не может без озорства.

С «директивой» Огородникова в кармане Златогоров вскоре возвратился домой.

В половине шестого вечера «Волга», управляемая Златогоровым, подъезжала к охотничьему угодью. Две большие собаки лениво вышли из дома. Вадим Петрович, не обращая на них внимания, показал своим спутникам лодочную стоянку, а сам нырнул под крыльцо дома. Павел Николаевич помог девушкам собраться (Вадим Петрович вооружил их мелкокалиберными винтовками), осмотрел на них амуницию и повел к озеру. Здесь, в камышах, был вырыт канал, и по его берегам, в форме еловой шишки, были расставлены плоскодонные лодки. В некоторых из них уже сидели охотники — отливали воду консервными банками; другие лодки по края бортов были залиты грязной вонючей водой. Всюду виднелись свежие следы только что стащенных с берега лодок. Большинство охотников уже отправилось на вечернюю зорьку. Те же, кто eще возился у лодок, косо поглядывали на Катю и Майю, вырядившихся под заправских охотников. На них были брюки, резиновые сапоги и спортивные куртки. Боеприпасы находились в объемистых рюкзаках — в них Зинаида Николаевна кроме продовольствия положила смену белья и про запас теплые вещи.

Павел Николаевич хоть и не был завзятым охотником и рыболовом, но тотчас оценил лодки и выбрал лучшие. Девушки уже заканчивали отливать воду, когда с шестами на плече явился сияющий Вадим Петрович. Наскоро рассказав Кате и Майе, как надо действовать шестами, он подал Павлу Николаевичу команду отплывать первым. За ним послал Майю, а сам, вслед за Катей, пошел последним. Катя не сразу обрела равновесие, она то вправо, то влево толкала лодку, но постепенно выправилась, вошла в нужный ритм. Ей даже нравилось стоять посредине лодки, отталкиваясь шестом. Дно было твердым, песчаным, и шест не увязал. И лодка скользила быстро. Выстроившись в кильватерную колонну, они напоминали небольшой отряд индейцев, пробивающихся на своих пирогах в джунглях. А камыш стоял, как непролазный лес. Уже через несколько минут он скрыл от глаз и охотничий домик, белевший на пригорке, и землю, и лес, подступивший к озеру. Не было видно берегов — камыш, камыш да свинцовые разводья. Порой камыш расступался — ветерок ерошил водную гладь. Править лодкой становилось трудно. Но больше всего плыли узкими коридорами. Все плыли, плыли и плыли. Когда Павел Николаевич затруднялся в выборе пути, Златогоров ему командовал: «Бери правее!» Иногда Майя окликала Катю: «Ну как?..» «Хорошо!» — отвечала Катя, и они продолжали плыть. Катя удивлялась тому обстоятельству, что глубина повсюду была одинакова.

Над ними пролетели утки. Где-то далеко все чаще раздавались выстрелы, но члены златогоровской «эскадры» помнили наказ командира: до места не стрелять.

«Далеко ли это место?» — начала подумывать Катя. Руки ее чувствовали усталость. Разумеется, в этом она бы никому не призналась.

Малиновый шар солнца коснулся края земли, и в тот же момент «эскадра» вышла на широкое разводье. Вадим Петрович скомандовал: «Разъезжайтесь по сторонам, да недалеко».

Катя поплыла влево, Вадим Петрович направил лодку правее от нее.

Подминая лодкой камыш, Катя вклинилась в густую заросль и взяла винтовку.

17

«Только ли мужское дело охота? — думала Катя, маскируясь в камышах, устраиваясь поудобней. — Что же здесь особо тяжелого, специфически мужского? И почему женщины добровольно лишили себя такого увлекательного спорта? На стадионах они прыгают в длину и высоту, мечут диски и копья. В слаломе порой не уступают самым отчаянным лыжникам. Наконец, кое-где начали играть в футбол, но охоту игнорируют. Нет ли тут какого-нибудь предубеждения?..»

Над озером полыхала настоящая война. То тут, то там раздавались выстрелы, иногда дуплетом, иногда тройные, как из автомата. Утки не знали куда деваться: шарахались в сторону от одного выстрела, налетали на другой, устремлялись в спасительную вышину и уж там заходили на новый круг.

Катю оглушила, зачаровала пальба охотников. Сидя с малокалиберной винтовкой на колене, она крутила головой, оглядывала всех летящих уток, быстро оборачивалась на выстрел. И если под метким выстрелом утка падала, Катя затаив дыхание провожала жертву к воде. Ей было и немножко страшно, и интересно, и жалко уточек. Вадим Петрович не советовал им с Майей стрелять по летящим уткам — бесполезно, — и ей ничего не оставалось делать, как только наблюдать. Время от времени она оглядывала водную гладь, камышовые берега, но плавающих уток не было. Катя не заметила бы и уточку, выплывшую откуда-то из камыша, но белоголовая, длинношеяя глупышка слишком близко подплыла к охотнице. Катя глянула на нее и замерла. С минуту сидела, точно парализованная: не могла шевельнуть рукой, поднять ружье. Затем тихо взвела курок; утка услышала посторонний звук, быстро поплыла прочь. Затем, словно из любопытства, повернулась грудью к охотнице — в этот момент Катя спустила курок. И удачно. Утка клюнула острым носом в воду, перевернулась и замерла. Катя схватила шест, чуть не перевернула лодку, стала отчаянно толкать ее из камыша. Кто-то ей кричал: «Не выплывай!.. Подобьет ветром, подобьет…» Но где там! Катя устремилась к утке, будто в ней заключалась вся ее судьба.

Сгущался вечер. Катя едва различала лежащую у ног птицу. Никогда не видела она такой остроносой, длинношеей утки. Вспомнила рассказ Вадима Петровича, как он одним выстрелом убил сразу двух белошеек. Может быть, это и есть белошейки?..

Становилось темнее. Выстрелы еще продолжались, но реже и реже. Утки со свистом пролетали над головой. Иные шлепались на воду совсем рядом.

Катя вставала на лавочку, оглядывала соседние камыши. Вадим Петрович обещал выплыть на середину и выстрелить дуплетом. Но почему-то не выплывал. Девушке становилось страшно. А вдруг он уплыл далеко и потерял их?.. И тут только Катя подумала: «Вот оно, мужское занятие…» Впрочем, усилием воли подавила страх.

Утки пролетали все реже.

18

Вечерняя зорька вышла для всех удачной: Вадим Петрович взял четыре утки, Павел — две, Майя тоже подстрелила серую крякву.

В охотничий домик возвращались по одному, затаскивали на берег лодки, собирали амуницию, снасти, трофей. Катя управилась вслед за Вадимом Петровичем. Она немного пробыла на озере — несколько часов, — но руки ее и ноги ныли от усталости. И вся она испытывала то счастливо-разбитое состояние, которое бывает после веселой приятной работы. Ей хотелось говорить, но говорить было не с кем: Вадим Петрович шел далеко впереди, а Майя, Павел Николаевич еще возились с лодками.

У домика Златогоров поджидал Катю. Показал на дверь низенькой пристройки, сказал: «Повесь там сумку и добычу». Потом открыл дверь избы. Вадим Петрович подталкивал Катю, как бы говоря: «Не бойся, здесь все свои».

Все было необычно и удивительно для Кати в этой охотничьей обители. В углу под окнами за длинным дощатым столом, словно генералы во время военного совета, сидели живописно одетые охотники. Свет висячей керосиновой лампы золотил их лица, придавал торжественность обстановке. Кое-кто стоя за спинами сидящих, поднимал над головами поблескивавшие маслом части ружей, заглядывал в стволы. В первую минуту на Катю никто не обратил внимания, и лишь потом, когда они вместе с Вадимом Петровичем подошли ближе к столу и Катя сказала «Здравствуйте!», охотники стали рассматривать ее с любопытством. Катя не могла этого не заметить. Похожий на циркового борца дядя с могучей шеей и тройным подбородком спросил Катю: «С удачей вас или как?» Катя так же просто, по-свойски, как задан был вопрос, ответила: «Да, я подстрелила белошейку!» Охотники взглянули на нее все разом, но в дальнейшие расспросы никто не вдавался. И никто не уточнял, что за белошейка, какую это птицу называет девушка белошейкой. Все закивали головой, а кое-кто выразил девушке свое восхищение.

Потом подошли Майя и Павел Николаевич. Майя сразу же поздоровалась с охотниками и тут же принялась рассказывать о своих приключениях. Между тем за столом приготовлялся ужин.

Охотники единодушно приняли девушек в свою когорту; когда сели ужинать — это было в двенадцатом часу ночи, — Майе и Кате отвели за столом почетные места.

Егерь выполнил директиву «председателя секции охотников и трепачей», заварил тройную уху и в самый такой момент, когда после вечерней зорьки собрались все охотники — а их сидело за столом человек двадцать, — поставил два дымящихся ведра на стол. Тут же появились горы помидоров, вареной картошки, колбасы и лука, целые батареи бутылок. Пиршество началось.

С дальнего края стола кто-то подал голос:

— Амазонкам налейте!

Охотник, похожий на борца, протягивал им через стол две алюминиевые кружки с водкой.

— До дна, до дна! Иначе не примем в союз охотников.

— Много им, ребята, — вступился Вадим Петрович, принимая кружки и отливая из них водку. Майе он оставил на донышке, Кате половину. Потом кивнул им, сказал:

— Таков обычай, надо пить.

Майя жеманилась, но выпила; Катя же смело, с отчаянной решимостью проглотила заряд, который и мужчине показался бы впору. Охотники по достоинству оценили мужество девушек, наперебой предлагали им закуски. Молчавший все время охотник, сидевший рядом с Катей, поставил перед ней полную тарелку ухи.

Освещаемый керосиновой лампой стол гудел, кипел, взрывался вспышками смеха— начался тот самый знаменитый охотничий «треп», в процессе которого рождается так много занимательных историй.

Катя чувствовала, как все больше пьянеет. Она хотела бы перекинуться словом с Павлом Николаевичем, но он сидел далеко, в противоположном углу стола. Там же была и Майя, а рядом с Катей, по правую руку от нее, сидел нестарый седоволосый человек, к которому, перегибаясь через стол, все время обращался Вадим Петрович. Златогоров что-то говорил о планах, сроках, переводах, причем Вадим Петрович часто задавал вопросы, а Катин сосед отвечал. Говорил он односложно и, как показалось Кате, неохотно. По всему было видно, что седой с удовольствием переключился бы на другую тему. С этой целью он и заговаривал несколько раз с Катей об ее утке, о предстоящей утренней зорьке, но Вадим Петрович перебивал их диалог и снова заводил беседу о рукописях, сроках.