Рандеву с Валтасаром

— Вам нужна помощь? — спросил он.

— Нет, — ответил Дронго, — но мне уже сообщили, что должны приехать два журналиста.

— Да. Один из них представляет республиканскую газету, а другой радио.

— Я понимаю, — ответил Дронго, — но мне кажется, что нужно обратить внимание на прокол с этим женихом. Мне не нравятся такие факты. И еще случай с Мехмедом Селимовичем. Проверьте и его. Англичане заявили, что он был в первоначальных списках военных преступников по Боснии, но из окончательного списка его имя исчезло. Почему мне об этом не сообщили? Получается, что ваши сотрудники относятся к своей работе достаточно халатно. Или вы полагаете, что ничего страшного не случилось?

— Мы все проверим, — сказал Потапов, — может, нам поменять Вейдеманиса на другого человека?

— Нет. Он мне нужен. Другой человек не сможет меня понять. И потом — при чем тут Эдгар? Все гораздо серьезнее, генерал, неужели вы этого еще не поняли?

Потапов нахмурился. Потом спросил:

— Вы убеждены, что справитесь?

— В последнее время я вообще ни в чем не убежден, — признался Дронго.

— Что? — не понял Потапов. — Что вы сказали?

— Не беспокойтесь, генерал, я пошутил. Проверьте вашу службу еще раз. Больше всего на свете не люблю, когда стреляют в спину. И еще один факт. Наш английский друг полагает, что о его появлении в Португалии не мог знать никто. Он никому не сообщал своего маршрута и поехал туда, чтобы встретиться со мной. Получается, что там ждали именно меня. И ждали люди, хорошо осведомленные. Я думаю, что вам нужно проверить и этот факт.

— Да, — растерянно сказал Потапов, — я вас понимаю.

— До свидания, — Дронго отключил свой телефон.

Потапов осторожно положил трубку на рычаг. Затем почему-то обернулся, словно за ним могли подглядывать. И после этого поднял аппарат, как будто в нем мог находиться «жучок» для подслушивания. Генерал прекрасно шал, что все кабинеты и телефоны защищены от прослушивания специальной техникой, но впервые в жизни он колебался. Затем, поставив аппарат на столик, он быстро вышел из кабинета.

Молодой сотрудник стоял в коридоре. Увидев генерала, он вытянулся по стойке смирно.

— Спасибо, — кивнул ему Потапов, возвращаясь в свой кабинет.

Уже усевшись в кресло, он думал минут двадцать. Дронго полагал, что утечка информации о его появлении в Каишкаше произошла из Москвы. Затем это неожиданное похищение Вейдеманиса. Англичане никогда в жизни не пошли бы на такой шаг, если бы не были абсолютно уверены, что Вейдеманис не является официальным представителем ФСБ. И наконец, этот прокол с женихом Треудел. Ведь поездом занимается непосредственно Камил Баширов и его сотрудники. Как могли профессионалы такого класса не сообщить ему о столь важной детали? Или Дронго ошибается? Но ведь визу для поездки в Россию жених Треудел обязан был получать в российском посольстве, а вся информация по «Литературному экспрессу» сразу передавалась в ФСБ.

Он протянул руку к трубке и вдруг опустил ее. Затем снова протянул. Подобные сомнения нельзя оставлять без внимания. Потапов наконец решился. Он поднял трубку и набрал номер начальника управления собственной безопасности ФСБ.

— У меня к вам важное дело, — начал Потапов, — думаю, нам нужно встретиться.

МАЛЬБОРК. 22 ИЮНЯ

Утром они выехали из Ганновера в небольшой городок Вольфсбург, чтобы сесть в свой поезд. На переполненном Ганноверском вокзале сделать подобную остановку поезда было бы достаточно сложно. На этот раз чемоданы грузили под контролем немецких полицейских, а посадку контролировали представители немецкого оргкомитета. От Пацохи стало известно, что на вокзале в Мальборке их будут встречать представители польских вооруженных сил и полиции, которые сами погрузят весь багаж и развезут по выбранным отелям. Очевидно. Яцек хотел перестраховаться и на территории собственной страны сделать все, чтобы исключить неприятности.

Дронго оказался в одном купе с Харламовым и Мураевым. Перед тем как сесть в вагон, он увидел Планнинга, уже стоявшего на перроне вокзала с фотоаппаратом в руках. Дронго невежливо отвернулся, когда англичанин кивнул ему в знак приветствия. «Такое количество шпионов на один состав… — раздраженно подумал Дронго. — Наверно, я просто я нервничаю, что еще не сумел выяснить, кто именно убил Густафсона и выбросил Темелиса из вагона. Очевидно, у меня зависть к соперникам. И к Пацохе, и к Борисову, и к Планнингу. А еще в вагоне должны появиться российские журналисты, один из которых наверняка будет посланцем Потапова».

Именно поэтому он прошел в купе, где находились представители России, чтобы журналисты не искали его по всему составу. Едва поезд тронулся, как в их купе вошли двое. Мужчина и женщина. Ему было лет тридцать пять. Открытое лицо, прямые волосы, упрямо спадавшие на большой чистый лоб, карие глаза, мужественный подбородок — он был похож, скорее, на популярного актера кино, чем на обычного журналиста. Женщина выглядела скромнее. Ей было лет тридцать — среднего роста, светлые волосы, мелкие ровные зубы, узкие плечи, небольшая грудь. Мужчина был одет в джинсовый костюм, как Пацоха, а на женщине были темные брюки и светлая майка.

— Вячеслав Хоромин, — представился вошедший, — а это наша коллега с российского радио — Ольга Никольская. Вы, наверно, слушали ее репортажи.

— Слушали, — сказал Алексей Харламов, — и, между прочим, не всегда соглашались.

— Я вам говорил, Олечка, что здесь будут настоящие профессионалы, — рассмеялся Хоромин, — вот вам один. Лауреат первого Антибукера, доцент факультета филологии Московского государственного университета. Один из ваших яростных оппонентов. Я читал его выступления.

— Не особенно яростных, — заметил Харламов, — но я не всегда соглашаюсь с вашими категорическими оценками, госпожа Никольская. Особенно когда вы даете оценки некоторым современным писателям. Среди них есть такие, которых никак нельзя отнести к настоящим писателям. Один из них заявил, что совестью нации писатели становятся в тех странах, где налицо дефицит совести. Эти слова звучат как издевательство по отношению к писателям и к обществу.

— Я знаю, о ком вы говорите, — вздохнула Ольга, — но он высказывал только свою точку зрения.

— Ничего себе точка зрения, — вмешался Мураев. — А в каком обществе и когда не было дефицита совести? Это, по-моему, на все времена. Или он может назвать конкретную страну и конкретную эпоху? По-моему, он просто издевается в своих словесных упражнениях над нашей литературой.

Дронго, не принимавший участия в начавшемся споре, улыбнулся и, поднявшись, вышел в коридор. Хоромин почти сразу вышел следом за ним.

— Вас предупреждали, что вы будете давать мне интервью? — спросил он, вставая рядом и глядя на мелькавшие за окном аккуратные домики Германии.

В этот момент поезд выезжал из бывшей Западной зоны и въезжал в Восточную. И хотя прошло уже около десяти лет, разница в уровне жизни по-прежнему была ощутимой. Дронго наблюдал это каждый раз, приезжая в некогда разделенные части одной страны. Это не сказывалось на его убеждениях, он по-прежнему считал трагедией развал огромного государства, в котором он прожил тридцать лет. Но это сильно сказывалось на его отношении к социальной демагогии, когда группа людей присваивает себе право говорить и решать за миллионы людей. Дорога в ад вымощена благими намерениями. И самые благие намерения по построению общества, где все равны, терпели крах, вступая в противоречие с природой человека.