Рандеву с йети

Главным «неживым» продуктом была соль, за которой йети выбирались в очень порой далекие и долгие экспедиции. Собственно, большинство случайных встреч человека с йети происходило именно во время таких вот «вылазок». Ходить за солью было делом нелегким и небезопасным. Дело в том, что йети по преимуществу были невероятно тесно — с человеческой точки зрения — связаны с тем местом, в котором жили. И любая сколь-нибудь долгая разлука с домом изрядно подрывала их жизненные силы. Йети, ушедший за солью, возвращался обыкновенно изможденным и больным и приходил в себя потом едва ли не месяц. Иногда он заболевал во время своего похода настолько серьезно, что утрачивал контроль над окружающей реальностью и забывал «отводить глаза», а, следовательно, давал людям возможность себя увидеть. Но соли он приносил, как правило, целый короб, которого его «семье» хватало примерно на год. Кроме того, такие вот походы за солью выполняли в структуре «семьи» какую-то важную ритуальную роль, закрепленную исключительно за мужчинами.

Семья представляла собой довольно запутанный с человеческой точки зрения конгломерат, основанный как на чисто родственных, так и на еще каких-то не очень понятных связях, и состоявший обыкновенно из нескольких десятков мужчин, женщин и детей, причем все дети считались как бы общими, но различались по «степени родства». По сей причине и Андрей был «общим» ребенком в семье Ома, хотя Ольгу официально в семью не приняли. Для таких как она «побочных жен» существовала специальная категория, обозначаемая на астоме особой картинкой: отдельно стоящее дерево, густо оплетенное плющом или каким-нибудь иным вьющимся растением. К немалому удивлению, Ирина поняла, что, во-первых, под эту категорию далеко не всегда подпадают только человеческие женщины, а, во-вторых, что случаются не только «побочные жены», но и «побочные мужья».

Местная популяция йети состояла примерно из двух десятков таких семей, причем некоторые из них жили довольно далеко вверх и вниз по берегу Волги. Две, судя по картинкам, показанным Ирине Омом, и вовсе обитали на Сазанке, то есть в местности хоть и диковатой и местами труднодоступной и малопроходимой, но со всех сторон — кроме волжского берега, конечно, — окруженной городскими кварталами и промышленными зонами. На правом берегу, в районе между Березниками и устьем Терешки, тоже были две или три колонии. И еще одна — севернее Маркса, в районе Орловской Воложки. Но главной базой здешних йети были все-таки родные для Ома места. Социальная структура этого — племени? — также представлялась Ирине довольно расплывчатой. Однако йети всегда были в курсе того, что происходило как у их непосредственных соседей, так и довольно далеко. Пару раз в разговорах между Ириной и Омом мелькали какие-то горные местности с откровенно субтропической растительностью в долинах. Тамошние йети, судя по виду, были несколько иной породы, и образ жизни у них был иной, но это не мешало им каким-то непонятным Ирине способом поддерживать со здешними сородичами довольно тесные добрососедские отношения.

Светло-зеленые тоже появлялись на фоне самых разных пейзажей — хотя в основном равнинных. Иногда это был лес, иногда берег моря, иногда холмистые равнины. И о каждой такой общине у Ома было свое мнение, свои устоявшиеся представления-предрассудки. Светло-зеленые и йети часто появлялись на картинках вместе. И в тех случаях, когда они появлялись вместе, больше всего это было похоже на заседание какого-то координационного межрасового совета.

Ом сопровождал Ирину практически постоянно, и главной целью подобного эскорта был, как поняла Ирина, не контроль и надзор, а чисто практический расчет — ожидались гости, и к моменту их прибытия Ирина должна была довольно сносно говорить на астоме. Самая большая проблема заключалась в умении в любой момент самостоятельно создавать «параллельную реальность». К концу второго дня Ом принципиально прекратил помогать в этом Ирине и, как щенка в воду, бросил ее на произвол судьбы — принимая участие в разговоре только в том случае, если Ирина готова была, так сказать, предоставить ему площадку. По ходу дела Ирина приобрела ряд дополнительных навыков, от которых сама она была в полном восторге. Так, самой лучшей тренировкой на умение постоянно поддерживать «параллельную реальность» или (у Ирины начал понемногу вырабатываться своего рода профессиональный жаргон) «держать постоянный астом», оказалось «антикомариное заклятие». Для начала Ом долго бился над тем, чтоб у Ирины получилось замкнуть вокруг себя практически незаметную, цвета сильно разбавленного молока, сферу, которая непременно должна была рождаться из воды, «вытекающей» понемногу вверх, пока не сомкнётся у нее над головой. У Ирины постоянно что-то получалось не так: то вода текла слишком толстым слоем, то не появлялось нужного оттенка, то, фонтаном взметнувшись вверх, вода отказывалась отрываться от своего основания и утекала обратно, чуть только Ирина заставляла «базовую» воду уйти. Ом, однако, оказался на удивление терпеливым учителем, и к середине второго дня у Ирины стало получаться не только правильно строить эту сферу, но и постоянно носить ее с собой, время от времени забывая о ее существовании, но не забывая при этом ее поддерживать. Ощущения были божественные. Во-первых, когда ближе к вечеру налетели, как обычно, тучи комаров, Ирина практически в чем мать родила сидела на самом берегу, бултыхая ногами в теплой воде, и ни единая тварь даже не обратила на нее внимания. Да и само наличие вокруг комариных туч Ирина ощутила только тогда, когда, заговорившись с Омом о чем-то чрезвычайно для нее интересном, она буквально на несколько секунд «сняла периметр». Тут же весь окружающий воздух — такой ласковый, такой мягкий — загудел тысячеголосым хором (никуда не денешься — июнь!), и Ирине спешно пришлось восстанавливать статус кво, пока не сожрали, кровопийцы, к чертовой матери. Но как только сфера снова сомкнулась над ее головой, комары, потолкавшись бестолково в воздухе, постепенно растворились в медленно густеющих сумерках. Во-вторых, отталкиваясь от этой сферы, гораздо легче было «выстраивать астом», не напрягаться каждый раз заново, старательно погружая себя в некое пограничное между сном и явью состояние, а просто расширять готовое — и все дела. Ом уверил Ирину, что пройдет буквально несколько дней, и она даже во сне перестанет забывать «держать периметр». Йети умеют это от рождения. Люди — но только очень немногие люди — могут научиться.

Виталий был где-то поблизости, Ом этого не скрывал и уверял, что пока никакой опасности для него нет. Но видеться им до поры до времени запрещено было категорически. На чем был основан этот запрет, Ом сказать не то не захотел, не то просто не смог перевести сложный смысл на имеющиеся пока в распоряжении Ирины лексический и грамматический багаж астома. Что ж, раз таковы условия игры, значит, надо играть по правилам. По крайней мере до поры до времени.

* * *

R.

Ирина прожила у Лесника до осени. Из университета ее, естественно, отчислили — за непосещаемость и за несданную сессию. Из общаги, соответственно, тоже выписали. Кое-какие вещи, правда, удалось собрать — отчасти по знакомым, которые «сберегли у себя», отчасти у комендантши, которая на всякий случай хранила шмотки безвременно выбывших жильцов в кладовке возле вахты.

Лесник недаром был Лесник. Первые две недели он постоянно отпаивал ее какими-то травами, и Ирина на удивление быстро пришла в норму — и по весу (она похудела килограммов на пятнадцать, хотя и до того была отнюдь не из пышек), и по общефизическому состоянию. Если и возникла у нее за полгода наркотическая или алкогольная зависимость, то Лесниковы травы сделали свое дело четко и быстро. И Лесникова психотерапия. Потому что за пару летних месяцев он умудрился влюбить в себя Ирину полностью и беззаветно. И вернуть ей смысл жизни. Влюбить не так, как влюбляются девочки в более старших мужчин, в поисках надежности, уверенности, крепкого плеча и в расчете на долгую и совместную жизнь. Лесник, к удивлению Ирины и даже к некоторой с ее стороны обиде, не предпринимал никаких попыток воспользоваться своим правом спасителя и воссоздателя из праха. Он был просто — старший товарищ. Который мог и хотел очень многому ее научить. И она ему за это была благодарна, и с готовностью взялась за учебу. Уверенность в себе и в жизни он ей вернул не душеспасительными беседами. Бесед он вообще не вел. Он просто был, был рядом, но постоянно занимался какими-то своими делами, в которые Ирину не посвящал, но особо от нее и не прятался, и даже давал время от времени понять, что и для нее, для Ирины, найдется в этих его делах — очень осмысленных и важных — свое, только ей уготованное место.

И вот эта перспектива — перспектива осмысленности и нужности — сделала то, чего не сделала бы, наверное, никакая психотерапия. Ирине захотелось жить. Мало того, буквально через месяц она вдруг поймала себя на том, что смотрит на свой предшествующий жизненный опыт совсем другими глазами — глазами взрослого человека, для которого все эти подростковые проблемы именно и есть — подростковые проблемы. Задержалась девочка в детстве. Заигралась в дочки-матери. И устроила себе из простенькой бытовой ситуации конец света. Сама устроила. Олег, конечно, сволочь, но все свои проблемы она себе нагородила сама. Вот ее и повело. Тяга, так сказать, к самоуничтожению. Обычный выход слабых. Обычный подростковый страх перед ответственностью. За себя, за свою жизнь, за свои поступки. Страх перед выбором. Лучше вообще никакого выбора. Лучше вообще ничего. Сложить конечности на брюшке и тихо пойти ко дну.

Теперь ей отчего-то не хотелось быть слабой. Теперь ей хотелось быть сильной. И если не все самой решать за себя, то по крайней мере самой выбирать, кому она доверит принимать решения. Потому что она теперь знала, кому это может доверить. Леснику.

Она несколько раз пыталась задавать ему вопросы. Он не то чтобы отказывался ей отвечать. Он отвечал, и иногда даже очень подробно. По поводу того, чем он в жизни занимается. Работает. Всеми частями тела. Хотя предпочитает — головой. В чем заключается его работа? В том, чтоб отделять зерна от плевел. Зерна — в землю, будет урожай. Плевела — тоже в землю, и осиновый кол в спину. То, как он дрался тогда, ночью — это тоже его работа? Да, это тоже. Хотя предпочтение отдается голове. Это что, какой-то спецназ? В данном случае именно так. Спецвас. Специально для вас, гражданка Рубцова. А если серьезно? А если серьезно — тебе этого знать покуда незачем. Всему свое время. Подрастешь, перестанешь в соплях путаться, будешь сама на что-то годна, вот тогда будешь задавать вопросы об именах и целях. Ясно? Ясно. Что ничего не ясно. Но даже и в этом отсутствии ясности было что-то правильное и, главное — многообещающее. Здесь был смысл.

Лесник не был богат, но не был и беден. Все, что ему было нужно, появлялось как бы само собой, почти из ниоткуда. Раз в день приходила женщина, лет пятидесяти, очень приветливая и молчаливая. Она убиралась в квартире и готовила еду. Очень быстро и чисто убиралась, и очень вкусную готовила еду. Продукты Лесник время от времени запасал сам. Денег у него было много — Ирина сама видела. Но покупались всегда вещи только необходимые, если считать необходимой возможность позволить себе время от времени какую-нибудь маленькую роскошь. Ирине нужна была одежда — старая почти вся была либо негодной, либо потерялась — Лесник отправился с ней по магазинам, одел и обул с ног до головы, очень удобно и стильно, и выбросил, не моргнув глазом, совершенно астрономическую с точки зрения Ирины сумму. А когда она, краснея и бледнея, пообещала ему, что вернет все до копейки, как только начнет сама зарабатывать, он посмотрел на нее как-то странно и молча пожал плечами.

Постепенно, как только у них начались тренировки, выяснилось, что он действительно имеет отношение к каким-то спецслужбам, но отношение несколько, на взгляд Ирины, странное. На службу он не ходил. То есть время от времени он пропадал куда-то — на два часа, на двадцать часов, на двое суток. И, вернувшись, неизменно ложился спать. А потом вставал как ни в чем не бывало и продолжал заниматься с Ириной. Потому что занятия у них теперь шли постоянно и по совершенно потогонной системе. И даже перед тем как в очередной раз исчезнуть, он оставлял ей четкие и детальные указания: как, что и когда делать.

Он учил ее владеть собственным телом. Рукопашный бой, разные виды оружия — это все потом. Первое и главное — это владение собственным телом. Оружие — лишь продолжение тела, которое иногда может сделать больше, чем само тело. Но тогда, когда не можешь без него обойтись. Или когда тебе с ним по какой-то причине удобней. А сбивать человека с ног вовсе не обязательно, если он тебе мешает. Победить его можно, ни разу не тронув его даже пальцем. Хотя умение сбить противника с ног всегда должно быть при себе, потому что чем разнообразнее твои тактики, тем проще достигается цель.